всегда и повсюду, без единого исключения, два явления встречаются совместно, то будет методологически
нелепо предположить, что они могут существовать раздельно. Но это еще не значит, что одно является
причиной другого. Связь может и не быть непосредственной, но тем не менее она есть, и она необходима.
Мы не знаем такого общества, в котором бы в различных формах не наблюдалось более или менее развитой
преступности. Нет такого народа, чья мораль не нарушалась бы каждодневно. Значит, мы должны сказать, что
преступление необходимо, что оно не может не быть, что основные условия общежития, такие, какими мы их
знаем, его логически обусловливают. Следовательно, оно нормально. Нам нет надобности ссылаться здесь на
неизбежное несовершенство человеческой природы и доказывать, что зло, хотя и не может быть
предупреждено, все-таки не перестает быть злом; это слова проповедника — не ученого. Необходимое
несовершенство — не есть еще болезнь; иначе следовало бы всюду видеть болезнь, потому что
www.koob.ru
несовершенство — всюду. Нет такой функции организма, нет такой анатомической формы, относительно
которых нельзя было бы пожелать некоторого улучшения. Говорят иногда, что оптик покраснел бы, сделав
зрительный аппарат такого грубого устройства, каков человеческий глаз. Но отсюда никто не заключил, да и
нельзя заключить о ненормальности строения этого органа. Более того — невозможно, чтобы то, что
необходимо, не заключало бы в себе известного совершенства, говоря несколько теологическим языком
наших противников. То, что составляет необходимое условие жизни, не может не быть полезно, если только
сама жизнь полезна. Не будем выходить из этих пределов. В самом деле, мы показали, каким образом
преступление может быть полезно. Однако оно может быть для чего-нибудь полезно только в том случае, если
оно осуждается и подавляется. Совершенно несправедливо мнение, по которому простое зачисление
преступления в разряд явлений нормальной социологии уже означает его оправдание. Если преступление есть
нормальное явление, то нормально также, чтобы оно было наказываемо. Наказание и преступление
составляют одну нераздельную пару. Одно в такой же степени необходимо, как и другое. Всякое аномальное
ослабление карательной системы вызывает усиление преступности и доводит ее до аномальной степени
интенсивности.
Применим эти положения к самоубийству.
Правда, мы не имеем достаточных данных, чтобы утверждать, что нет такого общества, где не наблюдалось
бы самоубийства. Статистика дает нам данные по этому вопросу только относительно небольшого числа
народов. У других же наличность хронических самоубийств может быть констатирована лишь по следу, оставляемому ими в законодательстве. Однако мы не знаем наверное, было бы самоубийство повсюду
объектом юридической регламентации. Но можно утверждать, что это наиболее общий случай. То оно
запрещается, то осуждается; то запрещение, которому оно подвергается, строго и безусловно, то оно
допускает послабления и исключения. Но все аналогии позволяют думать, что ни право, ни мораль никогда не
относились безразлично к самоубийству; оно всегда имело достаточно серьезное значение, чтобы привлекать
к себе внимание общественного сознания. Во всяком случае несомненно, что наклонность к самоубийству, более или менее сильная, всегда существовала у европейских народов; о последнем столетии нам
свидетельствует статистика, а о предыдущих эпохах — юридические памятники. Таким образом,
самоубийство входит составным элементом в нормальный строй как европейского, так, вероятно, и всякого
другого общества.
Нетрудно показать, откуда проистекает эта постоянная связь.
С особенной очевидностью она обнаруживается в альтруистическом самоубийстве первобытных обществ.
Именно потому, что подчиненность индивидуума группе есть их основной принцип, альтруистическое
самоубийство является здесь, так сказать, необходимым актом коллективной дисциплины. Если бы в те
времена человек не относился легко к своей жизни, он не был бы тем, чем он должен был быть; а раз он мало
дорожит своей жизнью, то всё, что угодно, могло служить для него поводом к самоубийству. Следовательно, существует тесная связь между практикой самоубийства и нравственным укладом общества. То же
наблюдается в настоящее время в той исключительной среде, где особенно сильны самоотречение и
обезличение. Еще и до сих пор военный дух может сохранять свою силу лишь при том условии, чтобы
личность отреклась от самой себя, а такое самоотречение неизбежно открывает дорогу самоубийству.
По противоположным причинам в обществах и средах, где достоинство личности является верховною
целью поведения, где человек является богом для человека, личность довольно легко склоняется к тому, чтобы
признать божеством человека, находящегося внутри ее самой, и возводит самое себя в предмет своего
собственного культа. Когда мораль стремится прежде всего дать личности очень высокую идею о ней самой, достаточно известной комбинации обстоятельства, чтобы эта личность сделалась неспособной признавать что-
либо выше себя. Индивидуализм, несомненно, не есть непременно эгоизм, но он приближается к нему; нельзя
поощрять одно, не содействуя росту другого. Таким образом возникает эгоистическое самоубийство. Наконец, у народов, где прогресс бывает и должен быть быстрым, правила, которые сдерживают личность, должны
быть достаточно гибкими и растяжимыми; если они сохраняются со строгой неизменностью, как это имеет
место в первобытных обществах, скованная в своем течении эволюция не может совершаться с достаточной
быстротой. Но страсти и самолюбия, при малейшем ослаблении сдержки, неизбежно прорвутся в известных
пунктах.
С того момента, как людям внушили, что прогресс является их обязанностью, сделалось гораздо труднее
держать их в покорности; вследствие этого число недовольных и беспокойных не перестает увеличиваться.
Всякая мораль прогресса и совершенствования неотделима поэтому от известной степени аномии. Таким
образом, каждому типу самоубийства соответствует своя, согласующаяся с ним моральная организация. Одно
не может быть без другого; ибо самоубийство есть просто форма, которую неизбежно принимает каждая из
них в известных частных условиях и которая не может не проявляться.
Но, скажут нам, эти различные течения могут обусловливать самоубийства только в том случае, если они
доведены до крайности; но разве невозможно сделать так, чтобы они повсюду приобрели одну и ту же
умеренную интенсивность? Стремиться к этому значило бы желать, чтобы условия жизни стали повсюду
www.koob.ru
одинаковыми: это и невозможно, и нежелательно. Во всяком обществе встречаются отдельные группы, куда
коллективные переживания проникают, только видоизменившись. Для того чтобы какое-либо течение имело
по всей стране известную интенсивность, необходимо, чтобы в одних местах оно превышало, в других же не
достигало среднего уровня.
Но эти отклонения в ту или иную сторону не только неизбежны: они, в известной мере, и полезны. В самом
деле, если наиболее распространенное состояние вместе с тем является и таким, которое лучше всего
соответствует наиболее обычным условиям социальной жизни, оно не может согласоваться с иными
условиями; а общество тем не менее должно иметь возможность приспособляться как к первым, так и ко
вторым. Человек, у которого жажда деятельности никогда не может превзойти среднего уровня, не может
устоять в положениях, требующих исключительных усилий. Точно так же общество, где интеллектуальный
индивидуализм не мог бы достигнуть своих крайностей, не было бы способно стряхнуть с себя иго традиций и
обновить свои верования, даже когда это становится необходимым. И обратно, там. где такое же состояние
умов не могло бы, в известных случаях, достаточно ослабнуть и дать дорогу противоположному течению, что
сталось бы там в военное время, когда пассивное повиновение является первым долгом? Но для того, чтобы
эти формы деятельности могли проявиться, когда они необходимы, надо, чтобы общество не обесценило их
окончательно. Поэтому неизбежно, чтобы они имели свое место в общественном существовании; чтобы были
как сферы, где культивируется дух непримиримой критики и свободного исследования, так и другие —
например, армия, где сохраняется почти в полной неприкосновенности древняя религия авторитета. Без
сомнения, в обычное время действие этих очагов не должно распространяться за известные пределы; так как
чувства, вырабатывающиеся в них, соответствуют особым условиям, то является существенным, чтобы они не
обобщались. Но если важно, чтобы они оставались локализированными, не менее важно, чтобы они
существовали. Эта необходимость окажется еще более очевидной, если принять во внимание, что общества не
только должны справляться с различными положениями в течение одного и того же периода, но, кроме того, не могут вообще сохраняться, не преобразуясь. Нормальные пропорции индивидуализма и альтруизма, соответствующие современным нациям, не остаются неизменными на протяжении даже одного столетия.
Будущее не было бы возможным, если бы его зародыши не были даны в настоящем. Для того чтобы какая-
либо коллективная тенденция могла ослабеть или усилиться в своем развитии, она не должна быть
зафиксирована раз навсегда в единственной форме, не поддающейся изменению; она не была бы в состоянии
варьировать во времени, если бы она не представляла никаких вариаций в пространстве.
Разновидности коллективной печали, производные от установленных нами трех моральных состояний, не
лишены своего права на существование, если только они не чрезмерны. Ошибочно думать, чтобы