организация их по своей природе или в силу обстоятельств оказывает менее сопротивления социальной
тенденции к самоубийству. Но если условия могут содействовать частным лицам в том, чтобы эта тенденция в
них воплотилась, то все же не от них зависят ни отличительный характер ее, ни ее интенсивность. Число
ежегодных самоубийств в данной социальной группе зависит от числа находящихся в ней невропатов.
Невропатия является только причиною того, что одни легче подпадают под влияние этой наклонности, чем
другие. Вот откуда проистекает та огромная разница, которая наблюдается во взглядах на этот вопрос у
клинициста и социолога. Первый наблюдает только частные случаи, оторванные друг от друга; он часто
поэтому констатирует, что самоубийца был или неврастеник, или алкоголик, и объясняет совершенный им
поступок одним из этих психопатических состояний. С одной стороны, он прав, так как если данный индивид
имеет больше шансов лишить себя жизни, чем его соседи, то часто это происходит именно в силу указанных
причин. Но не по этим причинам имеются вообще люди, которые убивают себя, а также не потому в течение
определенного периода времени в каждом обществе насчитывается определенное число самоубийств.
Причина, производящая это явление, неизбежно ускользает от внимания тех, кто наблюдает только
индивидов, потому что она лежит вне их. Чтобы открыть ее, надо подняться выше отдельных самоубийств и
подметить то, что соединяет их воедино. Нам могут возразить, что если бы не существовало достаточного
количества неврастеников, то социальные причины не могли бы произвести всех своих результатов. Но
фактически нет такого общества, где бы различные формы нервной дегенерации не приносили в жертву
самоубийству большее число кандидатов, чем нужно. Лишь для некоторых из них открывается, если можно
так выразиться, вакансия, а именно для тех, кто в силу личных обстоятельств стоит ближе к пессимистическим
течениям и вследствие этого способен сильнее пережить на себе их влияние.
Но остается разрешить еще один вопрос. Так как ежегодно насчитывается одинаковое число самоубийств, то, очевидно, социальная тенденция к самоубийству не захватывает одновременно всех тех, кого она может и
должна захватить. Те индивиды, кто обречен стать ее жертвой на следующий год, в настоящее время уже
существуют; большинство из них принимает участие в коллективной жизни и, следовательно, подчиняется ее
влиянию. Чем же объясняется то обстоятельство, что влияние это их временно щадит? Легко понятно, конечно, что один год необходим для того, чтобы это влияние могло целиком проявить свое воздействие на
индивида. Так как условия социальной жизни не одни и те же в разные времена года, их воздействие также
меняет свою интенсивность и свое направление в зависимости от времен года. Только тогда, когда год
свершит свой круг, можно сказать, что уже осуществились все те комбинации и условия, в зависимости от
которых изменяется влияние социальной среды. Но так как, согласно нашему допущению, следующий год
является только повторением предыдущего и приводит все к тем же комбинациям, то почему же одного
предыдущего года не было достаточно? Почему, выражаясь ходячим термином, общество платит свою дань
только в последовательные сроки?
Объяснением этого замедления может, по нашему мнению, служить тот способ, которым время оказывает
влияние на наклонность к самоубийству. Это вспомогательный, но очень важный фактор. В самом деле, мы
знаем, что наклонность эта непрерывно растет начиная от молодых лет вплоть до зрелого возраста и что она
www.koob.ru
часто становится в конце жизни в 10 раз сильнее, чем была в ее начале. Это значит, что коллективная сила, толкающая человека на самоубийство, только постепенно, только мало-помалу проникает в его существо. При
прочих равных условиях человек становится тем восприимчивее к ней, чем старше его возраст; и это, конечно, потому, что надо пережить повторные испытания, чтобы почувствовать всю пустоту эгоистического
существования или всю суету тщеславия и безразличных претензий. Вот почему самоубийцы выполняют свое
предназначение не иначе как последовательными рядами поколений.
ГЛАВА II САМОУБИЙСТВО В РЯДУ ДРУГИХ СОЦИАЛЬНЫХ
ЯВЛЕНИЙ
Так как самоубийство по самому своему существу носит социальный характер, то следует рассмотреть, какое место занимает оно среди других социальных явлений.
Первым и наиболее важным вопросом, который при этом возникает, является вопрос: нужно ли отнести
самоубийство к деяниям, дозволенным моралью, или к актам, ею запрещенным? Следует ли видеть в
самоубийстве своего рода преступление? Известно, сколько споров во все времена вызывал этот вопрос.
Обыкновенно, пытаясь разрешить его, сначала давали формулировку данного представления о моральном
идеале, а затем уже спрашивали, противоречит или не противоречит логически самоубийство этому идеалу.
Дедукция, не подвергающаяся проверке, всегда внушает подозрение, и тем более в данном случае, где ее
отправным пунктом является чисто индивидуальное настроение, ибо каждый представляет себе по-своему тот
моральный идеал, который принимается за аксиому.
Вместо того чтобы поступать таким образом, мы рассмотрим сначала исторически, какую моральную
оценку в действительности давали самоубийству различные народы, а затем попытаемся определить, на чем
была основана эта оценка. После этого нам останется только посмотреть, имеют ли, а если имеют, то в какой
мере, основание подобные оценки в условиях современного общества.
I
Самоубийство было формально запрещено в христианском обществе с самого его основания..Еще в 452 г.
Арлский собор заявил, что самоубийство — преступление и что- оно есть не что иное, как результат
дьявольской злобы. Но только в следующем веке, в 563 г., на Пражском соборе это запрещение получило
карательную санкцию. Там было постановлено, что самоубийцам не будет оказываться «честь поминовения во
время святой службы и что пение псалмов не должно сопровождать их тело до могилы». Гражданское зако-
нодательство под влиянием канонического права присоединило к религиозным карам и земные наказания.
Одна глава из постановлений Людовика Св. посвящена специально этому вопросу; труп самоубийцы судился
формальным порядком теми властями, ведению которых подлежали дела об убийствах; имущество покойного
не переходило к обычным наследникам, а отдавалось барону. Во многих случаях обычное право не
удовлетворялось конфискацией, но предписывало кроме этого различные наказания. «В Бордо труп вешали за
ноги; в Аббевиле его тащили в плетенке по улицам; в Лилле труп мужчины, протащив на вилах, вешали, а
труп женщины сжигали». Даже сумасшествие не всегда считалось смягчающим вину обстоятельством.
Уголовное уложение, обнародованное Людовиком XIV в 1670 г., кодифицировало эти обычаи без особых
смягчений. Произносился формальный приговор по закону abperpetnam rei memoriani, труп тащили на
плетенке лицом к земле по улицам и переулкам, а затем вешали или бросали на живодерню. Имущество
конфисковалось. Дворяне лишались звания, их леса вырубались, замки разрушались, гербы ломались. Имеется
указ парижского парламента от 31 января 1749 г., изданный в силу такого закона.
В противоположность этому революция 1789 г. уничтожила все эти репрессивные меры и вычеркнула
самоубийства из списка преступлений против закона. Но все религиозные учения, к которым принадлежат
французы, продолжают запрещать самоубийство и налагать за него наказания; общее моральное сознание
также относится к нему отрицательно. Оно все еще внушает народному сознанию какое-то отвращение, распространяющееся и на то место, где самоубийца привел в исполнение свое решение, и на тех лиц, которые
касались его трупа. Оно составляет моральный порок, хотя общественное мнение, по-видимому, имеет
тенденцию сделаться в этом отношении более снисходительным, чем раньше. К тому же самоубийство
сохранило от старых времен в умах общества кое-какой налет преступности. Большей частью
законодательство рассматривает сообщника самоубийцы, как убийцу. Это не могло бы иметь места, если бы
на самоубийство смотрели как на деяние, безразличное в нравственном отношении.
Подобное же законодательство встречается у всех христианских народов, и оно почти повсюду осталось
более строгим, чем во Франции. В Англии еще в X в. король Эдуард в одном из изданных им «Канонов»
приравнивал самоубийцу к ворам, разбойникам и преступникам всякого рода. До 1823 г. существовал обычай
тащить труп самоубийцы по улицам, проткнув его колом, и хоронить его при большой дороге без всякой
религиозной церемонии. Да и теперь их хоронят отдельно от прочих. Самоубийца объявлялся отступником
(lelo de se), а его имущество отбиралось государством. И только в 1870 г. был отменен этот закон
одновременно со всеми другими видами конфискаций за отступничество. Правда, слишком преувеличенное
наказание уже давно сделало закон неприложимым; суд присяжных обходил его, заявляя по большей части,
www.koob.ru
что самоубийца действовал в момент сумасшествия и, следовательно, является невменяемым. Но самый акт
все-таки квалифицируется как преступление; каждый раз, как он совершается, он бывает предметом
формального судебного следствия и суда, и в принципе покушение на него наказуемо. По словам Ферри, в
одной только Англии в 1889 г. было якобы еще 106 процессов по делам о самоубийстве и 84 осуждения. Еще в
большей степени это относится к соучастию.
В Цюрихе, рассказывает Мишлэ, труп некогда подвергался ужасному обращению. Если человек покончил с