– На него наложили дисциплинарные взыскания, или как там у вас это называется?
– С ним провели беседу. Он знает, что за ним наблюдают.
– А мама в курсе?
– Я попыталась рассказать ей…
– И что…
– Она не дослушала меня и повесила трубку.
– Прекрасно…
– Что ж, этого следовало ожидать. Я никогда ей не нравилась. И к тому же я не знаю, что делать. Хотя понятно, что ему надо с кем-то поговорить.
– С психотерапевтом?
– Это было бы отлично, но для начала все равно с кем, – взглянув на нее, отозвалась Моника. – То есть с тем, кому он доверяет. С тобой.
Амина вспомнила, как они с отцом сидели на веранде и он сказал ей, держа в руках шейкер: «Твоя мать всегда боялась того, чего не может контролировать».
– Ты в норме? – спросила Моника.
Амина поняла, что обнимает себя за колени и часто, поверхностно дышит, поэтому быстро кивнула. Внезапно ей показалось, что быть в норме очень важно. Играть на стороне нормальных.
– Да, конечно. Просто это все так неожиданно…
– Да. Поэтому я и хотела с тобой пораньше поговорить.
Женщины молча сидели в машине, глядя на солнце, накрывающее их тяжелым раскаленным покрывалом. Машина внезапно будто уменьшилась в размерах, воздух звенел от тревожных мыслей.
– И что теперь? – спросила Амина.
– Не знаю, – пожала плечами Моника, выкидывая в окно окурок. – Наверное, надо просто исходить из того, что нам известно, и действовать соответственно.
– А что нам известно? – неожиданно тихим голосом спросила Амина.
– Нам известно, что у твоего отца случился галлюцинаторный эпизод неизвестной этиологии. Для него это нетипично, возможно, имеет место отдельно взятый случай. Мы знаем, что обычно в конце весны у него наступает тяжелый период и что погибший мальчик был одного возраста… – Моника осеклась и глубоко вздохнула, – с твоим братом.
– Ты думаешь, это из-за Акила?
– Милая, я понятия не имею. А почему ты вчера спросила меня, все ли с ним в порядке? – помолчав, спросила она.
– Что?
– Ну, на отделении. Ты задала этот вопрос.
– Ах да… Просто мне показалось, что с ним что-то не так…
Амина не собиралась врать Монике, но ей нужно было выиграть немного времени, чтобы все взвесить, спокойно посидеть в одиночестве, сложить все элементы головоломки и продумать план действий.
– Хотела узнать, какое впечатление он производит на тебя в последнее время. Конечно, не считая того, о чем ты мне рассказала, – добавила она.
– Трудно ответить… Очевидно, Томас очень устает. Немного замкнут. Смеется далеко не так часто, как раньше.
– А еще что-то подобное с ним было?
– Насколько мне известно, нет. – Моника откинулась на спинку кресла и провела рукой по натянутому на груди ремню безопасности. – Знаешь, он тридцать лет работает в этой больнице, никто не хочет его очернить. Но с другой стороны, он же не вросшие ногти лечит… сама понимаешь.
Амина кивнула, и ей вдруг резко захотелось выйти из машины и походить по парковке, чтобы немного проветрить голову.
– Ладно, – помолчав, сказала Моника, как будто они о чем-то договорились. – Ты как? Проголодалась?
– Что?
– Ну, это, конечно, не «Гардуньо», – кивнула в сторону ресторана Моника, – но если ты хочешь блинчиков или еще чего-нибудь, мы как раз успеем.
– Думаю, тебе лучше отвезти меня домой, – покачала головой Амина.
Книга 5Большой сон
Глава 1
Вскоре после того, как он чуть не угробил себя и Амину, Акил заснул на три месяца. Не в буквальном смысле, конечно. Спал он с перерывами, однако с декабря по февраль его будто одолела лихорадка от переутомления. Он засыпал на стульях, диванах и ковриках сразу после возвращения из школы, глаза бегали туда-сюда под тонкими шелковистыми веками. Бесконечный поток слов сменился инфантильной сонливостью, он с трудом мог сфокусировать взгляд и открывал рот только для того, чтобы поесть или захрапеть. У него нет сил даже думать, отвечал он на любой вопрос, ни капли не кривя душой.
В первую неделю Амина с Камалой совершенно не понимали, что с ним делать. Многословные тирады, которыми раньше разражался Акил, безусловно, утомляли, но его внезапное молчание казалось просто зловещим.
– А в школе он так же себя ведет? – спросила Камала, потирая лоб.
– Понятия не имею, – потуже затянув резинку на волосах, ответила Амина и скрестила руки на груди.
За молчание ей платили. На следующий день после «аварии», как они с Акилом называли то происшествие, они заключили договор. Теперь Амина будила его после обеда, следила, чтобы он не прикрывал глаза за рулем, и никому об этом не говорила. За все это Акил платил ей четыре с половиной доллара в неделю. Однако его нынешняя сонливость все-таки отличалась от прежней, и это настораживало. Раньше он быстро вырубался на короткое время, не то что теперь. Амина взглянула на брата, на его полуоткрытый рот, подергивающийся нос.
– Наверное, у него грипп, – заключила Камала, и Амина кивнула, чтобы, не дай бог, не сболтнуть лишнего.
Когда пошла вторая неделя Большого сна, они принялись проводить странные эксперименты. Во вторник Амина пинала брата по щиколоткам, пока тот наконец не открыл глаза и не оттолкнул ее. В четверг за ужином Камала вдруг крикнула: «Так что там насчет твоей теории просачивания благ?», отчаянно пытаясь разговорить сына. В пятницу они по очереди сильно трясли его, пока он не проснулся.
– Какого хрена? – хрипло прокаркал Акил пересохшими губами и посмотрел на них мутным взглядом.
– Что происходит? – спросила Камала неестественно бодрым тоном, который совершенно не соответствовал встревоженному выражению ее лица.
Акил таких тонкостей не замечал, поэтому резко перевернулся на другой бок, отчего диван издал жалобный стон.
Камала посмотрела на сына, словно на банку с неизвестным содержимым, откуда-то появившуюся в холодильнике, и произнесла:
– Ну, по крайней мере, у него есть аппетит.
Аппетит? Можно сказать и так. Каждый вечер за ужином Акил поглощал совершенно феноменальное количество еды: горы риса, стопки чапати, океаны идли и целые курицы бесследно исчезали с его тарелки. Однажды Амина своими глазами видела, как он съел пакет апельсинов за один присест.
Под конец третьей недели Камала присела на подлокотник дивана и спросила Амину, как будто продолжая разговор:
– И что он сам об этом говорит?
– О чем? – отозвалась Амина, перевернув страницу книги и почувствовав, как от сознания собственной вины начинает дрожать верхняя губа, а подмышки покрываются липким потом.
– А вот об этом постоянном «хочу спать», – уточнила Камала, воздев над головой Акила согнутый палец.
– Ничего он мне про это не говорит.
Амина сказала правду. Трижды она пыталась потолковать с братом о его странном поведении, но Акил либо погромче включал радио, не обращая на нее никакого внимания, либо обвинял сестру в том, что она пытается набить себе цену и нагреть руки.
– Думаешь, у него депрессия?
– У него всегда депрессия.
– Неправда! Он всегда злится, – возразила Камала, убрала с ресниц сына кусочек пуха, внимательно разглядела его и выкинула, но Акил даже не пошевелился. – С ним в последнее время случалось что-нибудь плохое?
– Кроме того, что было в Салеме?
– Это произошло не с Акилом, – прикусив губу, заморгала Камала и, недовольно раздувая ноздри, взглянула на Амину.
– Я знаю, просто мы…
– Не с Акилом. И не с тобой, – перебила Камала, подошла к креслу, в котором сидела Амина, наклонилась к ней и неожиданно поцеловала ее в макушку. – С вами все в порядке, – быстро произнесла она, сжала плечо дочери и унеслась на кухню.
Произнесенные вслух, эти слова странным образом что-то изменили в душе Камалы. Незаметно началась пятая неделя Большого сна, а ей вдруг стало легче. Она порхала вокруг плиты, готовила печенье и халву в жестяных коробочках, которые Акил опустошал до дна перед тем, как забыться сном, с крошками на губах. Однажды мать застала Амину наклонившейся над диваном, отвела ее в сторону и таким тоном, будто та щипала брата, сказала: «Хватит!»
Однажды в канун Рождества Димпл и Амина стояли в комнате Акила и смотрели на его неподвижное тело.
– Может, у него, на хрен, одержимость? – предположила Димпл, изо всех сил копируя манеры Минди Луян, хотя наступивший праздник и разлучил ее с подругой на целых двадцать четыре часа. – А что твой папа говорит?
– Он очень занят на работе. А с Акилом такое бывает только днем, когда папы нет дома, так что это замечаем только мы с мамой.
– А что говорит наша Богиня всевышней нетерпимости?
– Думает, с ним все в порядке, потому что он не в депрессии.
– Ну и хорошо… – протянула Димпл, бросив взгляд на подоконник. – Слушай, а ты знаешь, где он прячет сигареты?
Ничего хорошего в этом не было. Машины семейств Курьян и Рамакришна отъехали от дома и скрылись из виду, Томас забормотал что-то по поводу внеурочных обходов в больнице, Камала принялась раскладывать оставшиеся идли в контейнеры, чтобы убрать в морозильник, а Амина уселась на бинбег Акила читать книжку, время от времени поглядывая поверх страниц на брата. На следующей неделе она всерьез заволновалась. Разве это нормально – спать больше шестнадцати часов в день, если ты, конечно, не кошка?
– Мне кажется, он болен! – громко заявила она после ужина в следующий понедельник.
Чаша ее терпения переполнилась. Зимние каникулы закончились, а Акилу стало только хуже: он приходил из школы домой и бросался к дивану со страстью алкоголика, хватающегося за бутылку.
– Ты же сама говоришь, что в школе у него все хорошо, – отозвалась Камала, оттирая губкой плиту.
– Мам, да ты посмотри на него! Тебе кажется, что у него все хорошо?
Они уставились на Акила. Сказать по правде, тот выглядел не так уж плохо, скорее неудобно – лежал на одной руке, а вторая свисала с дивана.