{738}. Разве такие преступления – межрасовое насилие и сексуальное домогательство – не являются преступлениями на почве ненависти?
Газеты крайне редко приводят подобную статистику. Но, принимая решения о том, где жить, куда ходить в магазины и где социализироваться, люди учитывают эту реальность. Возражая Эрику Холдеру и его словам о «нации трусов», Хизер Макдональд пишет, что, прежде чем обвинять расизм и расовую сегрегацию, «Холдеру и его прокурорам» следовало бы изучить статистику преступлений:
«Например, число убийств для черных мужчин в возрасте от 18 до 24 лет более чем в десять раз превосходит показатель белых… В Нью-Йорке… чернокожие устроили 83 процента всех вооруженных нападений в первые шесть месяцев 2008 года, если верить потерпевшим и свидетелям, хотя чернокожие составляют всего 24 процента населения города. Добавим сюда испаноязычных преступников, и мы получим показатель в 98 процентов. Это объясняет, почему люди пугаются, когда видят, что к ним направляется группа чернокожих подростков. Это не расизм, а реальность наших дней»{739}.
Если статистика Maкдональд точна, 49 из каждых 50 грабежей и убийств в Нью-Йорке совершают представители меньшинств. Это может объяснить, почему чернокожих неохотно сажают в такси. Каждый городской таксист прикидывает, каковы его шансы выжить, если он подберет цветного клиента в ночное время. Сорок девять к одному, что на него нападут или он никогда не вернется домой, если клиент – цветной.
В статье «Считать ли расовое профилирование расизмом?» колумнист «Вашингтон таймс» Уолтер Уильямс, сам чернокожий, объясняет существующую практику и защищает профайлеров:
«Если расовое профилирование – расизм, тогда вашингтонские таксисты, в основном чернокожие и «латино», все им заражены. Главный диспетчер округа Сандра Сигарс, афроамериканка, подготовила правила безопасности, обязывающие 6800 таксистов Вашингтона отказывать в посадке пассажирам «опасного вида». Под этим «опасным видом» подразумеваются прежде всего молодые чернокожие мужчины… рубашки которых торчат из-под свитеров и курток, которые носят мешковатые штаны и теннисные туфли без шнурков»{740}.
Сигарс также рекомендовала таксистам держаться подальше от черных кварталов с дурной репутацией.
Когда в Нью-Йорке застрелили таксиста, причем грабитель – полиция опознала в нем «латино» – был одет в куртку с капюшоном, то Фернандо Матео, президент федерации таксистов штата Нью-Йорк, посоветовал своим водителям ради собственной безопасности «присматриваться» к чернокожим и выходцам из Латинской Америки. По словам Матео, «чистейшая правда, что 99 процентов тех, кто грабит, ворует и убивает водителей – это черные и «латино»»{741}.
Сам Матео – чернокожий латиноамериканского происхождения.
Когда против службы доставки пиццерии «Папа Джон» в Сент-Луисе было выдвинуто обвинение в расовой дискриминации, пишет Уильямс, выяснилось, что три четверти водителей этой службы – чернокожие. Но они отказывались доставлять заказы в районы, где жили сами, опасаясь ограбления или худшей участи.
Кажется, даже Джесси Джексон понимает, что расовое профилирование не обязательно является проявлением расизма. Преподобный говорит: «Ничто не терзает меня сильнее на данном этапе моей жизни, чем страх, который я испытываю, когда на улице слышу чьи-то шаги; оглянувшись и увидев белого человека, я, к стыду своему, чувствую облегчение»{742}. Джексон участвовал в митинге «Перестроим Америку!» в Детройте на День труда в 2010 году, и автомобиль «Кадиллак эскалейд», на котором его возили по городу, угнали и разобрали на запчасти. Служебную машину мэра Детройта Дейва Бинга, «Юкон денали», тоже угнали – и позже нашли стоящим на кирпичах, без колес и колесных дисков{743}.
Самосегрегация
В редакционных статьях газета «Нью-Йорк таймс» может сожалеть о «возвращении сегрегации»{744}, однако происходящее отражает представления свободных людей о том, где они хотели бы жить и с кем хотели бы общаться. Если наше общество намерено оставаться свободным, ни Большой Брат, ни социальные инженеры не должны мешать этой свободе.
В 2009 году, под броским заголовком «Черный женский клуб против дней Старого Юга», газета «Монтгомери эдвертайзер» опубликовала историю, подтверждающую тезис Орландо Паттерсона о стремлении чернокожих к «собственной социальной изоляции»{745}.
«Тускалуза. Члены женского клуба афроамериканок при Алабамском университете собирались на свой праздник, когда улицу перед зданием вдруг заполнили белые, причем некоторые носили форму конфедератов и размахивали флагами мятежников.
Оказалось, это ежегодный парад «Ордена Каппа Альфа» в честь довоенного Юга. Событие побудило дам из клуба обратиться к университетским чиновникам с просьбой прекратить парад, поскольку он оскорбляет чувства чернокожих»{746}.
Удивляют вовсе не белые студенты, носящие форму Конфедерации и марширующие под ее боевыми знаменами. Реконструкции сражений гражданской войны и собрания «Сыновей ветеранов Конфедерации»[192] широко распространены в южных штатах. Кроме того, студенческий «Орден Каппа Альфа» был основан в 1865 году в Вашингтоне, когда Роберт Э. Ли был президентом колледжа.
Примечательно упоминание о «женском клубе афроамериканок». Спустя полвека после того как губернатор Джордж Уоллес встал в школьных дверях, закрывая своим телом «дорогу к интеграции», многие талантливейшие чернокожие женщины Алабамского университета добровольно самоизолируются. Женский клуб «Альфа Каппа Альфа», уязвленный маршем реконструкторов, отмечал столетие со дня своего основания (в Университете Хауарда в 1908 году) и пригласил на торжество Мишель Обаму. Клуб «Альфа Каппа Альфа» – один из «божественной девятки» чернокожих женских клубов и братств, основанных в позапрошлом веке. Само существование этого клуба, через пятьдесят семь лет после решения по делу Брауна[193], свидетельствует о справедливости утверждения Холдера: американцы по-прежнему привержены «объединенным» школам и спортивным командам, но когда дело касается личного общения, они предпочитают самоизоляцию. Наша политическая элита проповедует «евангелие» многообразия, но люди не практикуют эту веру в своей частной жизни.
Тем не менее, хотя самоизолированные клубы, братства и «сестринства» по-прежнему существуют, «Орден Каппа Альфа» после инцидента в Тускалузе запретил ношение униформы конфедератов в праздничную неделю Старого Юга{747}.
Многообразие – сила?
Правда ли, что американцы становятся сильнее благодаря тому, что десятки миллионов иммигрантов и их детей не говорят по-английски у себя дома, а наиболее популярные и перспективные радиостанции и ТВ-каналы в США вещают на испанском языке? Ущемляем ли мы собственные права, настаивая, чтобы новые граждане читали по-английски, а дети иммигрантов учились на английском языке в государственных школах?
Какая другая нация всерьез верит, что многообразие составляет ее величайшую силу? Британцы сегодня гораздо более разнообразны, чем это было в «дни надежды и славы», при Виктории и Черчилле. Неужели нынешняя Британия сильнее и лучше, если Лондон превратился в Лондонистан, муллы покрывают мусульман-террористов, а беспорядки на расовой почве случаются ежегодно? Если многообразие – воистину сила, почему шотландцы и валлийцы стремятся отделиться и обрести независимость по примеру ирландцев?
Является ли силой этническое разнообразие Балкан? Стала ли Германия сильнее вследствие многообразия, привнесенного турками? Сильнее ли Франция, приютившая от пяти до восьми миллионов отчужденных мусульман в пригородах Парижа?
Пытаются ли израильтяне построить многонациональное общество или хотят сохранить землю, где привечают только евреев? Одобряют ли они возвращение палестинцев, которые когда-то населяли эти территории? Оказалось ли благословением религиозное и этническое разнообразие Ливана, где живут бок о бок христиане и мусульмане, сунниты и шииты, арабы и друзы? Или это разнообразие предвещает распад Ливана?
Если многообразие – сила, почему настолько успешны «монохроматические» нации, наподобие Южной Кореи и Японии? Верит ли Пекин в лозунг «разнообразие – наша сила», переселяя миллионы китайцев в Тибет и Синьцзян, чтобы «задавить числом» тибетских буддистов и уйгурских мусульман?
Если разнообразие – сила, почему Мексика столь сурово обходится с гватемальцами, пересекающими мексиканскую границу? Глупцы ли мексиканцы, раз они не в состоянии оценить красоту и преимущества многообразия? Или глупцы – не они, а мы, приглашающие к себе весь мир?
Принесло ли пользу этническое разнообразие Африке – кикуйю, луо и масаям в Кении; машона и матабеле в Зимбабве; зулусам, коса и банту в Южной Африке; хуту и тутси в Руанде и Бурунди; йоруба и ибо в Нигерии? Или разнообразие оказалось главной причиной массовой резни, от которой пострадали миллионы? Разве не стали бы все эти народы счастливее, окажись их национальные границы проведенными по линии племенных рубежей?
«Подводя итог тщательному сорокалетнему изучению многообразия (в том числе расового и этнического) в организациях, – пишет Скерри, – психологи Кэтрин Уильямс и Чарльз О’Рейли заключают: эмпирические доказательства определенно указывают, что многообразие в большинстве случаев препятствует функционированию группы»