Мы знаем эти причины. Мы определили их, когда указали, какими источниками питаются течения, несущие
с собой самоубийства. Среди этих течений есть, однако, одно, которое, несомненно, ничем не повинно в
современном усилении числа самоубийств: это — течение альтруистическое. В самом деле, в настоящее время
оно скорее теряет силу, чем выигрывает, и наблюдать его можно главным образом в низших обществах. Если
оно еще удерживается в армии, то и там его интенсивность не представляет ничего аномального. До известной
степени оно необходимо для поддержания военного духа, но даже и там оно все больше и больше идет на
убыль. Остается только эгоистическое самоубийство и самоубийство анемичное, развитие которых можно
считать ненормальным, и только на этих двух формах нам необходимо сосредоточить свое внимание.
Эгоистическое самоубийство является результатом того, что общество не сохранило достаточной цельности
во всех своих частях, чтобы удержать всех членов под своею властью. Если этот разряд самоубийств слишком
усилился, это значит, что и то состояние общества, которым он вызывается, чересчур усилилось, что слишком
много членов слишком полно ускользают из-под власти расстроенного и ослабевшего общества. А потому
единственное средство помочь злу, это — сделать социальные группы снова достаточно сплоченными, чтобы
они крепче держали индивида и чтобы индивид крепче держался за них. Нужно, чтобы он сильнее чувствовал
www.koob.ru
свою солидарность с коллективным существом, которое предшествует ему по времени, которое переживет
его, которое окружает его со всех сторон. При этом условии он перестанет искать в себе самом единственную
цель своей деятельности и, поняв, что он орудие для достижения цели, которая лежит выше его, он поймет
также, что он имеет известное значение. Жизнь снова приобретет смысл в его глазах, потому что она вновь
найдет свою естественную цель и свое естественное направление. Но какие группы всего более способны
непрерывно толкать человека к этому спасительному чувству солидарности? Не политическое общество.
Особенно в настоящее время, в наших огромных новейших государствах оно слишком далеко стоит от
личности, чтобы с достаточной последовательностью серьезно влиять на нее. Какова бы ни была связь между
нашей повседневной работой и совокупностью общественной жизни, она слишком косвенного свойства, чтобы ощущаться нами непрерывно и отчетливо. Лишь в тех случаях, когда затронуты крупные интересы, мы
живо чувствуем свою зависимость от политического коллектива. Конечно, у тех, кто составляет моральный
цвет населения, редко бывает, чтобы совершенно отсутствовала идея отечества, но в обычное время она
остается в полумраке, в состоянии смутного представления, а бывает, что она и совсем затмевается. Нужны
исключительные обстоятельства, какой-нибудь крупный политический или социальный кризис, чтобы она
выступила на первый план, овладела умами и стала направляющим двигателем поведения. Но не такое редко
проявляющееся воздействие может сыграть роль постоянного тормоза для склонности к самоубийству.
Необходимо, чтобы не изредка только, но в каждый момент своей жизни индивид сознавал, что его
деятельность имеет цель. Чтобы его существование не казалось ему пустым, он постоянно должен видеть, что
жизнь его служит цели, которая непосредственно его касается. Но это возможно лишь в том случае, когда
более простая и менее обширная социальная среда теснее окружает его и предлагает более близкую цель его
деятельности. Религиозное общество также непригодно для этой функции. Мы не хотим, конечно, сказать, чтобы оно в известных условиях не могло оказывать благодетельного влияния; но дело в том, что условий, необходимых для этого влияния, нет теперь в наличности. В самом деле, оно предохраняет от самоубийства
лишь в том случае, когда оно, это религиозное общество, обладает могучей организацией, плотно
охватывающей индивида. Так как католическая религия налагает на верующих обширную систему догматов и
обрядов и проникает таким образом во все подробности их существования, даже их мирской жизни, она
сильнее привязывает их к жизни, чем протестантизм. Католик меньше подвергается возможности забыть о
своей связи с вероисповедной группой, потому что эта группа ежеминутно ему напоминает о себе в форме
императивных предписаний, которые касаются самых различных сторон жизни. Ему не приходится с тоской
спрашивать себя, куда ведут его поступки; он все их относит к Богу, потому что они большей частью
регулируются Богом, т. е. его воплощением — церковью. И так как считается, что эти предписания исходят от
власти сверхчеловеческой, человеческий разум не имеет права их касаться. Было бы грубым противоречием
приписывать им подобное происхождение и в то же время разрешить свободную критику. Итак, религия
ослабляет склонность к самоубийству лишь в той мере, в какой она мешает человеку свободно мыслить. Но
подобное ограничение индивидуального разума в настоящее время дело трудное и с каждым днем становится
труднее. Оно оскорбляет наши самые дорогие чувства. Мы все больше и больше отказываемся допускать, чтоб
можно было указать границы разуму и сказать ему: дальше ты не пойдешь. И движение это началось не со
вчерашнего дня: история человеческого духа есть в то же время история развития свободной мысли. Было бы
ребячеством пытаться остановить движение, явно неудержимое. Если только современные обширные
общества не разложатся безвозвратно и мы не возвратимся к маленьким социальным группам былых времен, т. е. если только человечество не возвратится к своему отправному пункту, религии больше не в силах будут
оказывать очень обширного или очень глубокого влияния на умы. Это не значит, что не будут основывать
новых религий. Но единственно жизненными будут те, которые отведут свободному исследованию и
индивидуальной инициативе еще больше места, чем даже самые либеральные протестантские секты. И именно
поэтому они не будут оказывать на своих членов того сильного давления, какое необходимо, чтоб поставить
преграду самоубийству.
Если многие писатели видели в восстановлении религии единственное лекарство против зла, то это
объясняется тем, что они ошибались насчет источников ее власти. Они сводят почти всю религию к
известному числу высоких мыслей и благородных правил, с которыми в конце концов мог бы примириться и
рационализм, и думают, что достаточно было бы укрепить их в сердцах и умах людей, чтобы предупредить их
моральное падение. Но они ошибаются как относительно того, что составляет сущность религии, так — и в
особенности— относительно причин иммунитета, который религия иногда давала против самоубийства. Она
достигала этого не тем, что поддерживала в человеке какое-то смутное чувство чего-то таинственного и не-
постижимого, но тем, что подвергала его поведение и мысль суровой дисциплине во всех мелочах. Когда же
она является только символическим идеализмом, только философией, переданной по традиции, но которую
можно оспаривать и которая более или менее чужда нашим повседневным занятиям, ей трудно иметь на нас
большое влияние. Божество, которое своим величием поставлено вне мира и всего мирского, не может
служить целью нашей мирской деятельности, и она оказывается без цели. Слишком много вещей стоит в этом
случае вне связи с Божеством, для того чтобы оно могло дать смысл жизни. Представив нам мир как
недостойный его, оно тем самым предоставило нас самим себе во всем, что касается жизни мира. Не при
помощи размышлений об окружающих нас тайнах и даже не при помощи веры в существо, всемогущее, но
бесконечно от нас далекое и требующее от нас отчета лишь в неопределенном будущем, можно помешать
людям кончать с жизнью. Словом, мы предохранены от самоубийства лишь в той мере, в какой мы
www.koob.ru
социализированы. Религии могут нас социализовать лишь в той мере, в какой они лишают нас права
свободного исследования. Но они больше не имеют и, по всей вероятности, никогда больше не будут иметь в
наших глазах достаточно авторитета, чтобы добиться от нас подобной жертвы. Не на них, следовательно, надо
рассчитывать в борьбе с самоубийством. Впрочем, если бы те, кто видит в восстановлении религии
единственное средство излечить нас, были последовательны, они должны были бы требовать восстановления
самых архаических религий. Ведь иудаизм лучше предохраняет от самоубийства, чем католичество, а
католичество—лучше, чем протестантизм. И однако, протестантская религия наиболее свободна от
материальных обрядов, следовательно — наиболее идеалистична. Наоборот, иудаизм, несмотря на свою
великую историческую роль, многими сторонами связан с наиболее первобытными религиозными формами.
Уже из этого видно, что моральное и интеллектуальное превосходство догмы не имеет никакого отношения к
тому влиянию, которое она в состоянии оказать на самоубийство.
Остается семья, профилактическая роль которой не подлежит сомнению. Но было бы иллюзией думать, что
достаточно уменьшить число холостяков, чтобы остановить развитие самоубийств. В самом деле, если
женатые имеют меньшую тенденцию убивать себя, то сама эта тенденция усиливается с той же правильностью
и в той же пропорции, что и у холостых. С 1880 по 1887 г. число самоубийств среди женатых возросло на 35%
(с 2735 на 3706), среди холостых — только на 13% (с 2554 на 2894). По вычислениям Бертильона, в 1863—
1868 гг. относительное число первых было 154 на 1 млн, в 1887 г. оно было 242, т. е. возросло на 57%. В
течение того же промежутка времени пропорция самоубийц-холостяков возросла не намного больше — с 173