– Правда? – недоверчиво спросила Амина, борясь с желанием отстраниться от отца и пристально вглядеться в его лицо, словно полицейский или психолог, которым платят за то, чтобы те сказали, врет человек или нет.
– Ага! Пойдем, я обещал Монике, что мы к ней заглянем!
Амина постаралась скрыть пробежавшую по телу дрожь отвращения. Уже более двадцати лет Моника работала у отца ассистенткой. Сначала она называла себя тетей Амины, потом старшей сестрой и наконец подружкой, но все эти попытки сближения вызывали у Амины лишь приступ клаустрофобии. С другой стороны, Моника проводила с Томасом так много времени, что если кто и мог рассказать о нем правду, то только она.
Они прошли по извилистому, длинному больничному коридору. Лампы, разливавшие лужи света на полу, служили своего рода дорожной разметкой. Однажды, когда Амине было пять лет, она спросила у отца: «Откуда ты знаешь, куда идти?» – а Томас постучал пальцем себе по голове и ответил: «Отсюда». Поэтому теперь всякий раз, когда она думала о его мозге, ей на ум приходили яркий лабиринт из линолеума, а еще мертвые и умирающие, спрятавшиеся по углам больницы в ожидании облегчения.
– Аньян, ты еще здесь? – крикнул Томас коллеге, идущему к ним навстречу с другого конца холла. – Мне казалось, ты несколько часов назад ушел!
– Доктор Ипен, – поздоровался невысокий темноволосый мужчина в белом халате, своей сдержанностью напомнив Амине аккуратно вложенный в конверт чек, а потом резко остановился и улыбнулся тщательно выверенной улыбкой, какая бывает у военных или у людей с расстройствами навыков общения. – А это, значит, ваша дочь?
– Это Амина! Амина, это доктор Джордж!
– Здравствуйте. – Амина протянула врачу руку, и тот пожал ее холодной и мягкой ладонью.
– Приятно познакомиться, – произнес он, а потом быстро обернулся к Томасу, но это не показалось ей невежливым. – У вас, случайно, не было минутки взглянуть на снимок миссис Навин?
– Как же, посмотрел!
Мужчины обменивались терминами, хорошо знакомыми Амине с детства: «декомпрессионный», «трепанация», «экстрацеребральный». Она следила за выражением лица доктора Джорджа в поисках признаков настороженности или недоверия, но тот, судя по всему, внимательно слушал мнение Томаса, кивая в нужных местах.
– Приве-е-етики, Амина!
Стальные двери реанимации в конце коридора распахнулись, и оттуда выбежала Моника, широкоплечая, как игрок в регби, со светлыми волосами, уложенными в пышную прическу.
– Амина, было приятно познакомиться, – только и успел произнести доктор Джордж, прежде чем Моника заключила ее в объятия.
– Как ты, милая? Как Сиэтл? Как жизнь? – заверещала Моника, уколов Амину в грудь авторучками, торчавшими из нагрудного кармана халата.
– Все отлично!
– Ну вы, девочки, пока поболтайте, – сказал Томас, сжимая плечо Амины. – Ами, зайди попрощаться перед уходом!
– Да, хорошо.
Он нажал на кнопку рядом со стальными дверями, и те вновь распахнулись. Перед стоящими в коридоре зияла густая неприятная темнота.
– Как там Димпл? – спросила Моника, положила в рот мятную пастилку, и прохладный сладковатый запах ударил Амине в нос. – Много общаетесь?
– Да, конечно. А ты как? Что у вас тут вообще происходит?
– Да все как всегда, сама понимаешь. Каждую неделю одно и то же. Ты просто в гости приехала?
– Да, пробуду до конца недели.
– Твой папа в таком восторге! Съездите куда-нибудь отдохнуть, а? Ему не помешала бы передышка!
– Передышка?
– Ну, может, на озеро Кохити на пару дней. У него по четвергам и пятницам довольно свободный график.
Амина кивнула двум мужчинам со стетоскопами, показавшимся из-за угла и направлявшимся в их сторону.
– Что-то не так?
– В смысле?
– Почему ему нужна передышка?
– Да нет, все в порядке, – вытаращив глаза и широко улыбнувшись, заверила ее Моника. – Просто он так любит ходить с тобой на рыбалку!
Амина скривилась и наклонила голову. Томас никогда не любил ходить с ней на рыбалку. Или Моника говорит какими-то странными загадками, или ее память подводит. Девушка попыталась придумать, как бы разузнать об отце получше, но тут у Моники сработал пейджер, и они обе вздрогнули от пронзительного сигнала. Моника сняла аппарат с пояса и сморщила нос:
– Черт, надо идти… Ты еще не уходишь? Попьем кофе в столовой?
– Вообще-то, меня мама в машине ждет.
– Черт! Тогда, может, сходим куда-нибудь на неделе, выпьем по «Маргарите»? Поболтаем между нами, девочками? Ты мне все про своих парней расскажешь?
Амину снова передернуло, и она едва сдержалась, напомнив себе, что эта любопытная лахудра, вообще-то, стоит прямо перед ней.
– Отлично, я тебе завтра позвоню! – пообещала Амина и пошла искать папу.
– Вон там, – прошептала ей дежурная медсестра, когда девушка вошла в реанимацию, и Амина направилась в дальний конец палаты, где из-под белой занавески виднелись ноги Томаса.
– Пап, пока, – прошептала она, остановившись перед занавеской, – я пошла!
Томас выглянул и сделал ей знак зайти. Амина вдруг очутилась в небольшом пространстве, заполненном зловонным дыханием пациентки. Отец отошел, и она увидела седые волосы, разметавшиеся по подушке, словно рыболовные сети. Перед ней была пожилая женщина, на вид за восемьдесят, тонкая загорелая кожа казалась восковой.
– Инфекция распространяется, – сказал Томас и записал что-то в медкарте. – До утра не доживет.
– Обязательно об этом говорить?
– Мм?
– Ну, в смысле, прямо при ней.
Отец оторвался от медкарты и ласково улыбнулся дочери, как будто та спросила у него, достаточно ли зарабатывает зубная фея, продавая выпавшие молочные зубы.
– Я уверен, она и так уже знает.
Амине удалось разбудить Камалу только с третьей попытки. От холода девушка прыгала у машины с ноги на ногу – пыльная буря сменилась ледяным северным ветром. Сначала Амина громко постучала в окно, а потом стала колотить ногой в дверь. После очередного толчка Камала встрепенулась, ее сари зашуршало, и она подняла голову с подголовника. На лице, словно татуировка, проступил клетчатый рисунок обивки. Хлопая спросонок глазами, она хмуро посмотрела на Амину.
– Я поведу, – предложила Амина, и Камала, не говоря ни слова, молча пересела, открыв дверь с водительской стороны.
Амина взялась за руль.
– Включи первую передачу!
– Мам, я еще помню, как водить машину!
Камала отодвинулась и прижалась лбом к стеклу. Всю дорогу от госпиталя до шоссе она молчала. Амина скосила глаза, чтобы посмотреть, не заснула ли мать, но та внимательно глядела на идущую параллельно шоссе подъездную дорогу.
– Он так рад, что ты приехала! – сказала она.
Машина мчалась к выезду из города, в сторону пустынных районов индейских резерваций, заросших кустами полыни, что простирали вверх свои иссохшие на жаре пальцы. Альбукерке в июне представлял собой выжженную плоскость, умирающая от жажды пустыня с открытым ртом ждала июльских дождей, которые должны были принести ей облегчение.
Впереди показался въезд в городок Корралес, автомобиль постепенно спускался в долину, и воздух с каждой милей становился более приятным и прозрачным. Скоро шоссе станет широким, на смену полыни придут перекати-поле и роговик, и Амина увидит мягкие очертания тополиной рощи по берегам Рио-Гранде. Руки девушки расслабленно лежали на руле, когда она вела машину по извилистой, хорошо знакомой дороге домой.
Глава 3
В тот вечер Камала устроила настоящую кулинарную феерию. Она от души выспалась в машине, а потом еще и обнаружила, что в саду поспел ревень, и теперь уселась за стол на кухне, погрузив руки по локоть в миску с красной мякотью, которой вскоре было суждено превратиться в гори-чатни. На плите уже стояло несколько кастрюль, в которых что-то булькало и шипело.
– ИДИТЕ ЖЕ В МИР И ПРОПОВЕДУЙТЕ ВСЕМ ТВАРЯМ БОЖЬИМ! – орал из радиоприемника Морт Хинли.
– Хорошо! – крикнула ему в ответ Камала, закрывая крышку на чаше кухонного комбайна.
– ВОССТАНЬТЕ И ПОВЕДАЙТЕ ИМ ИСТИНУ!
– Почему бы нет!
– МОЛЧАНИЕМ НЕ ВЫИГРАТЬ БИТВУ ЗА МОРАЛЬНЫЕ УСТОИ И ИСТИНУ В АМЕРИКЕ! ТОЛЬКО БЕССТРАШИЕ СОЛДАТ БОЖЬИХ СПАСЕТ ЕЕ! ВОССТАНЬТЕ ПРОТИВ ДЬЯВОЛА ВО МНОЖЕСТВЕ ЕГО ИПОСТАСЕЙ! ВОССТАНЬТЕ ЖЕ!
– Да стою я, стою!
Комбайн ожил и заревел в руках Камалы, и она как-то чересчур восторженно запрокинула голову, словно Царство Божие должно было вот-вот пробить потолок и рухнуть прямо на кухню. Амина наблюдала за происходящим с безопасного расстояния, сидя на веранде, и тут ей в ногу ткнулось что-то мягкое и влажное. Опустив глаза, она увидела Принца Филипа, старого лабрадора. Возраст, однако, совершенно не мешал ему по-прежнему со щенячьим восторгом бегать за палкой, которую он и принес к ее ногам.
– Господи боже мой! – вздохнула Амина и бросила палку.
Она должна была бы порадоваться тому, что три года назад мать ушла из баптистской церкви Святой Троицы и непреклонно отметала все попытки вернуть ее в паству с высокомерным отвращением, вызывавшим у прихожан стойкое недоумение. Ведь Морт Хинли – всего лишь очередной пастор из многих. Камала практически влюблялась в каждого – когда на день, когда на неделю, а когда и на несколько месяцев, пока наконец не решала, что он становится между ней и Иисусом (в этом смысле у Морта Хинли было множество предшественников: баптистская церковь Святой Троицы, Орал Робертс, Бенни Хинн и так далее). Однако Амина до сих пор не могла привыкнуть к тому, что ее мать вдруг взяла и возлюбила Иисуса. Глядя на то, как Камала воздымает руки над кухонным комбайном, она все равно ощущала тошноту, будто накатывавшую изнутри позвоночника, и на ум ей приходили черно-белые кадры исторических хроник, когда толпы народа вскидывали руки в едином порыве, приветствуя пришедшего к власти Гитлера.
– Иисус у каждого свой, – объясняла новообращенная Камала Амине, когда та еще училась в школе.
Видимо, Амина должна была прийти от этой новости в восторг, как если бы узнала, что теперь у каждого есть собственный «порше». На следующей неделе Камала заставила дочь сходить на службу в баптистскую церковь Святой Троицы. Тамошние прихожане несказанно радовались, что к ним присоединилась Камала, новообращенная индуска, перерожденная бенгальская тигрица, вопреки всему проникшая в их стан. Их совершенно не волновало, что Ипены и раньше были христианами. Поэтому пастор Уилбур Уолтон счел присутствие Амины знаком того, что они совершают богоугодное дело, и заявил: «А в Индии эти люди поклонялись богам с голубой кожей!»