Неделю спустя она снова начала ходить в школу, и за ее спиной все постоянно перешептывались. Шепот преследовал ее на английском и биологии, она чувствовала его спиной и затылком, когда открывала свой шкафчик. Некоторые одноклассники пытались заговаривать с ней на первых порах, но их терпения хватило ненадолго, так как они явно полагали, что оказывают ей большую услугу. При ее приближении все молча расступались, а если Амина входила в класс раньше преподавателя, остальные тут же опускали голову и утыкались в тетрадки, делая вид, что погружены в домашнее задание. Те, у кого братья и сестры учились в одном классе с Акилом, обсуждали ее между собой с таким видом, будто знали куда больше других.
– Чего уставился? – заорала она как-то в пятницу на Хэнка Фрэнкена, который не сводил с нее глаз.
От неожиданности тот выронил ручку. Димпл тоже сердито посмотрела на него. А потом, сидя на безлюдном стадионе вместе с Аминой, она неловко заерзала на скамейке и сказала:
– Ты пойми, никто не хочет тебе ничего плохого. Просто они не знают, что сказать. По крайней мере, так объясняют…
– А почему ты с ними вообще про меня говоришь?
– Что?!
– Не смей ни с кем обсуждать мою семью, поняла?
– Да… Хорошо, конечно, – растерянно заморгала Димпл. – Послушай, да я же только отвечаю на всякие соболезнования или что-нибудь в этом роде, да и то…
– А тебя-то они чего жалеют? Ты нам даже не родственница! – выпалила Амина.
Она неожиданно для себя ощутила удовлетворение от того, что сделала Димпл больно. Полный обиды взгляд сестры показался Амине солнечным лучом, согревающим замерзшие пальцы. Амина слегка подалась вперед, и тут между ними словно щелкнул разряд. Она завороженно смотрела, как у Димпл задрожали губы, а потом предложила:
– Если тебе надо поплакать, то лучше сделать это в одиночестве!
Димпл вскочила и убежала прочь, а Амина с улыбкой глядела ей вслед. Димпл быстро пересекла парковку и уселась там на поребрике. Впервые со смерти Акила Амина ощутила настойчивую потребность поговорить с ним.
Через несколько дней в дверь позвонили. Сидевшая на крыше Амина выронила сигарету прямо на шнурки адидасов, которые тут же задымились.
– Черт! – зашипела она.
С курением у нее как-то не ладилось. Несмотря на ежевечерние упорные тренировки, не то что затягиваться, но даже правильно держать эти чертовы сигареты удавалось с трудом. Ну почему они вечно выпрыгивают у нее из пальцев? Что она делает не так?
Твою мать, Акил, ругнулась она про себя, влезая обратно через окно в его комнату. Новая привычка: теперь каждый раз перед тем, как подумать об Акиле, она мысленно произносила «твою мать». Твою мать, Акил, ты должен был научить меня курить, сворачивать, мать твою, самокрутки и забивать, мать твою, косяки! А теперь, твою мать, я вообще ничего не умею!
Амина спустилась в коридор, щелкнула выключателем и попыталась стереть запах дыма с ладоней. Санджи, конечно, и ухом бы не повела, но если это Радж, или Бала, или, не дай бог, Чако, то ей предстоит вежливый, но строгий разговор по душам. В ее семье так любили душеспасительные беседы, будто они были залогом того, что в этом мире до сих пор существуют правила, которых стоит придерживаться. В дверь позвонили еще раз.
– Иду-иду! – громко крикнула она, проходя мимо спальни родителей.
В глубине души Амина надеялась, что Камала выйдет из комнаты и проявит хоть какой-то интерес к незваному гостю. Но этого, разумеется, не произошло. Да к ним может заявиться хоть Чарльз Мэнсон со всей семейкой и арсеналом ножей, а Камала все равно будет лежать в постели и ждать, пока ее расчленят, подумала Амина и открыла дверь.
– Привет.
На пороге стоял не член семьи Мэнсон. И даже не Рамакришна или Курьян. Это была Пейдж Андерсон. Она сияла совершенно неуместной красотой и напоминала трепетную лань, неизвестно откуда появившуюся на краю тротуара. Амина молча смотрела на нее, не в силах произнести хоть какого-то мало-мальски приличного приветствия. Дело не в том, что они с Пейдж не встречались после несчастного случая, – нет, Амина видела ее в школе, всегда сидящую наедине с книгами. Просто та показалась ей неуместно реальной – волосы ниже плеч, строгое темно-синее платье, залитые румянцем щеки. Она была такой настоящей, напряженной, настойчивой и живой, что казалось, будто смотришь на обнаженное, бьющееся сердце.
– Можно войти? – спросила Пейдж.
«Куда? К нам? В этот дом?» – подумала Амина, но машинально отодвинулась в сторону, словно ни в чем не бывало, и пропустила гостью. Амина успела заметить, что на пассажирском сиденье «вольво» Андерсонов кто-то сидит.
– Это Джейми? – спросила она.
– Что? – Пейдж тревожно оглянулась. – Ах да. Он не хотел отпускать меня одну.
– Может, он тоже зайдет?
– Нет-нет, он просто решил составить мне компанию. Я… – закашлялась Пейдж, – я хотела поговорить с твоими родителями.
– С моими родителями? – переспросила Амина, закрывая за Пейдж дверь.
– С твоим папой.
– Он еще на работе.
– А мама?
– Моя мама? – Амина покраснела оттого, что у нее начался приступ торможения, когда ты волей-неволей повторяешь чьи-то дурацкие идеи вместо того, чтобы четко и внятно опровергнуть их. – Мама лежит.
Пейдж тут же поникла, как будто бы у нее села батарейка; волнение, предвкушение, храбрость – все в один миг сошло на нет. С опущенными плечами она выглядела потерянной и внезапно показалась Амине маленькой в их огромном холле. Пейдж посмотрела в сторону лестницы, ведущей на темный второй этаж, и Амине стало ее жаль.
– Хочешь подняться?
– Что?
– В его комнату. Она наверху.
– Ой… – Пейдж растерянно заморгала, но потом сделала глубокий вдох и взглянула Амине в глаза. – Да, хочу.
Когда Рамакришна и Курьяны решили посмотреть на фреску, Амине показалось это странным, но сейчас ей было вдвойне странно видеть, как Пейдж пристально разглядывает висящие в коридоре школьные фотографии Акила, будто пытаясь найти заветный кружочек с надписью «Вы здесь» на схеме торгового центра. Она не могла оторваться от его детских снимков (третий класс, выступающие вперед зубы; пятый класс – выступающие вперед зубы и усы) и наконец остановилась около недавней фотографии, сделанной после пробуждения от Большого сна, перед тем как они познакомились. Пейдж наморщила лоб и тихо произнесла:
– Он никогда не звал меня сюда.
У нее был такой вид, будто она сказала нечто очень важное. Можно подумать, сей факт давал Ипенам фору по сравнению с ней.
– Можешь зайти, если хочешь, – ответила Амина, показывая на комнату Акила.
Пейдж кивнула, быстро прошла мимо нее и вдруг замерла, словно наткнувшись на невидимую стену.
– Ах, – вздохнула она, прикрывая лицо рукой.
«Ах» означало не разочарование, не удивление, не какую-то другую известную Амине эмоцию – это чувство она узнала много позже, спустя несколько лет, когда поняла, что значит мечтать о ком-то, до боли хотеть ощутить его запах и вкус, представлять тяжесть его бедер на своих чреслах и изгибаться дугой навстречу собственному невидимому желанию. Она наблюдала за Пейдж. Та изучала комнату Акила, совершенно не обращая внимания на все, что обычно интересовало гостей: на Великих, на его стол, на кожаную куртку, висящую на спинке кресла. Девушка подошла к корзине для белья, достала оттуда забытую футболку, прижала к лицу и снова сдавленно вздохнула: «Ах». Да, можно любить кого-то так сильно, так горячо, что ты готова змеей обвиться вокруг старой помятой футболки. Но Амине не приходило такое в голову. В этот момент она сделала другой вывод: все, кто говорит, что лучше любить и потерять любимого, чем так и не узнать любви, – настоящие идиоты.
– Амина?
Как же вышло, что она не услышала шагов Камалы на лестнице?! Обернувшись, Амина увидела, что мама в сбившейся у коленей вчерашней ночной рубашке идет по коридору, где еще пару минут назад стояла Пейдж. Она посмотрела на открытую дверь в комнату Акила и, помрачнев, спросила:
– Ты что тут делаешь?
– Н-н-ничего, – запинаясь, произнесла Амина, мечтая о том, чтобы Пейдж положила футболку обратно и отошла от корзины, но было слишком поздно.
Камала уже оттолкнула ее и направилась в комнату сына, подозрительно озираясь по сторонам. Пейдж оглянулась, на ее лице мелькнула паника, но она тут же взяла себя в руки, положила футболку на кровать, разгладила платье и выпрямилась.
– Вы, наверное, Камала, – протянула она руку, и Амина поморщилась. – Меня зовут Пейдж, – добавила она, но Камала растерянно смотрела на ее ладонь. – Я девушка… – сделала очередную попытку Пейдж, – была девушкой Акила.
Камала вопросительно посмотрела на Амину.
– Он с ней собирался идти на бал, – объяснила та, и тут Камала напряглась, вспомнив о том, как развивались события в связи с этим балом.
– Простите, пожалуйста, что я не была на похоронах, – опустив руку, продолжала Пейдж, на щеках которой выступили пунцовые пятна. – Я поэтому пришла. Я хотела… просто… просто хотела увидеть вас обоих. Вас и Томаса. Хотела сказать вам, что очень сильно любила вашего сына.
Камала долго смотрела на нее, и в ее взгляде зрело что-то, не до конца понятное Амине, а потом процедила:
– Любила?
Она произнесла это слово совершенно равнодушно, но на ее лице появилось такое выражение, что Амина тут же взяла Пейдж за локоть.
– Да, – отмахнулась от нее Пейдж, – конечно любила! – озадаченно повторила она.
Камала скрипуче рассмеялась, как будто лопата заскрежетала по бетону.
– Пейдж, – спокойно сказала Амина, – давай я тебя провожу.
Пейдж выпрямилась и стала выше ростом, чем Амина и Камала. Она взглянула сначала на девочку, потом на ее мать. С таким выражением Пейдж очень часто смотрела на Акила. В ее глазах светились надежда, сострадание и – Господи, прости! – любовь.
– Амина, я хотела бы поговорить с твоей мамой наедине.
– Не думаю, что это хорошая идея… – начала было та, но Пейдж было уже не остановить.