– Наверное, я неточно выразился, – нахмурился Чако. – Я не о том, что таких галлюцинаций не бывает, Камала. Просто хочу сказать, что люди довольно редко одновременно видят и слышат то, чего нет, хотя, если мозг подводит…
– У моей сестры тоже были галлюцинации! – одобрительно закивала Бала. – Каждую ночь ей снилась наша старая айя, которая сидела с нами, когда мы были маленькими, такая мерзкая старуха с кривыми пальцами, все время нас щипала…
– Это сон, а не галлюцинация! – раздраженно перебила ее Камала.
– Давайте вернемся к нашим делам! – подпрыгнув на диване, вмешалась Санджи. – Думаю, нам стоит составить расписание.
Никто, кроме Амины, не услышал, как со щелчком открылась входная дверь. Столовую залил яркий солнечный свет. Девушка поднялась, прошептав «я в туалет», как будто кто-то ее слушал, и вышла в коридор.
Дверь была распахнута настежь, а на улице, недалеко от входа, стоял отец и пристально всматривался в деревья, защищавшие двор с обеих сторон, словно сложенные в молитве ладони. Томас опустил руки, он казался совсем маленьким. Амина подошла к нему, но он даже не обернулся, и на секунду она решила, что он снова видит кого-то из них – Итти, Сунила, Акила или еще кого-то, кому пришло в голову заглянуть в их дом субботним вечером. Девушка протянула к отцу руку и была удивлена тем, с какой силой и уверенностью он обнял ее. Томас прижал Амину к себе, их пальцы переплелись так крепко, что ей стало больно.
Глава 4
– Здравствуй, красавец! Как дела?
– Марианна! – улыбнулся Томас темноволосой медсестре, раздвигавшей шторы в палате.
– Хотела уйти с работы пораньше, но тут мне сказали, что сегодня придешь ты! – улыбнулась она, и на ее пухлых индейских щеках проступили ямочки. Взглянув на капельницу, она поцеловала Томаса в щеку. – Что у нас сегодня в меню? Начал принимать «Декадрон»?
– Ага.
– Как прошло?
– Отлично. Полминуты немного кружилась голова, а потом пришел в норму.
Неделю спустя по настоянию Томаса ему начали делать химиотерапию. Несколько историй болезни с экспериментальным лечением в больнице Андерсон убедили его в том, что это может сработать. Аньян Джордж считал успех маловероятным, но все-таки сдался под напором пациента.
– Твоего папу тут все обожают, – взглянув на Амину, добавила медсестра.
Амина это знала. Они с Томасом приехали два часа назад, а в палату уже заглянули шесть медсестер и несколько докторов, все с ободряющими улыбками на лицах. Посетители задавали огромное количество вопросов на безопасную, по их мнению, тему – о личной жизни Амины.
– Как рука? – спросила Марианна, записывая что-то в медкарту.
– Хорошо?
– Холод чувствуешь?
Томас поколебался, но все-таки кивнул. Она ласково погладила его по ноге, пряча печальную улыбку, и Амина сразу же испытала к ней больше доверия и страха, чем к остальным.
– Принесу тебе грелку. Тебя уже тошнило?
– Мы же только начали, глупая ты гусыня!
– Я так, на всякий случай! – подмигнула ему она, выглядывая из-за ширмы.
– Она – одна из лучших, – сказал Томас.
Амина молча кивнула. Он говорил это о каждой заходившей к ним медсестре.
За окном на крутом склоне холма красовался Альбукерке в разрезе: парковки, билборды, жилые дома, горы.
– Тебе странно снова вернуться сюда? – спросила Амина. – В больницу?
– Нет. Не очень. Я думал, будет хуже, но на самом деле мне даже приятно.
– Потому что тут все знакомое?
– Забавно, – печально улыбнулся отец, – вот так занимаешься чем-то всю жизнь, а потом… Вчера подумал: а вдруг я больше никогда не прикоснусь к человеческому мозгу? Ведь к тому, что делаешь руками, очень сильно привыкаешь… – задумчиво продолжал он, глядя на собственные кисти и разминая пальцы, словно пытаясь убедиться, что они действительно принадлежат ему. – Как ты? Как твоя работа?
– Да так, – пожала плечами Амина. У нее не хватило духа рассказать родителям о Джейн, мешало то ли чувство вины, то ли волнение, она и сама толком не понимала. – Все хорошо. Я рада, что могу и здесь работу найти.
– Когда у тебя следующая съемка?
– В субботу. Сын Люсеро женится.
– Господи, точно! Мне надо туда пойти?
– Только если тебе самому хочется.
Томас кивнул и посмотрел на иглу капельницы. Потом потер плечо и немного поморщился.
– Онемела, – сказал он, прежде чем Амина успела что-то спросить. – Это нормально. Скорее всего, у меня понизится чувствительность конечностей.
Амина встала и подошла к окну, чтобы он не видел ее лица. Последнее время ей было сложно держать себя в руках, когда ее начинали мучить неотвязные мысли о том, что будет дальше, и дальше, и дальше. В конце концов в голове оставалась лишь одна картинка – шкаф с одеждой и обувью отца.
– Тебе больно? – спросила она.
– Не очень. В этом смысле мне повезло.
– Ясно, – с трудом отозвалась Амина, чувствуя, как в уголках глаз от ярости выступают крошечные слезинки.
– Присядь, детка.
Она отошла от окна и вернулась к его постели. Почему на больничных койках все люди напоминают марионеток? Она прекрасно знала, что с начала лечения отец не стал меньше ростом и не похудел, однако на этой койке он выглядел крошечным. Ей казалось, что она смотрит на закат, и это не приносит ни облегчения, ни ощущения красоты происходящего.
Отец взял ее за руку. Его пальцы обожгли кожу холодом.
– У тебя все хорошо? – спросил он, и Амина быстро кивнула. – Знаю, бывает очень тяжело… Все это беспокойство.
– Пап, пожалуйста…
– Я просто…
– Давай поговорим о чем-нибудь другом? – взмолилась она, понимая, что ведет себя как ребенок.
Подсоединенный к капельнице аппарат несколько раз пропищал.
– Откуда ты знаешь, когда надо фотографировать? – вздохнув, спросил Томас.
– Что?!
– Не могу понять! У меня фотографии получаются ужасно!
Амина улыбнулась. Отец говорил правду. Его снимки никуда не годились: сплошные обрезанные руки и ноги, двойные подбородки и страшные гримасы.
– Это дело практики, – ответила она.
– Неправда! Я целый месяц тренировался, и стало только хуже!
– А что ты снимал?
– Твою маму.
– В этом-то и проблема. Маму никто не может хорошо сфотографировать. Она очень красивая женщина, но постоянно строит жуткие рожи!
– О господи! – с удивлением и облегчением воззрился на нее Томас. – А ведь ты права!
Амина попробовала растереть его холодные руки. Кожа на ладонях показалась ей шершавой на ощупь.
– А ты никогда не думала о том, чтобы переехать обратно? – спросил он.
– Думала, конечно, – ответила Амина.
Томас кивнул и быстро отвернулся, поэтому она не сразу поняла, что он растроган и вот-вот заплачет.
– Так, дорогой, давай-ка тебя укутаем! – раздался из-за ширмы голос Марианны.
Она вернулась в палату с грелкой и вторым одеялом. Амина встала, слушая, как воркует медсестра, а та принялась колдовать над отцом, словно настоящий эксперт по недомоганиям любого рода.
– Твой отец пойти не в состоянии, – сообщила Камала в субботу.
Мать стояла в дверях комнаты Амины и сама выглядела не лучшим образом. Она то и дело разглаживала на себе фиолетово-алое сари, в котором собиралась идти на свадьбу к Люсеро.
– Его снова вырвало? – спросила Амина.
– Нечем! Он же ничего не ест!
– Это нормально, – успокоила ее Амина, которая столько раз перечитала буклет, присланный медсестрами, что уже могла цитировать целые абзацы наизусть. – Около недели у него может отсутствовать аппетит.
– Да он же умрет с голода!
– А может, дать ему куриный бульон?
– Знаешь, сколько чапати твой отец съедает за один присест? – спросила Камала, с вызовом глядя по сторонам, как будто ожидала, что какой-нибудь предмет мебели осмелится ей возразить. – Восемь!
Амина пересчитала пленки и убрала их в рюкзак. Убила бы тех, кто назначает свадьбы на полдень! Ну как можно снимать при таком ярком освещении, в котором все кажется плоским и неживым?! Камала перешагнула через порог и добавила:
– А он кричит, чтобы я шла! Мол, я без конца вокруг него бегаю и он от этого нервничает! А что мне прикажете делать? Не заходить к нему вообще? Не приносить ему еду, когда он целый день ничего не ел?
– Может, его от запаха пищи еще больше тошнит?
– Да его от всего тошнит! И что теперь? Надо было соглашаться только на лучевую терапию!
– Нужно время, – вздохнув, отозвалась Амина.
– А это еще что такое? – спросила Камала, уставившись на вещи, которые дочь раскопала в саду.
Они до сих пор были аккуратно разложены на столе и в дневном свете выглядели изрядно пыльными.
– Я как раз собиралась тебе рассказать, – вздохнула Амина. – Нашла в саду. Рядом с тем местом, где папа зарыл куртку, на той же грядке. Я все выкопала.
Камала медленно подошла к столу, посмотрела на банку с манго, потом на альбом. Дотронулась до кроссовок, взяла в руки связку ключей.
– Он мне сказал, что потерял их.
– Наверное, он и правда так решил, – пожала плечами Амина и поморщилась, когда мама уронила ключи и вскрикнула, будто порезалась.
Камала слишком поздно поняла, что хватила через край и от дочери желаемого сочувствия не дождется. Однако Амина быстро шагнула к ней, обняла за напряженные плечи и удерживала мать в объятиях до тех пор, пока та немного не успокоилась.
– Иди одна, – сказала Камала, – я останусь с ним.
– Нет, мам, пойдем! Он хочет, чтобы ты пошла. А мне все равно придется. Тем более это совсем рядом!
– Но кто-то же должен с ним остаться!
– Принц Филип с ним посидит! – предложила Амина, и Камала покачала головой, едва заметно улыбаясь. – Мы же всего на несколько часов, – с внезапной надеждой в голосе продолжала Амина, как будто бы их выход из дому мог изменить то, что творилось внутри. – Если папе что-то понадобится, он всегда может нам позвонить, правда? Пойдем!
– Ладно, – вздохнула Камала, словно наконец закончилась война, длившаяся не каких-то несколько минут, а много недель, – так и быть!