Пересмотренные цифры 2008 года рисовали более оптимистическую картину. Уровень рождаемости должен вырасти до трех четвертей необходимого для поддержания нулевого прироста населения. Тем не менее, ОЭСР в 2009 году оценила численность населения России в 2050 году в 108 миллионов человек{588}. Мартин Уокер ярко описывает происходящее в покойной сверхдержаве и крупнейшей стране на планете:
«В России последствия снижения рождаемости усугубляются побочными явлениями, причем настолько, что даже возник новый зловещий термин – гиперсмертность. Вследствие распространения ВИЧ / СПИД и алкоголизма, а также снижения качества медицинского обслуживания, говорится в докладе Программы развития ООН 2008 года, смертность в России в 3–5 раз выше для мужчин и вдвое выше для женщин, чем в других странах на аналогичной стадии развития. В докладе… прогнозируется, что чуть более чем за десятилетие численность населения трудоспособного возраста начнет сокращаться примерно на один миллион человек ежегодно. Россия переживает демографический спад в масштабах, которые, как правило, вызываются большой войной»{589}.
В статье «Пьяная нация: депопуляционная бомба для России» Николас Эберстадт из Американского института предпринимательства пишет:
«Призрак бродит по сегодняшней России. Это не призрак коммунизма – тот уже давно заперт на чердаке, – а, скорее, призрак депопуляции – непрерывной, неослабевающей и, возможно, неостановимой… Русские фактически практикуют то, что можно назвать этническим самоочищением»{590}.
Марксистская теория провозглашала «отмирание» государства. Но, пишет Эберстадт, «Россия столкнулась с всепроникающими и радикальными переменами в моделях деторождения и условиях жизни; эти перемены можно охарактеризовать как вымирание самой семьи»{591}.
Смертность в России, особенно среди мужчин, в настоящее время соответствует уровню гораздо менее развитых стран «третьего мира». «История, – продолжает Эберстадт, – не знает прецедентов, когда общество демонстрировало бы устойчивое материальное развитие на фоне долгосрочного снижения численности населения»{592}.
Одним из последствий вымирания населения России будет «адаптированная» внешняя политика. Как писал бывший посол Ричард Фэрбенкс после конфликта России и Грузии в 2008 году:
«Вторжение России в Грузию пробуждает вполне объяснимые опасения перед возрождением советского империализма времен холодной войны. Но подобные опасения игнорируют фундаментальный факт: Россия быстро теряет молодых мужчин.
С 2010 по 2025 год число потенциальных российских призывников, в возрасте 20–29 лет, снизится, по данным Организации Объединенных Наций, на 44 процента. Этот прогноз не подлежит существенной коррекции; он, так сказать, высечен в камне, если судить по уровню рождаемости»{593}.
Консультант министерства обороны Уильям Хокинс согласен с Фэрбенксом. Ссылаясь на доклад Национального разведывательного совета «Глобальные тенденции до 2025 года», Хокинс отмечает, что «потеря ближнего зарубежья и демографический спад в самой России сократили население страны. К 2017 году, по выводам НРС, Россия, скорее всего, будет располагать всего 650 000 18-летних призывников для армии, которая сегодня комплектуется 750 000 военнослужащих»{594}.
Подобно Аральскому морю, четвертому по величине озеру в мире в 1960 году, которое лишилось 60 процентов площади и 80 процентов объема, Россия теряет своих молодых мужчин, и это обстоятельство будет ограничивать воинственность Москвы. Человеческий дефицит также скажется на российской экономике, поскольку число людей, пополняющих рабочую силу, будет уменьшаться год за годом. Бывший директор ЦРУ Майкл Хейден считает, что Россия станет импортировать рабочую силу с Кавказа, из Центральной Азии и Китая, усугубляя этническую и религиозную напряженность в исторически ксенофобной стране{595}.
Еще одну кризисную ситуацию обеспечивает быстрый прирост мусульманского населения России, особенно в Чечне, Дагестане, Ингушетии и на Северном Кавказе, где сильны сепаратистские настроения. Грозный, столицу Чечни, сровняли с землей в ходе второй чеченской войны, когда Владимир Путин усмирил мятежный регион обильным кровопролитием.
С 1989 года мусульманское население России выросло на 40 процентов, до 25 миллионов человек, поскольку мусульмане, группа с высоким уровнем рождаемости, хлынули в страну из бывших советских республик. К 2020 году мусульмане, как ожидается, составят пятую часть населения. Арабская новостная сеть «Аль-Джазира» прогнозирует, что к 2040 году половина населения России будет исповедовать ислам. Журнал «Форин полиси» добавляет: «Учтем раздражение по поводу продолжающегося мусульманского мятежа в Чечне и тлеющее недовольство из-за распада Советского Союза – и мы получим надежный рецепт создания мощного националистического движения, если не чего-либо похуже»{596}.
Матушка-Россия умирает, и геостратегические последствия этого процесса кардинально изменят мир. К 2050 году Россия, вполне возможно, будет по-прежнему контролировать массив суши, вдвое превышающий размерами территорию Китая, но иметь менее одной десятой населения последнего. На Дальнем Востоке шесть миллионов россиян уступают китайцам в соотношении двести к одному{597}. Стареющие русские владеют последним на планете великим природным хранилищем нефти, газа, древесины, золота, угля, меха и прочих ресурсов, в которых отчаянно нуждается многолюдный и голодный Китай. В статье «Соперничество медведя и дракона» газета «Файнэншл таймс» отмечает, что Россия «параноидально озабочена малонаселенной восточной третью своей территории»{598}. Это логично. Арнон Гутфельд из Тель-Авивского университета «прогнозирует, что к 2050 году Россия не будет иметь достаточно человеческих ресурсов для контроля над территорией, ею занимаемой»{599}. Перед Россией, цитируя Путина, возникла «серьезная угроза превращения в умирающую нацию»{600}.
Хотя Москва взаимодействует с Пекином в рамках Шанхайской организации сотрудничества, созданной для «выдавливания» Соединенных Штатов из Центральной Азии, Америка не представляет опасности для России-матушки. Американцы предпочитают покупать, а вот китайцы в один прекрасный день могут просто прийти и взять.
В Восточной и Южной Европе также наблюдаются старение и вымирание населения; поэтому нет недостатка в идеях по поводу преодоления экзистенциального кризиса Запада. Тем не менее, некоторые экологисты умоляют не вмешиваться, не стимулировать семьи к рождению двух и более детей. «Женщины, рожающие детей в промышленно развитых странах… оказывают громадное влияние на глобальное потепление, – пишет Джон Феффер в журнале «Форин полиси ин фокус». – Американки с детьми генерируют в семь раз больше выбросов углерода, чем китаянки, имеющие детей»{601}. Феффер убежден, что западным странам не следует стремиться к повышению рождаемости; эти страны должны распахнуть двери перед людьми, которых в изобилии производит «третий мир» и которые почти не оставляют углеродных «следов». Явно преуменьшая, Феффер утверждает: «Безусловно, будет нелегко убедить русских допустить массовое переселение китайцев в Сибирь или уговорить Италию принять больше нигерийцев»{602}. Его решение – саммит по иммиграции.
«Президент Обама, сын иммигранта, должен представить эту инициативу и возглавить проект. Настаивая на проведении такого саммита, он продемонстрирует, что Соединенные Штаты наконец-то готовы играть по-честному. Игра в духе статуи Свободы выглядит вполне уместным способом потратить политический капитал Нобелевской премии и закрепить статус президента как мирового лидера»{603}.
Еще это отличный способ ускорить возвращение Обамы в штат Иллинойс.
Мысли из Шанхая
В декабре 2009 года газета «Вашингтон пост» сообщила о демографическом кризисе в стране, от которой мало кто этого ожидал, – в самой густонаселенной стране мира, в Китае, чье население составляет 1,3 миллиарда человек.
«Более 30 лет в Китае действует политика «один ребенок на семью»; выросло уже два поколения избалованных единственных детишек, ласково именуемых «маленькими императорами», – пишет Ариана Юнчун Ча из Шанхая, – но демографический кризис все ощутимее»{604}.
«Средняя рождаемость резко упала, до 1,8 ребенка на семейную пару, тогда как ранее, по данным департамента народонаселения ООН, этот показатель равнялся 6; число китайцев 60 лет и старше, по прогнозам, вырастет с 16,7 процента населения в 2020 году до 31,1 процента в 2050 году»{605}.
Если опираться на прогноз ООН о численности китайского населения в 1,4 миллиарда человек в 2050 году, это означает, что 440 миллионов китайцев окажутся в возрасте старше шестидесяти лет – колоссальное бремя для пенсионной системы и здравоохранения, не говоря уже о рабочей силе. Шанхай приближается к этому показателю, имея более 20 процентов населения старше шестидесяти лет, тогда как уровень рождаемости в городе – менее 1 ребенка на пару, один из самых низких на планете. Благодаря государственной политике «одна семья – один ребенок», трагическим результатом которой стали десятки миллионов эмбрионов женского пола, уничтоженных абортами, от 12 до 15 процентов молодых китайских мужчин не смогут найти себе жен. Поскольку одинокие мужчины ответственны за большую часть общественного насилия, сам факт наличия десятков миллионов молодых одиноких китайцев сулит Поднебесной немалые проблемы. Питер Хитченс объездил Китай, оценивая результаты этой драконовской политики, которую он называет «гендерцидом» – за систематическое истребление женских эмбрионов: