Вопрос не в том, кто что получит, но в том, кого сокращать. «Племена», составляющие демократическую коалицию, могут развязать войну друг с другом именно за того, кем в итоге пожертвуют. Успешная политика, впрочем, связана с прибавлением, а не с вычитанием. Но в период «балканизации Америки» политика, увы, будет сводиться к разобщению.
Национальный вопрос
По этому вопросу американцы едины.
В наших сердцах до сих пор сохраняется желание быть единой нацией под Богом, единым народом с общей историей, наследием и языком, народом, который справедливо уверен, что в Америке мужчин и женщин судят «не по цвету их кожи, а по характеру». Американцы до сих пор считают, что все равны в правах – не по месту нашего рождения, но потому, что мы – американцы.
В тридцати одном штате, где проводились референдумы, люди высказались за традиционный брак, бракам же однополым сказали твердое «нет». Во всех штатах, кроме одного, «Инициатива за гражданские права» Уорда Коннерли, отвергающая расовые, этнические и гендерные предпочтения, была поддержана населением. В каждом штате, где избирателям предложили ответить, является ли английский нашим официальным языком, избиратели сказали «да». Почти в каждом штате, округе и муниципалитете, где предлагалось оценить, нужно ли отказать в социальном обеспечении нелегалам, электорат ответил утвердительно. Левая повестка дня – дехристианизация Америки, мультикультурализм, расовые предпочтения и неограниченная иммиграция – навязана сверху и вопреки воле народа, который пока не осознал свою силу, но который уже готов объединяться и бороться.
10. Долгое отступление
Кто защищает все, тот не защищает ничего{1032}.
Пузырь американского триумфа лопнул{1033}.
Идея Запада умирает на протяжении длительного времени на обоих берегах Атлантики{1034}.
В 1954 году, после падения Дьенбьенфу[254], Франция лишилась владений в Индокитае. В Алжире также началась национально-освободительная война против французского правления, установленного в 1830 году.
К 1958 году алжирская война успела глубоко возмутить мировое общественное мнение антиколониальной эпохи и привела к краху Четвертой республики. К власти был вновь призван Шарль де Голль, герой Второй мировой войны. Голлисты верили, что генерал подавит восстание и восстановит французское владычество в Алжире. Однако де Голль считал, что победить в этой войне невозможно, и провел референдум, верх на котором взяли сторонники независимости. В 1962 году были подписаны Эвианские соглашения, предоставившие Алжиру свободу.
Миллион «черноногих»[255], чьи семьи проживали в Алжире несколько поколений, посчитали де Голля вторым Петэном, который отдал врагу «священную землю»; генерал, впрочем, пережил ряд покушений и правил еще семь лет. В конце концов французы поняли, что решение де Голля было отступлением государственного мужа перед неизбежным.
Войны в Индокитае и Алжире уничтожили французскую империю. Войны в Ираке и Афганистане поставили Америку в ситуацию, схожую с ситуацией де Голля. Почему же последняя сверхдержава мира это допустила?
Песня сирены
В 1991 году, после распада противника Америки в холодной войне, советской империи, и после триумфа операции «Буря в пустыне», достигнутого за 100 часов, президент Джордж Буш объявил в ООН, что Америке суждено создать «новый мировой порядок». В тот момент все мы поддались искушению великих держав – по выражению Гарета Гарретта, «соблазну глобальности».
«Теперь наша очередь.
Наша очередь для чего?
Наша очередь взять на себя ответственность за моральное лидерство в мире.
Наша очередь противостоять силам зла повсюду – в Европе, Азии и Африке, в Атлантическом и Тихом океанах, в воздухе и на море…
Наша очередь поддерживать мир.
Наша очередь спасать цивилизацию.
Наша очередь служить человечеству»{1035}.
«Таков язык империи», – уточняет Гаррет. «Римская империя никогда не сомневалась, что ей суждено защищать цивилизацию. Ее глобальными устремлениями были мир, закон и порядок. Испанская империя прибавила сюда религиозное спасение. Британская империя добавила благородный миф о бремени белого человека. Мы привнесли свободу и демократию. Тем не менее, чем больше добавляется, тем очевиднее, что язык остается прежним – языком власти»{1036}.
Воздух благоухает высокомерием.
В работе «Конец истории» Фрэнсис Фукуяма писал о неизбежном «торжестве Запада» и наступлении нового мира, в котором либеральная демократия окажется «окончательной и общепринятой формой правления». Чарльз Краутхаммер рассуждал об «однополярном мире», о том, что Америка должна «пройти весь путь и остановиться, только обретя мировое господство». Уильям Кристол отвергал «страхи недоверчивых перед имперскими амбициями» и призывал к Weltpolitik[256] – «благожелательной глобальной гегемонии»{1037}. Мадлен Олбрайт возвещала человечеству о том, почему Америка имеет право бомбить маленькую Сербию, которая никогда на нас не нападала: «Если приходится использовать силу, то только потому, что мы – Америка. Мы – незаменимая нация. Мы глядим далеко… и способны видеть будущее»{1038}.
Томас Фридман стал трубадуром глобализации, которая «при ближайшем рассмотрении», по словам Эндрю Басевича, «оказалась эвфемизмом американизации».
«Конечная цель, – писал Фридман в 1999 году, – состоит в распространении капитализма и свободного рынка во всех странах мира; этот процесс «создаст веб-сайт для каждой лавки, поставит пепси на каждый прилавок и поместит «Майкрософт виндоуз» в каждый компьютер». Тем не менее, ничего из перечисленного не произойдет без твердой поддержки со стороны властей. «Незримая рука рынка никогда не справится без невидимого кулака, – утверждал Фридман. – Таким кулаком, который делает мир безопасным для технологий Силиконовой долины, являются армия Соединенных Штатов, их ВВС, ВМС и Корпус морской пехоты»»{1039}.
Вняв этому призыву после событий 9/11, Джордж У. Буш начал свою «глобальную демократическую революцию» и, в памятной фразе из второй инаугурационной речи, обозначил «итоговую» цель Америки как «ликвидацию тирании в нашем мире».
Но сегодня певчие птицы империи умолкли.
Консерваторы холодной войны
«Историки запомнят два минувших десятилетия не как эпоху однополярности, – пишет Басевич, – а как время, когда США поддались напору чванства и тщеславия. Это время заканчивается, наша экономика в руинах, а страна столкнулась с перспективой перманентной войны»{1040}.
Если мировая история есть всемирный суд, как говорил Гегель, нынешнему высокомерному поколению будет вынесен суровый приговор. В самом деле, если сравнить сдержанность и выдержку наших самых успешных президентов времен холодной войны, Эйзенхауэра и Рейгана, с «рефлексивным вмешательством» обоих Бушей, контраст поражает. Эйзенхауэр закончил Корейскую войну за шесть месяцев и обеспечил нам семь с половиной лет процветания и мира, возможно, лучших лет нашей жизни. Он отказался спасать французскую армию в Индокитае. Он отказался спасать борцов за свободу Венгрии в 1956 году. Он настоял на том, чтобы Великобритания, Франция и Израиль вывели свои подразделения из Египта. Он перебросил морских пехотинцев в Ливан, чтобы предотвратить переворот после иракской революции 1958 года, и отозвал их, едва кризис миновал.
Эйзенхауэр заключил оборонительные союзы на Ближнем и Дальнем Востоке по образу и подобию НАТО и собрал настолько внушительный арсенал вооружений, что Кеннеди не составило труда осадить Хрущева в период кубинского ракетного кризиса. Завершив войну, «унаследованную» от предшественника, он не стал затевать новых и ушел в отставку с пророческим предупреждением насчет урона, который способен нанести республике «военно-промышленный комплекс», заинтересованный в долгосрочной холодной войне.
Рейган, еще один консерватор старой школы, тоже не искал войны. Веруя, как и Эйзенхауэр, в «мир с помощью силы», он приступил к стабильному наращиванию стратегических и обычных сил, отреагировал на развертывание Москвой ракет СС-20 в Восточной Европе размещением ракет «Першинг» и крылатых ракет в Западной Европе и помогал антикоммунистам на периферии советской империи – в Никарагуа, Анголе и Афганистане. Но Рейган никогда не стремился к прямой конфронтации с Советским Союзом. Когда в 1981 году польские власти по приказу Москвы начали преследовать «Солидарность», Рейган отказался вмешиваться в ситуацию и ограничил поддержку США моральной и материальной помощью.
Рейган трижды выдвигал «в поле» военный контингент. Он отправил американских морских пехотинцев в Ливан, освободил Гренаду после марксистского переворота и нанес удар по Ливии после теракта, устроенного боевиками Каддафи в берлинской дискотеке, куда часто заглядывали американские солдаты. После нападения на казармы в Бейруте, когда погиб 241 морской пехотинец, Рейган отозвал морпехов и публично выразил сожаление, что сам направил их в Ливан. Он назвал это решение величайшей ошибкой своего президентства. В последние дни в Белом доме Рейган вел переговоры по контролю над вооружениями и ликвидации всех американских и советских ракет средней дальности в Европе. Он направлял Америку к мирному завершению холодной войны. Начав свое президентство с обвинений в адрес «империи зла», он закончил срок улыбкой русским людям, гуляя по Красной площади с Михаилом Горбачевым.