Комментарии
1
В западноевропейском праве понятие самоубийства, совершенного в состоянии безумия (и не подверженного наказанию), впервые появляется в Penitentials Теодора, Епископа Кантерберийского в седьмом веке (L. I. Dublin, Suicide: A Sociological and Statistical Study [New York, 1963], p.139).
2
Расположенные на неосвященной земле, за пределами деревень и городов, убогие дома (существовавшие вплоть до времен Екатерины II) были местами для погребения неизвестных лиц и умерших внезапной смертью. Раз в году, в седьмой четверг после Пасхи, священник, по обычаю, служил заупокойную службу в убогом доме. См. Голубинский, «История русской церкви», т. 1, часть 2, с. 459–460.
3
Таганцев утверждал, что, так как в большинстве случаев в Англии самоубийство признавалось следствием безумия, английские законы против самоубийства не имели практического значения.
4
Духовные консистории — местные органы, подчиненные Синоду, выполняли роль церковных судов, рассматривая такие вопросы, как брак, развод, самоубийство и различные проступки, предполагавшие церковное покаяние. Существовал «Устав Духовных консисторий», принятый в 1841 году.
5
Правительственная статистика комбинировалась с газетными хрониками и сведениями о вскрытиях, поставленными отдельными больницами.
6
Анна Суворина опубликовала в соавторстве с Еленой Лихачевой (журналисткой, известной своими выступлениями по женскому вопросу) несколько антологий для детского чтения, одна из которых («Для чтения», 1866) была заклеймлена рецензентом как «нигилистическая». В 1881 году Лихачева посвятила обширную статью литературе о самоубийстве, которое, наряду с преступлениями, она считала «социальной болезнью» (Е. Лихачева, «О самоубийстве», «Отечественные записки», № 7, № 1881).
7
Bichat, «Recherches physiologiques sur la vie et la mort», Paris, 1829, p. 108 (примечание Одоевского).
8
Современники также видели события частной жизни как реализацию общих культурных парадигм. Оглядываясь на прошлое через много лет после «казни» петрашевцев, Аполлон Майков представил Достоевского-революционера как умирающего Сократа. Он вспоминал, как в январе 1849 года Достоевский, будучи у Майкова в гостях, уговаривал его вступить в тайное общество: «И помню я — Достоевский, сидя как умирающий Сократ пред друзьями, в ночной рубашке с незастегнутым воротом, напрягал все свое красноречие о святости этого дела, о нашем долге спасти отечество, и пр.» (18:191). (Письмо А. Н. Майкова к П. А. Висковатову, 1885; цитирую по: Достоевский 18:191.)
9
Ипполит ставит «apres moi le déluge» в качестве эпиграфа к своему предсмертному «Объяснению».
10
Этот эпизод основан на убийстве-самоубийстве в отеле Бель-Вю (описанном в главе «Русская печать о самоубийстве»), когда Тимофей Комаров застрелил Анну Суворину, жену журналиста А. С. Суворина, отвергшую его страсть. В записных книжках Достоевского имеются наброски, в которых прямо упоминаются газетные известия об этом случае: «Я… я… я вас истреблю, вот что (он встал с места бледный). Belle vue» (16:374). «N. B. N. B. О том, что застрелить женщину, если она не соглашается, фельетон Суворина, ноября 3 № 303» (16:195).
11
Мысль Кириллова, что если бы не страх боли, то все прибегли бы к самоубийству, по-видимому, заимствована из Шопенгауэра, который утверждал, что не было бы ни одного человека, который не покончил бы с собой, если бы конец был просто прекращением существования, а не уничтожением тела, что и останавливает от самоубийства (очерк «О самоубийстве» из книги Parerga und Paralipomena, 1851).
12
Реакция некоторых современных читателей была сходной с реакцией Ставрогина. Один критик опознал в рассуждениях Кириллова мысль Гегеля: «Этот безумец словно воспроизводит на свой оригинальный лад знаменитое гегелевское положение: бытие или небытие — одно и то же (Sein und Nichtsein ist dasselbe)» (E. Марков, «Критические беседы», «Русская речь», № 6, 1879, с. 197; цитирую по: Достоевский 12:268).
13
У Достоевского находим следующее: «Я знаю, что мне надо бы убить себя, смести себя с земли как подлое насекомое; но я боюсь самоубийства, ибо боюсь показать великодушие. Я знаю, что это будет еще обман, — последний обман в бесконечном ряду обманов. Что же пользы себя обмануть, чтобы только сыграть в великодушие? Негодования и стыда во мне никогда быть не может; стало быть, и отчаяния» (10:514).
14
Принято считать, что Ницше не знал Достоевского до 1887 года. Этот взгляд основан на утверждении самого Ницше в письме к его ближайшему другу Францу Овербеку, уроженцу Петербурга. 23 февраля 1887 года он писал Овербеку, что случайно наткнулся в магазине на книгу Достоевского, имени которого он прежде не слышал. Эту версию поддерживают исследователи (см. Kaufmann, с. 318, сн. 10, а также Wolfgang Gesemann, «Nietzsche Verhaltnis zu Dostoevski] auf dem europaischen Hintergrund der 80er Jahre», Die Welt der Sloven, № 2,1961, S. 129–156). Действительно, вто время, когда Ницше писал «Так говорил Заратустра», «Бесы» еще не были переведены ни на один западноевропейский язык, так что читать роман Достоевского Ницше не мог. Он мог, однако, слышать об этих идеях от одного из своих русскоязычных друзей. С 1872 года он был близок с Мальвидой фон Мейзенбуг, другом Герцена и воспитательницей его дочерей (по ее совету Ницше планировал в 1876 году жениться на Наталье Герцен). Общеизвестна близость Ницше к Лу Андреас-Саломе (о браке с которой он тоже думал); некоторые исследователи полагают, что Лу Саломе оказала решительное влияние на идеи Ницше периода «Так говорил Заратустра», другие с не меньшим основанием оспаривают эту идею.
15
Любопытно, что в то же время Ницше видит Богочеловека — Христа — как самоубийцу (см. главу «О добровольной смерти» в «Так говорил Заратустра» и «Христианство и самоубийство» (№ 131) в «Веселой науке».
16
«Очень много» — это, по-видимому, преувеличение. По крайней мере, в его архиве, согласно комментаторам академического издания, находится три таких письма. М. А. Юркевич, учитель из Кишинева, сообщал ему 11 ноября 1876 года о самоубийстве школьника (ИРЛИ, ф. 100, № 29911); Достоевский ответил кратким письмом (см. 29/11:134), а также в «Дневнике писателя» («Именинник», январь 1877). Ф. М. Плюснин в письме от 10 декабря описал два случая самоубийства в городе Вятке (ф. 100, № 29814). Л. П. Блюммер в письме от 16 декабря сообщил о двух самоубийствах в Саратове (ф. 100, № 29646).
17
В предисловии к публикации своего дневника в 1901 году он писал, заимствуя мысль из предисловия к «Былому и думам» Герцена: «автобиография самого незначительного лица <…> может быть занимательной, да и как еще! <…> Пусть будет бессвязно, нескладно, нелепо <…>. Кто угодно, говорю я, может быть писателем-автобиографом».
18
Достоевский не знал или игнорировал сообщенный в газетах факт, что причиной этого самоубийства была несчастная любовь.
19
Charles Letourneau, «La Physiologie des passions».
20
Нападки на Достоевского можно найти, например, в «Литературных и общественных курьезах» от 18 и 25 января и 1 марта 1873 г. Достоевский ответил в «Гражданине» («Две заметки редактора») 2 июля 1873 г.:
Ответим только на несколько раз предлагавшийся нам со стороны вопрос: почему мы так мало или совсем даже не отвечаем на критики, нападения и ругательства, которые сыплются на нас беспрерывно <…>
Почему же не отвечаем? Во-первых и главное: не отвечать же всякому шуту?
О, без сомнения, есть и не шуты; есть люди умные, а иногда и остроумные, есть и литературно образованные, что так редко теперь и что ценишь. Но иным из них совершенно нельзя отвечать, хотя бы иногда и хотелось, — нельзя потому, что в конце концов не знаешь, чего сами они хотят. Не понимаешь, из-за чего они так кривят душой, так сами себе противуречат, какая их цель, что они преследуют, где их предания, в чем их будущее? <…>
Но зато есть такие, которым отвечать уже никак невозможно. <…> Это целая толпа пишущей братии, когда-то, от предков наследовавшая несколько либеральных мыслей, но в совершенной их наготе и наивности, без всякого их развития и толку <…> С фактами участившихся самоубийств или ужасного нынешнего пьянства они решительно не знают, что делать. Написать о них с отвращением и ужасом он не смеет рискнуть: а ну как выйдет нелиберально, и вот он передает на всякий случай зубоскаля. <…> Неужели же отвечать таким, пускаться с ними в полемику? Только развороти муравейник — беда! Впрочем, им, видимо, приятно бы было связаться, я замечал это по многим признакам. И уж как задирали! (21:156–157).
21
И здесь роль сыграла литература: еврейский писатель Г. И. Богров представил Ковнера директору банка, А. Заку, который готов был покровительствовать ему именно как литератору. Ковнер получил должность «русского корреспондента» Учетного банка. (См. Цинберг, «А. Ковнер», с. 152, и Гроссман, «Исповедь», с. 73.1
22
Подлог, совершенный Ковнером, касался двух банков, Учетного банка в Петербурге и Московского Купеческого банка (почему он и был судим в Москве). Банки Ковнер, по-видимому, искренне считал преступным учреждением. В своих фельетонах в «Голосе» Ковнер обрушивался на новые капиталистические нравы, на банки, которые «так тонко совершают операцию „выгрузки карманов“ доверчивой публики, что ни к какому суду их не притянешь» («Голос», 1 февраля 1873 г.).
23
Ковнер не оставил этот выпад без ответа и в письме от 22 февраля 1877 года со всей решительностью поставил великого русского писателя на место: «я в полном недоумении, с чего Вы взяли, что я „ненавижу“ русских и еще „именно потому что я еврей“? Боже, как Вы ошибаетесь! Неужели Вы могли вынести такое убеждение из моего письма? почему Вы полагаете, что я, как еврей, „в высшей степени некомпетентен судить <…> насколько русский простолюдин христианин“? Я знаю очень хорошо историю христианства, смею думать, что знаю и дух его, знаю русскую историю, знаю, наконец, довольно близко жизнь русского народа. Почему же я не компетентен?» (ГБЛ, ф. 93. II.5.82).
24
Именно связь с Достоевским обеспечила Ковнеру жизнь за пределами газетного подвала, а тот факт, что это был диалог христианского мыслителя с евреем, придал этой исповедальной переписке особый интерес в двадцатом веке. Адаптированное издание книги Леонида Гроссмана, опубликованное по-немецки, под названием «Die Beichte eines Juden in Briefen an Dostojewski» (Munchen, 1927), нашло читателя в Зигмунде Фрейде, который в это время работал над статьей «Достоевский и отцеубийство». James L. Rice, в книге «Freud’s Russia: National Identity in the Evolution of Psychoanalysis» (New Brunswick, 1993), рассуждал Овозможной реакции Фрейда, поставив его на место «воображаемого читателя диалога между Ковнером и Достоевским» (с. 211–217).
25
Об этом см. в главе «Европейская наука о самоубийстве».