– Перестань! – фыркнула Камала. – Что ты такое говоришь? Конечно сможешь!
– Они считают, что это я во всем виноват!
– Кому какое дело, что там считают Мэри и девочки? Их мнение никого…
– Да не только Мэри и эти чертовы девчонки! Весь город! Весь Салем! Бывшие пациенты моей мамы! Родители Дивьи! Я видел Ченди Абрахама на похоронах, и он даже не взглянул в мою сторону!
– Просто людям тебя жаль!
– Бред! Они говорят, что это я во всем виноват!
– Ты не виноват! – сердито сказала Камала. – Ты ничего не сделал! Сунил был несчастен! Никто не смог бы сделать его счастливым!
– Никто? – дрожащим голосом переспросил Томас. – Знаешь, когда-то он был совсем другим! Очень милым малышом… Этот пухлый шарик все время ходил за мной по пятам и широко улыбался… Постоянно за мной увивался, крутил педали велосипеда, раздувая щеки, а я уезжал по своим делам и бросал его. Ты об этом знала? Не знаю почему, но я никогда его не ждал…
– Но ты же был еще мальчишкой!
– Я был его братом!
– О Томас! – Камала издала странный звук, и Амина поняла, что она плачет. – Перестань, от этого никому не лучше!
В трубке послышалось шуршание. Томас высморкался и сглотнул слезы.
– Я хочу домой.
– Возвращайся, – ответила мама, – мы тебя ждем.
– Ну что, класс, какие будут соображения?
Разумеется, результаты ее фотосессии «семья-в-движении» оказались ужасны, и поэтому миссис Мессина решила начать именно с них. Амина смотрела на фотографии, которые она прикрепила скотчем на доску вместе с остальными. Ну как она могла не заметить, что сделала столько крупных планов? Кроссовки матери (единственный выживший артефакт после ее вылазки в «Диллардс»), выглядывающие из-под сари. Вытянутая напудренная шея тети Санджи, когда та выдыхала дым. Раздувающиеся ноздри Димпл. Акил, дающий прикурить тете Санджи.
– Мне нравится фотография с кроссовками, – сказал кто-то.
– Продолжай.
– Мне кажется, это то, что надо.
– Еще cоображения?
– Ну, это типа символично, – высказалась Мисси Фолджерс, – вся эта тема с индусами в Америке. Я все поняла.
Амина едва сдержалась, чтобы не наградить Мисси вместе со всем ее пониманием убийственным взглядом.
– Расскажи нам о композиции вот этой фотографии, – попросила миссис Мессина.
– Это мой папа, – ответила Амина.
Она сделала снимок на следующий день после его возвращения из Индии, не решаясь подойти и сесть рядом с ним на ступеньки веранды, хотя ей отчаянно хотелось увидеть его поближе и убедиться, что с ним все в порядке.
– Надо навестить пациентов, – сказал он после ужина, и Амина заметила, как мама тут же выпрямилась, а нежность и сочувствие уступили место напряжению.
Однако до машины он так и не дошел. Девочка смотрела, как отец пьет прямо из горла бутылки минут пятнадцать и лишь потом наливает в стакан. Если он ее и заметил, то виду не подал.
– Псих настоящий! – хмыкнули на задних рядах.
Почему она использовала здесь фотографию пустой аудитории? Амина и сама не знала. Она даже не думала о том, что снимки аудитории удались, но, когда печатала, зачем-то взяла негатив и аккуратно наложила его на изображение. Надеялась, что это сработает на каком-то символическом уровне, создавая впечатление, что ее отец пойман в ловушку жестких линий парт и стульев, а получилось, что она просто испортила стену за его спиной.
– Комментарии поумнее будут? – спросила миссис Мессина, но все молчали. Учительница вздохнула и, сделав три широких шага, подошла к фотографии. – Ну давайте, народ! Что вы чувствуете, глядя на это фото?
– Страх, – ответила Мисси Фолджерс, и все дружно рассмеялись.
– Что смеетесь? Она права, – оборвала их миссис Мессина. – Это действительно страшно. А почему, Мисси?
– Не знаю. Он сидит, будто ничего не замечая вокруг. Словно он в другом мире.
– В плохом мире, – добавил кто-то, и Амина напряглась.
– Вот именно! Поэтому это такая прекрасная фотография, – кивнула миссис Мессина. – Мы видим фигуры, которые кажутся изолированными, отрезанными от остального мира. Что еще создает такое ощущение?
– Фонарь у веранды, – ответил Томми Харгроу. – Он слишком яркий, поэтому все остальное выглядит совсем темным.
Амина посмотрела на пузырь света и сгустившиеся вокруг него тени.
– Именно! Кстати, Амина, вот из-за этого мама не совсем в фокусе, – добавила миссис Мессина, показывая на расплывчатое пятно в углу. – Думаю, у тебя получилось бы, если бы освещение было чуть ярче. Полагаю, что она как раз пошевелилась.
Мама?! Амина наклонилась вперед и, прищурившись, вперилась туда, куда показывала миссис Мессина. Там ничего не было. Валяющиеся на полу газеты, дверь в прачечную, деревянные балки, расплывчатые очертания аудитории у отца за спиной. И вдруг она с поразительной четкостью различила женскую фигуру, как будто та просто взяла и проявилась на фотобумаге. Фигура стояла в углу, прямо за спиной у отца. Амина увидела косу, цветы жасмина, сари, едва заметную улыбку и поняла, что это совсем не мама! Она смотрела на свою бабушку в возрасте тридцати трех лет.
Она должна кому-нибудь это показать! Но не отцу. И не маме. И уж точно не Димпл. Амина нервно ходила взад-вперед по расчерченной желтыми линиями парковке, аккуратно ступая с пятки на носок, в ожидании Акила. Вспотев от возбуждения, девочка посмотрела на часы – опаздывает уже на полчаса! Амина открыла блокнот и заглянула в него, с облегчением и волнением убедившись, что фотография не изменилась.
Может быть, они смогут сообщить Томасу вместе. Или сначала показать Камале, а потом уже втроем Томасу? Как он отреагирует? Испытает облегчение? Испугается? Возможно, это поможет ему вернуться домой?
Пятнадцать минут спустя Амина сидела на капоте машины, разглядывая тонкую пелену облаков, покрывавшую юго-восточный склон. Облокотившись на жесткое лобовое стекло, девочка ощутила тепло лежащего на коленях блокнота. Позади нее раздались шаги, она обернулась и увидела Акила, нахмурившего лоб так сильно, что тот стал похож на китайские пельмени.
– Как ты вовремя! – иронически произнесла Амина, но Акил посмотрел на нее остекленевшими глазами и поморщился. – Ты что, плачешь? – спросила она, спрыгивая с капота.
– Нет.
– Те парни опять тебя побили? – поинтересовалась она, внимательно оглядев брата в поисках синяков.
– Нет, ты что! – поежился Акил.
Вытащив ключи из кармана, он уселся за руль и громко хлопнул дверью. Амина наблюдала за ним через окно: губы брата нервно подрагивали, нос зловеще блестел. Акил вытер блестящую струйку пота ладонью и разблокировал дверь с пассажирской стороны. Амина залезла в машину.
– Я заснул и пропустил все дневные занятия, – сдавленно произнес он. – Фарбер сказал, что если это повторится, то меня отчислят.
– Отчислят? За то, что ты один раз заснул?
– Не один раз.
– Ясно… а сколько?
Акил понурился, из уголка глаза выкатилась одинокая слезинка, упала на чиносы, и он сердито вытер щеку.
– Он думает, что я делаю это специально! Сказал, что я напрасно считаю, будто он не отчислит финалиста олимпиады! Вот сукин сын!
Брат плакал по-настоящему, уткнувшись лбом в руль. Его округлые плечи дрожали под курткой. Он приподнял голову и тут же уронил ее обратно. Ключи от машины выскользнули у него из руки и с тихим звоном упали на коврик.
– Все будет хорошо, – неловко сказала Амина.
– Специально?! Ну неужели он считает, что я?.. Разве он не понимает, что если я отсюда вылечу, то меня это только обрадует?!
– Не вылетишь!
– ТВОЮ МАТЬ! – Акил пнул ногой пол так сильно, что машина задрожала. – СУКИН СЫН!
– Акил, перестань! Этого не случится! Просто… – Амина огляделась по сторонам, как будто в салоне можно было найти остатки здравого смысла. – Он пытается запугать тебя, не более! Это все его игры во власть, ты же знаешь Фарбера. Не ведись!
Эти слова в ее устах прозвучали нелепо, как будто она рассказывала анекдот, сама не понимая, над чем нужно смеяться. Развернувшись и выехав с парковки, Акил даже не взглянул в ее сторону.
Автомобиль рванул вперед, превышая скорость, допустимую на территории школы, но Амина сочла за лучшее промолчать и взмолилась про себя, чтобы их не засек Фарбер или, того хуже, его секретарша, которая обожала строчить доносы о нарушениях правил дорожного движения. Переехав «лежачий полицейский», машина подпрыгнула и со стуком опустилась на землю, так что облачко пепла взметнулось из пепельницы. Акил со скрипом затормозил, чтобы остановиться у ворот.
– Все будет хорошо, – еще раз попыталась утешить его Амина, на этот раз стараясь говорить спокойным тоном, но Акил лишь застонал и низко опустил голову.
К ним на огромной скорости, словно самолетная эскадра, приближалась пунктирная линия автомобилей.
– У тебя хорошие оценки! – торопливо добавила она, чтобы только не увидеть еще раз, как он плачет. – Ты никогда не прогуливаешь! Вон Чени Джарнета в прошлом году застукали с травкой на стадионе, и то не выгнали, помнишь?
Акил молчал, машина медленно выезжала на шоссе.
– Акил, – окликнула его Амина, но брат ничего не ответил. – Эй!
Она толкнула брата в плечо, и когда тот тяжело упал на руль, сердце девочки заколотилось, как будто пытаясь вышибить ей мозг.
Воздух, казалось, моментально наэлектризовался. Руль, подумала девочка, поверни руль, но когда она схватилась за него, ремень безопасности отбросил ее назад. Они продолжали медленно катиться вперед, авто летели по шоссе, сверкая металлическими зубами решеток радиатора, точно оскалившиеся псы. Амине почудилось, что холодный металл застежки ремня в ее руках и резиновый коврик под ногами стали очень скользкими. Машина неуклонно приближалась к белой разделительной полосе, словно неуклюжий щенок, пытающийся выбраться на проселочную дорогу, где его в любой момент могут задавить. Вдруг Амина ясно увидела, как это все произойдет: автомобили врежутся в дверь со стороны Акила, их тачка взлетит в небо, мир, бешено вращаясь, промелькнет за окном, металл и стекло разлетятся в разные стороны, подобно тысяче стрел, выпущенных армией лилипутов. Но тут ремень наконец поддался, она со всей силы наступила Акилу на ногу и успела затормозить как раз перед шоссе. Машины проносились мимо, возмущенно сигналя и оставляя после себя запах горелой резины.