У судей на процессе, понятно, была установка: знаменитостей к уголовной ответственности не привлекать, только пусть вернут «левые» гонорары и могут продолжать свои концерты все с той же «черной кассой». Всех администраторов все равно не пересажаешь, но острастку им дать надо.
Подсудимые, понятно, такой установки не разделяли и безуспешно добивались, чтобы рядом с ними в зале суда находились Высоцкий, Толкунова и Хазанов. Вот выдержки из стенограммы суда:
«Шиманский: Почему не привлечены к уголовной ответственности главные виновники преступления: Высоцкий и Янклович?
Кравец: В обвинительном заключении имеется на то ссылка».
Из-за решетки свидетелю Николаю Тамразову один из администраторов выкрикнул:
«Передайте Высоцкому: пусть башли привезет сюда! А то выйду и взорву его вместе с «Мерседесом»!»
Девять обвиняемых получили от 3 до 10 лет заключения с конфискацией имущества. Кондаков получил по максимуму – 10 лет колонии усиленного режима. Он умер в заключении в 1988 году, когда то, чем он занимался большую часть жизни, уже фактически не считалось преступлением, когда появились и кооперативы, и первые индивидуальные частные предприниматели. В этом – трагедия таких несомненно талантливых людей, как Василий Васильевич Кондаков, многим великим артистам обеспечивший весьма достойное существование, а на свою долю получивший смерть на тюремных нарах. То, чем занимался Кондаков и другие подпольные дельцы шоу-бизнеса, в цивилизованном западном мире никогда не считалось преступлением. Там такие люди называются продюсерами или импресарио. В СССР же они вынуждены были действовать подпольно, причем все они ходили под расстрельной статьей – хищение социалистической собственности в особо крупных размерах. Даже за контрабанду наркотиков давали меньше, и там расстрельная статья отсутствовала. Все это приводило к тому, что подпольный шоу-бизнес неизбежно криминализировался. Такая тенденция, кстати сказать, прослеживается и в мире свободного предпринимательства, где шоу-бизнес является одним из объектов пристального внимания мафии. В СССР же весь шоу-бизнес был, по сути, нелегален и потому обречен на тесное сращивание с мафиозными группировками. Позднее, с приходом перестройки и последующим крахом СССР, часть бывших концертных администраторов и артистов оказалась на руководящих постах в мощных мафиозных сообществах, некоторые из которых существуют и в наши дни. Но Высоцкий до этих времен не дожил, а если бы дожил, боюсь, песни писать и петь перестал. Тогда, в 70-е, как мне кажется, Владимир Семенович во все мафиозные схемы, связанные с шоу-бизнесом, посвящен не был. Он знал, конечно, что ему платятся «левые» гонорары и что значительная часть выручки за концерты идет администраторам, но как дальше распределяются деньги, в какие структуры и на какие цели идут, не имел никакого понятия. И с Кондаковым-то он познакомился только незадолго до смерти в связи со злосчастными ижевскими концертами.
Генрих Падва так вспоминал об Ижевском процессе: «Для Кондакова дело кончилось не очень хорошо: его осудили по ряду эпизодов. Но, к счастью, все связанное с концертами Высоцкого суд отбросил. Было признано, что ничего криминального там не происходило, имя Валерия Янкловича было полностью реабилитировано. И, естественно, имя Владимира Высоцкого. А ведь нашлись люди, которые хотели Высоцкого очернить. Например, следователь Кравец, который оказался на редкость необъективным человеком. Но у него ничего не получилось».
Тут либо память подвела Генриха Павловича, либо сказалась извечная неприязнь адвоката к следователю. Из материалов дела хорошо видно, что следователь Кравец никакой излишней самодеятельности в Ижевске себе не позволял и послушно выполнил указание сверху о том, чтобы не предъявлять обвинений Высоцкому и другим артистам, а также администратору Таганки Янкловичу – чтобы не подставлять известный театр.
По свидетельству Падвы, «закончилось дело за двадцать дней до смерти Володи. Я ехал из аэропорта Домодедово и заскочил на Таганку. Хорошо помню, что это было пятого июля. Володя торопился на концерт, мы встретились буквально на мгновенье…
Я не знаю позиции Хазанова и Толкуновой, а Володя, с моей точки зрения, вел себя очень благородно. Очень хотел помочь В.В. Кондакову – ныне покойному, – а главное, он очень хотел, чтобы никак не пострадал Валерий. Между тем Янкловича все время дергали, требовали явки в суд – что могло иметь непредсказуемые последствия. Самого же Володю просто пытались испачкать, не только его, но его – особенно».
Падва утверждал, что денег Высоцкий вообще не получил: «Концерты, о которых речь, проходили не в Ижевске, а в Глазове – это недалеко. Организовывал их Шиманский, он был помощником Кондакова. И когда у них зашел разговор об этих концертах, Кондаков сказал: «Не надо. Сборов не будет». Тогда Шиманский и еще несколько мальчиков решили, что Василий Васильевич стал выживать из ума – чтобы у Высоцкого не было сборов!
Но Кондаков не зря считался великим администратором – сборов на самом деле не было.
В чем же дело? Глазов расположен на двух берегах реки, и во время разлива никакого сообщения между ними нет. Дом культуры расположен на берегу, где практически нет жилых домов. Поэтому попасть туда можно было только на лодках! Кондаков каким-то образом об этом знал. А эти мальчики объявили концерты – и прогорели на них. Просто народу было мало. Поэтому украсть что-то было невозможно – и этот эпизод рухнул, Янкловича оправдали».
Однако Валерий Янклович, помимо официальной должности администратора Театра на Таганке, в ряде случаев выступавшего в качестве концертного администратора Высоцкого, в своих воспоминаниях фактически подтвердил версию следствия: «Нас выручило одно обстоятельство, вернее, противоречие в показаниях администраторов… Они говорили, что Высоцкий работу не выполнил, а деньги получил. А требовал заплатить Янклович. (Существовала договоренность, что оплата производится в любом случае, независимо от того, сумеют ли администраторы собрать зрителей или нет. – Б. С.)
А противоречие было вот в чем: они утверждали, что считали деньги при мне вдвоем. А на самом деле был только один из них. А нас было двое – Володя и я. И мы говорили, что лишних денег не получали…»
По сути, Янклович признает, что деньги они получили и что Высоцкому пришлось вернуть незаконно полученные две с половиной тысячи рублей (по другим данным – пять тысяч рублей), но только этот факт нельзя было доказать на суде из-за противоречий в показаниях подсудимых. Но в действительности тот факт, что деньги Высоцким были получены, доказывается определением суда, по которому Владимиру Семеновичу пришлось их вернуть. И из материалов дела также видно, что приезд Кондакова в Ижевск как раз и был связан с тем, что он не верил, что концерты Высоцкого в Глазове провалились, и подозревал коллег в крысятничестве. Поэтому и предпочел на следующие концерты прибыть в Ижевск, чтобы самому убедиться, сколько на концерте зрителей, и исключить возможный обман. На его беду, в том же самом захотели убедиться и правоохранительные органы.
Падва признает, что о совершенно благополучном для него и Янкловича исходе процесса в Ижевске Высоцкий узнал за двадцать дней до своей гибели, однако настаивает: «Конечно, состояние у него в то время было очень тяжелым. А все эти дела – с моей точки зрения – его просто добивали. Он был совершенно не приспособлен и для решения таких проблем, и для общения с такого рода людьми. И вообще, это совершенно не его сфера: административные дела, работа судебно-правоохранительных органов… Володя не был к этому готов – ни психологически, да и никак! И то, что он мне говорил, о чем просил, звучало чрезвычайно наивно – во всяком случае, для нас, юристов. «Нет, ну ты скажи им! Что же они мне не верят?!»
Понимаете, он судил об этих вещах с общечеловеческих позиций. А юриспруденция – это иногда какие-то настолько формальные вещи, что они не укладываются в общечеловеческие представления. Они правильны, нужны, но это другой порядок мышления.
Пока длился суд в Ижевске, Володя звонил много раз – все это висело над ним, действовало на психику. Когда я прилетал в перерывах, он немедленно тащил меня домой: «Давай, приезжай!»… Конечно, это и волновало, и влияло, и действовало».
Здесь великий бард представлен этаким Иванушкой-дурачком не от мира сего, который искренне возмущается, что подлец-следователь не верит его чистосердечным признаниям в том, что никаких «левых» денег за концерты он не получал. Как будто и до Ижевска, и после Ижевска Высоцкому не платили за концерты из «черной кассы», как будто он не знал, как все это делается, не пил коньяк с тем же Кондаковым и другими администраторами, не участвовал в ритуале торжественного сожжения «лишних» билетов! Падва выступает здесь с позиций адвокатской этики, требующей отстаивать невиновность подзащитных даже тогда, когда приговор уже состоялся. Но в то, что Высоцкий слишком уж переживал в связи с «ижевскими страданиями», верится с трудом. Ведь по здравому размышлению, он не мог не понимать, что лично ему процесс ничем не угрожает. Иначе пришлось бы привлекать к суду других знаменитых актеров, а этого власти явно не хотели. Но и над Янкловичем тоже вряд ли нависала реальная опасность быть отправленным в лагерь, на лесоповал. В отличие от других участников группы Кондакова, он не был администратором какой-нибудь Богом забытой Северо-Осетинской или Удмуртской филармонии, а представлял Театр драмы и комедии на Таганке, имевший к тому времени мировую славу. Арест администратора такого театра немедленно был бы замечен за границей и даже мог бы быть истолкован как начало политических преследований фрондирующего театра. А лишнего шума в этом деле Москва не хотела.
На примере ижевского процесса легко убедиться в том, что, если бы КГБ действительно хотел посадить Высоцкого, он мог легко сделать это без всяких наркотиков. Однако трогать Высоцкого было нельзя, и власти это хорошо понимали. Во-первых, потому, что Высоцкий имел действительно всесоюзную известность, пожалуй, даже превосходившую известность таких кумиров, как Магомаев и Кобзон (хотя по голосу он, конечно же, далеко им уступал). Во-вторых, он был женат на француженке, всемирно известной актрисе, которая к тому же была членом Французской компартии и вице-президентом общества дружбы «Франция – СССР». Только тронь Высоцкого – международный скандал гарантирован. Еще, глядишь, сам лидер французских коммунистов Жорж Марше заявит публичный протест.