– Моника пить умеет!
– Шлюха твоя Моника! – споткнувшись, буркнула Камала и хмуро посмотрела себе под ноги.
– Она моя ассистентка, Камала! Не смей так о ней говорить!
– Она тебя трогала!
– Все американцы так делают! У них это принято! Ты бы знала, если бы хоть с кем-нибудь общалась!
– А-а-а, ну давай-давай, теперь еще скажи, что мне надо найти работу, и я тебя убью! Разорву на мелкие кусочки!
– Мы не вернемся, Камала! Ты должна хотя бы попытаться привыкнуть к жизни здесь!
– Конечно, потому что мне больше нечем заняться между уборкой дома, готовкой еды для твоих детей и их уроками, да?
– Займись чем-нибудь! Пойди волонтером в приют! Найди работу на полдня!
– То есть ты думаешь, что я сижу тут, как принцесса, и позвякиваю браслетами, а долбаные служанки все делают за меня! Конечно, езжай, дорогая, на работу, а потом возвращайся домой, приготовь ужин и наведи чистоту, как эта идиотка из рекламы духов! Так, да? – захохотала она. – Однако, ваше величество как-вас-там, я не согласна!
– Камала…
– НЕ СОГЛАСНА! – Она свирепо посмотрела на него. – Думаешь, если мы станем все время меняться, меняться, меняться, чтобы быть как эти люди, то будем счастливы? – вздернув подбородок, с вызовом спросила Камала. – Пожалуйста, вперед! Давай, становись дурачком, который все время улыбается без всякой причины, потому что мне уже все равно! Мне правда все равно!
Но самое неожиданное случилось дальше. Отец уехал. Амина и Акил стояли на пороге дома, а он развернулся, сел в машину, с ревом завел двигатель – и поминай как звали. Если бы он и заметил их, то вряд ли остановился бы. После ссоры Томас не ужинал дома пару вечеров. Много дней, а потом и недель дети не видели отца в светлое время суток.
Камала погрузилась в злобу и тоску, и это выглядело даже изысканно. Каждый день она готовила ужин, словно в последний раз, – вымешивала тесто для слоеных парат и тщательно отмеряла порции масалы лишь для того, чтобы потом в ярости смотреть, как хлебцы черствеют, не дождавшись хозяина. Измельчая листья кориандра под сериалы «Даллас» и «Династия», она ощущала легкую тошноту и вместе с тем облегчение, ей казались отвратительными любовные интрижки, к которым у американцев была чуть ли не генетическая предрасположенность. Она брала индийские фильмы у Балы Курьян, но смотрела их только до трагической кульминации, а потом долго ходила по кухне и гремела посудой.
Амина вздохнула, теребя ремень безопасности. Кто знает, что они увидят, когда вернутся домой? Гадать не хотелось… На въезде в город машины ползли медленно, словно улитки. Акил выдохнул сквозь зубы и принялся крутить ручку настройки, пытаясь поймать радиостанцию, по которой гоняли тяжелый рок. Она всегда исчезала на подъездах к дому. Брат со вздохом щелкнул выключателем радио, а потом потянулся к бардачку. Амина оттолкнула коленом его руку:
– Мы уже совсем близко! От тебя вонять будет!
– Да она ничего не заметит!
– Она не дура!
– Нет, не дура, просто она так злится, что ей все равно.
Амина снова вздохнула. Пора было привыкнуть к тому, что мать могла впасть в ярость в любом уголке дома – тогда она переставала видеть что-либо вокруг. Но девочка совсем терялась, когда обнаруживала, что Камала сидит в гостиной и бесконечно долго гладит обивку кресла. А если Амина заговаривала с ней, то вместо ответа она вставала и выходила из комнаты.
– У тебя жвачка есть? – спросил Акил.
Амина полезла во внешний карман рюкзака, достала пачку «Джуси фрут», протянула одну пластинку брату, развернула вторую и положила себе в рот. Потом включила магнитолу и поставила кассету «Iron Maiden», утешаясь сладким вкусом во рту и оглушительными криками рокеров. Машина неумолимо приближалась к дому.
Глава 2
– Ну? – посмотрела на них Камала. – Как все прошло?
Амина и Акил уставились на мать, потеряв дар речи. Дело было даже не в комбинезоне из похожего на пластик материала, не в том, что она расплела косу и завязала хвост почти на макушке, и даже не в красовавшихся на ногах у Камалы новеньких белых, будто межгалактическое безе, теннисках, – дело было в ее улыбке. Прошло всего восемь часов, а мама вдруг стала бодра и весела. На веках и губах переливались оттенки розового и фиолетового.
– Вам все учителя понравились? – прислонившись к кухонной стойке, спросила Камала.
– Да, – автоматически кивнула Амина.
– Что у тебя с лицом? – нахмурился Акил.
– Сходила в отдел косметики в «Диллардсе».
– Просто взяла и сходила?
– А что, должна была у тебя разрешения спросить?
– А это? – спросила Амина, разглядывая мамины обновки.
– Штаны-парашюты! – воскликнула Камала, посмотрев на свои ноги, как будто они принадлежали настоящему парашютисту. – Последний писк!
Акил растерялся, услышав, что мать смеется. Камала улыбалась, и улыбка еще сильнее подчеркивала ее нарумяненные скулы. Ресницы трепетали, словно почерневшие крылья бабочки из подземного мира. Амина пораженно смотрела на ровную черную линию подводки под глазами Камалы, пока не заметила встревоженного взгляда матери.
– Классно выглядишь! – сказала Амина, и черты Камалы исказились, будто она ощутила внезапный приступ боли.
– Как вам учителя? Понравились?
– Полный отстой! – ответил Акил, озираясь по сторонам, словно в любом из кухонных шкафчиков мог скрываться еще какой-нибудь сюрприз.
– Так часто бывает, – добродушно пожала плечами Камала. – Не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Амина кивнула. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Точно сказано. Мать отвернулась от них к кипящей на плите кастрюле, поставила ее к раковине и сняла крышку. Пахнуло густым ароматом горячей картошки. Камала открыла ящик стола и начала там рыться.
– Идите-ка делайте пока уроки. Отец едет домой, так что скоро будем ужинать.
– Папа? – удивленно приподнял брови Акил. – С чего это вдруг?
– Первый же школьный день, дурачок! – откликнулась Камала, отмахиваясь от ударившего ей в лицо пара.
– И что?
– Как это «и что»? Он такого не пропустит!
– С каких это пор?
– С этих самых, мистер Грубиян!
– У тебя кризис идентичности? – спросил ее Акил.
– Не понимаю, о чем ты! – отрезала Камала, достала толкушку, подняла ее вверх, словно трофей, и улыбнулась. – А теперь, будь добр, иди наверх вместе со своими радикальными левыми убеждениями и придержи их до ужина!
Акил молча вышел из кухни, вскоре раздался громкий топот ног по лестнице. Амина, присев на стул, смотрела, как мать ходит по кухне. Действительно, поразительные перемены! Блестящие штаны обтягивали ее бедра, и сзади маму можно было перепутать со школьницей из «Меса».
– Ты выглядишь так непривычно!
– Плохо? – уточнила Камала, взглянув на свое отражение в микроволновке.
– Да нет, просто непривычно…
– Я почти все стерла. Зато купила помаду!
– Покажешь? – попросила Амина, Камала махнула на свою сумочку, девочка расстегнула молнию и достала тюбик. – «Сладкая ягодка»?
– Ой, да я в этом не разбираюсь, – смущенно рассмеялась мама, открыла очередной ящик и достала нож. – Как тебе школа?
– Мы с Джиной Роджерс в одном классе по всем предметам…
– А, мисс Всезнайка!
– Ну да.
– Бедняжка! Кто ж такую замуж-то возьмет?
– Мам! Мы же с ней ровесницы!
– Да не сейчас, глупышка, а потом! Была у меня такая подруга в колледже, ее звали Ранджини Мукерджи. Пренеприятнейшая особа! Никто ее замуж не брал.
– Угу.
На кухню зашла толстая немецкая овчарка по кличке Королева Виктория, обвела всех презрительным взглядом, подозрительно принюхалась к штанам-парашютам и улеглась на пол.
– Но школа хорошая, да? – спросила Камала. – Такая большая!
– Нормальная.
– А Димпл что думает?
– Без понятия.
– Вы в разных группах?
– Только по биологии в одной.
– Но это, наверное, к лучшему, да?
– Ну раз ты так считаешь, – вздохнула Амина.
– Ами, только не надо трагедий! Вам просто нужно некоторое время общаться поменьше, чтобы разобраться в себе, – подытожила Камала, очищая луковицу и разрезая ее пополам. Она положила половинки плоской стороной вниз и, заливаясь слезами, нарезала полукольцами, рассыпавшимися по доске бесцветными радугами. – Иногда людям надо расстаться, чтобы потом снова быть вместе, понимаешь?
Откуда все об этом знают? Неужели это так заметно? У Амины встал ком в горле, как будто кто-то вбил ей кол прямо в гортань. Мама вытерла глаза тыльной стороной ладони, проклиная чертов лук.
– В любом случае у этой девчонки не все дома. У Балы это в роду: мания величия, невероятное тщеславие. У них вcе женщины этим страдают. Думаешь, ее просто так назвали в честь какой-то дурацкой кинозвезды?
– А меня просто так назвали каким-то дурацким мусульманским именем? – не сдержалась Амина.
– Вовсе и не дурацким, а очень даже хорошим! Амина и Акил – подобающие имена для хороших детей!
– Если что, я наверху, – сказала Амина, спрыгивая с высокого стула.
Как же хорошо в постели! Мягкие, теплые подушки, сулящие утешение, пусть и с чересчур резким запахом туалетной воды «Жан Натэ». Амина перевернулась на спину. Между второй и третьей балкой полога, вдали от презрительных взглядов Акила и Димпл, ютился постер «Air Supply». Она обожала их альбом «The One That You Love», на обложке которого в звенящую синеву неба поднимался огромный воздушный шар, обожала напевать «Lost in Love», хотя ей постоянно запрещали это делать, обожала вокалистов – Рассела Хичкока и Грэма Рассела – за их перекликающиеся имена и дрожащие, сентиментальные голоса, звучащие так, будто они очутились посреди пустыни и тоже потеряли свой привычный мир за это долгое жаркое лето.
«Любовь покинула меня», – прошептала она, глядя на их лица. И тут с ней случилось то, что происходило с завидной регулярностью все лето: сосущая боль где-то в глубине горла прошла, стоило ей подумать о фотоаппарате! Фотоаппарат! Где же он? И где список заданий на эту неделю? Через тридцать секунд она уже достала из сумки и то и другое и положила рядом с собой на покрывало.