беспримесная радость была нормальным состоянием человеческого самочувствия. Человек не мог бы жить, если бы печаль не имела над ним никакой власти. Существует много страданий, приспособиться к которым
можно, лишь полюбив их, и удовольствие, получаемое при этом от этих страданий, конечно, носит оттенок
меланхолии. Меланхолия поэтому бывает болезненным состоянием лишь в том случае, когда она занимает
слишком много места в жизни; но не меньшую ненормальность представляет и случай ее полного отсутствия.
Нужно, чтобы стремление к веселому раздолью умерялось противоположным стремлением, и только при этом
условии радость не перейдет границ и будет в гармонии с реальной действительностью. Это имеет силу не
только по отношению к индивидуумам, но и по отношению к общественному целому. Слишком веселая
мораль бывает моралью разложения; она пригодна лишь для народов, вступивших на путь упадка, и только у
них одних можно ее встретить. Жизнь часто тяжела, часто обманчива или пуста. Необходимо, чтобы
коллективное чувство отразило и эту сторону существования. Поэтому наряду с оптимистической струей, заставляющей людей смотреть на мир с доверием, необходимо и противоположное течение, без сомнения, менее сильное и менее распространенное, чем первое, но могущее, однако, отчасти парализовать оптимизм; ибо ни одна тенденция не в состоянии сама положить себе границ, но может быть ограничена лишь благодаря
существованию другой тенденции. Некоторые данные показывают даже, что, по-видимому, наклонность к
известной меланхолии скорее увеличивается по мере того, как общество поднимается выше по лестнице
социальных типов. Как мы уже говорили, существует один факт, заслуживающий по меньшей мере внимания: великие религии наиболее цивилизованных народов более глубоко проникнуты грустью, чем более простые
верования предшествующих обществ. Конечно, это не значит, что пессимистическое течение должно в конце
концов поглотить оптимизм, но это служит доказательством того, что оно не теряет почвы под ногами и, по-
видимому, ему не суждено исчезнуть. А для того, чтобы оно могло существовать и бороться за свое
существование, необходима наличность в обществе специального органа, служащего ему субстратом.
Необходимо, чтобы были группы индивидуумов, представляющих специально это общественное настроение.
И, конечно, часть населения, играющая подобную роль, будет именно той частью, среди которой легко
зарождается мысль о самоубийстве.
Но из того, что течение, нарождающее с известной интенсивностью самоубийства, должно быть
рассматриваемо как явление нормальной социологии, еще не следует, что всякое течение этого рода
неизбежно будет носить тот же самый характер. Если дух самоотречения, любовь к прогрессу, стремление к
индивидуализации имеют место во всех видах общества и если их существование неизбежно связано, в
некоторых отношениях с зарождением мысли о самоубийстве, то этим свойством они все-таки обладают лишь
в известной мере, особой для каждого народа. Свойство это имеет место лишь в том случае, когда эти чувства
www.koob.ru
не переходят границ. Точно так же и коллективная наклонность к печали представляет собой здоровое явление
лишь при том условии, если она не является преобладающим течением. Следовательно, и вопрос о том, нормален или ненормален современный уровень самоубийства у цивилизованных народов, не разрешается
тем, что было сказано выше. Нужно еще исследовать, нет ли патологического характера в огромном
увеличении числа самоубийств, происшедшем за последнее столетие.
Говорят, что это составляет как бы плату за цивилизацию. Известно, что это увеличение имеет место во
всей Европе и тем более сильно выражено, чем выше данный народ в культурном отношении. В самом деле, оно составляет 411% для Пруссии за время с 1826 по 1890 г., 385% для Франции с 1826 по 1888 г., 318% для
немецкой Австрии с 1841 — 1845 по 1877 г., 238% для Саксонии с 1841 по 1875 г., 212% для Бельгии с 1841
по 1889г., всего 72% для Швеции с 1841 по 1871 — 1875гг., 35% для Дании в течение того же периода. В
Италии с 1870 г., т. е. с момента, когда она стала одним из участников европейской цивилизации, число
самоубийств возросло с 788 случаев до 1653, что дает увеличение на 109% за двадцать лет. Кроме того, повсюду самоубийства наиболее часто наблюдаются в самых культурных районах. Можно было бы даже
подумать, что существует связь между прогрессом просвещения и ростом числа самоубийств, что одно не
может развиваться без другого. Это утверждение аналогично положению того итальянского криминалиста, который думает, что увеличение преступлений имеет своей причиной параллельное увеличение количества
экономических сношений, являющихся в то же время вознаграждением за рост преступности. Принимая это
положение, пришлось бы прийти к выводу, что строение, свойственное высшим видам общества, заключает в
себе исключительный стимул к возникновению настроений, вызывающих самоубийство; следовательно, пришлось бы признать необходимым и нормальным их современную страшную силу развития, и тогда нельзя
было бы принимать против них никаких особых мер, не борясь в то же время и против цивилизации.
Но имеется немало фактов, заставляющих нас относиться с большой осторожностью к этому рассуждению.
В Риме, когда империя достигла своего апогея, тоже была настоящая гекатомба добровольных смертей.
Поэтому можно было бы тогда утверждать, как и теперь, что это было ценой за достигнутое интеллектуальное
развитие и что для культурных народов закономерно большое количество жертв, приносимых самоубийству.
Но последующая история показала, насколько подобная индукция была бы малоосновательна; ибо эта
эпидемия самоубийств длилась лишь известный период, тогда как римская культура была долговечнее.
Христианское общество не только подобрало себе лучшие плоды, но с XVI столетия, после изобретения
книгопечатания, после эпохи Возрождения и Реформации, это общество намного превзошло самый высокий
уровень, какой только был достигнут античным миром. И однако, до XVIII столетия замечалось лишь
развитие самоубийств. Следовательно, вовсе не было необходимости в том, чтобы во имя прогресса
проливалось столько крови, ибо плоды этого прогресса могли быть сохранены и даже превзойдены, не
производя столь человекоубийственного влияния. Но в таком случае ведь возможно, что и теперь совершается
то же самое, что шествие вперед нашей цивилизации и развитие самоубийства не связаны логически между
собой и что, следовательно, можно задержать последнее, не останавливая в то же время первого. К тому же мы
видели, что самоубийство встречается, начиная с первых этапов эволюции, и что даже иногда оно обладает
там крайней заразительностью. А если самоубийства существуют среди самых диких народов, нет никакого
основания думать, что оно связано необходимым соотношением с крайней утонченностью нравов.
Без сомнения, типы самоубийства, наблюдавшиеся в эти отдаленные эпохи, частью исчезли; но это
исчезновение должно было бы облегчить немного нашу ежегодную дань, и тем более удивительно, что эта
дань делается все более и более тяжелой.
Поэтому можно думать, что увеличение вытекает не из существа прогресса, а из особых условий, в которых
осуществляется прогресс в наше время, и ничто не доказывает нам, что эти условия нормальны. Ибо не нужно
ослепляться блестящим развитием наук, искусств и промышленности, свидетелями которого мы являемся.
Нельзя отрицать, что оно совершается среди болезненного возбуждения, печальные последствия которого
ощущает каждый из нас. Поэтому очень возможно и даже вероятно, что прогрессивное увеличение числа
самоубийств происходит от патологического состояния, сопровождающего теперь ход цивилизации, но не
являющегося его необходимым условием. Быстрота, с которой возрастало число самоубийств, не допускает
даже другой гипотезы. В самом деле, менее чем в 50 лет оно утроилось, учетверилось, даже упятерилось, смотря по стране.
С другой стороны, мы знаем, что самоубийства вытекают из самых существенных элементов в строении
общества, так как они выражают собой темперамент, а темперамент народов, как и отдельных лиц, отражает
самое основное в состоянии организма.
Наша социальная организация должна была глубоко измениться в течение этого столетия для того, чтобы
быть в состоянии вызвать подобное увеличение процента самоубийств. И невозможно, чтобы столь важное и
столь быстрое изменение не было болезненным явлением; ибо общество не в состоянии с такой внезапностью
изменить свою структуру. Только вследствие медленных и почти нечувствительных перемен может оно
приобрести иной характер. Да и возможные изменения ограничены в своих размерах. Раз социальный тип
получил окончательную форму, он не обладает безграничной пластичностью; быстро достигается известный
предел, которого нельзя перейти. Поэтому не могут быть нормальными и те изменения, наличность которых
www.koob.ru
предполагает статистика современных самоубийств. Не зная даже точно, в чем они состоят, можно заранее
утверждать, что они вытекают не из нормальной эволюции, а из болезненного потрясения, сумевшего
подорвать корни прежних установлений, но оказавшегося не в силах заменить их чем-нибудь новым; и не в
короткий промежуток времени можно восстановить работу веков. Растущий прилив добровольных смертей
зависит, следовательно, не от увеличения блеска нашей цивилизации, а от состояния кризиса и ломки, которые, продолжаясь, не могут не внушать опасений.
К этим разного рода доводам можно прибавить и еще один довод. Если истинно положение, что при
нормальных условиях коллективная печаль имеет свое определенное место в жизни общества, то обыкновенно