Итак, намечено расплывчатое согласие по процедурным вопросам. Что же касается сути дела, то его решено обсудить после свадьбы.
Так всем легче.
Откуда им знать, что последует за свадьбой!..
Но сама атмосфера переговоров говорит о многом.
Дмитрия слишком часто называли орудием польских планов, проводником католицизма.
О том, как было на самом деле, дает представление диалог с послами, об отношениях с католической церковью тоже есть документы.
Вот, например, оптимистические строки из письма папы Дмитрию:
«У тебя поле обширное: сади, сей, пожинай на нем, повсюду проводи источники благочестия, строй здания, которых верхи касались бы небес, воспользуйся удобностью места и, как второй Константин, первый утверди на нем римскую церковь!»
Однако в письмах с другой стороны, то есть Дмитрия, призывы папы остаются без отклика, и это несмотря на то, что Павел V оказывает московскому царю реальные услуги — признал цесарем и даже сформулировал новый московский титул по-латыни, убеждает признать титул и Сигизмунда, подталкивая короля к союзу с Дмитрием в интересах общехристианской борьбы с султаном.
Даже Костомаров считает, «что Дмитрий не думал исполнять тех обещаний иезуитам, которые он поневоле давал, будучи в Польше».
Да и сами иезуиты, как мы помним, «наложили на себя молчание, опасаясь москвитян».
И не зря.
Московитяне возбуждены.
Слухи один другого страшнее ползут по городу. За каждым опытная в интригах рука Шуйского.
Вот готовится праздничная воинская потеха. За Сретенскими воротами на лугу построен воинский деревянный городок. Его будут брать показательным приступом. Дело для Дмитрия обычное. Но тут же пущен слух, что царь хочет воспользоваться потехой, чтобы истребить, расстрелять из пушек прямо на лугу бояр, которые якобы мешают отдать московские земли Польше, а затем немедленно ввести латынство.
Слухи бередят души людей, и без того напуганных самоуверенным поведением гостей-«латынян», хотя, по меткому наблюдению одного историка, большая часть пришельцев была вовсе не католиками. Даже князья Вишневецкие, родичи Мнишека, исповедовали православие, так же как и многочисленная шляхта и челядь родом с украинских владений Польши…
Странные дни первой половины мая в Москве.
Готовится невиданная по пышности свадьба. И не одна.
Женится Шуйский! Да, уже помолвлен с молодой княжной Буйносовой-Ростовской. И эта свадьба политическая. За ней не просто старческая похоть, но и коварный расчет притупить бдительность. Ну какой молодожен заговорщик! Царь любит пиры, веселья, считает, что веселый, счастливый человек не опасен. Таким и старается показать себя коварный лицемер. На самом деле помолвка Шуйского — свадьба, разумеется, может состояться только после царской — зловещее соединение полезного с приятным, без помех обсуждаются созревшие кровавые планы.
И другой недавний воевода князь Мстиславский женится.
Вот уж разобрало князей! Свадьбы, свадьбы… Звон чаш и бокалов заглушает визг оттачиваемых клинков.
Восьмого мая, накануне пятницы и святого праздника Николина дня, вопреки церковному уставу и народному обычаю, назначена царская свадьба.
Каждая капля уже переполняет чашу, но Дмитрий счастливо ослеплен.
Торжества начались седьмого мая ночью…
Марина из Девичьего монастыря, где по традиции жила до свадьбы, приобщаясь к православным догматам, а по слухам развлекалась тайно с женихом и даже не постилась, при свете двухсот факелов переезжает во дворец.
Предстоят три торжественных обряда — окончательное обручение, венчание на царство и собственно свадебное венчание.
Такое на Руси невиданно. Особенно царское венчание невесты, что давало ей право, на которое до сих пор не покушались русские царицы, — занять престол в случае бездетного вдовства.
Обручение и свадьба в течение одних суток также впервые и не вызывает одобрения неприличной, с точки зрения русских людей, поспешностью.
Капля капает вслед за каплей…
Обручение происходит в Столовой палате.
Ввели Марину княгиня Мстиславская и отец, воевода Сендомирский. Дружки разносили сыры и ширинки, вышитые полотенца.
Вот какой запомнилась в этот день Марина: она в русском платье, красном, бархатном, с широкими рукавами, вся от венца до сафьяновых сапог усыпана алмазами, яхонтами, жемчугом.
Процессия между тем переходит в палату Грановитую.
Там — тоже новость! — установлено два трона.
К бракосочетающимся обращается Василий Шуйский:
— Наияснейшая Великая государыня, Цесарева Мария Юрьевна!
Волею божьей и непобедимого самодержца, цесаря и великого князя всея Руси ты избрана быть его супругой.
Вступи же на свой цесаревский маестат и властвуй вместе с государем над нами!
Марина села на трон и поцеловала корону Мономахову, которую поднес ей Михайло Нагой, брат монахини-государыни Марфы.
Теперь по разостланным сукнам и бархатам в Успенский собор, где на возвышенном, чертожном месте снова два трона, золотой для Дмитрия и серебряный для Марины. Здесь на нее возлагают знаки царской власти — корону и бармы.
Итак, свершилось!
«Бывши раз московскою царицею…»
Невероятно, но властвовать остается меньше десяти дней!
Звучит многолетие государю и благоверной цесареве Марии.
В соборе остаются только знатнейшие лица, и в их присутствии протопоп Благовещенский венчает царя и цесареву.
В час они выходят из храма.
В дверях Мстиславский осыпает новобрачных из «богатой мисы» золотыми монетами и специально отчеканенными медалями с двуглавым орлом, оставшиеся кидает в народ. Василий Шуйский поддерживает царицу в ее торжественном облачении. Он же с Мнишеком провожает молодых до постели…
Девятого на рассвете барабаны и трубы возвестили начало свадебных пиров.
Если Генрих IV был так любим и уважаем Дмитрием, не подумал ли он в тот день о свадьбе Наваррского короля с Маргаритой Валуа? Утром восемнадцатого августа 1572 года Генрих Бурбон тоже стоял с невестой на торжественном возвышении в соборе Парижской Богоматери. Пять дней оставалось до кровопролития, вошедшего в историю под названием Варфоломеевской ночи.
Неделя остается до семнадцатого мая 1606 года.
Очень различны эти события. В ночь св. Варфоломея победа осталась за католиками. Семнадцатого мая 1606 года католицизм в России навсегда утратил великие надежды.
Однако и там, и здесь резня не утихла на городских улицах, но вылилась в гражданские войны. Нельзя не заметить и внешнего зловещего сходства.
Стечение гугенотов в католическом Париже.
Стечение католиков в православной Москве.
Накал страстей вокруг обрядовых вопросов, за которыми интересы алчные.
Знаки на домах, предназначенных к погрому.
Лицемерие заговорщиков Василия Шуйского и Екатерины Медичи.
Бесполезность усилий обоих.
Уйдет династия Валуа.
Не будет династии Шуйских…
Гремит, звенит свадьба, которая через неделю обернется кровавым похмельем. Первый пир молодожены дают в Грановитой палате. Иностранцы поражены множеством золота и серебра на столах. Царь и царица в коронах. Нет, правда, посла Олесницкого и даже отца царицы. Протокольные перепалки продолжаются. Посол хочет сидеть с царем за одним столом, ссылаясь на то, что Власьев сидел вблизи Сигизмунда. Не тут-то было!
«Король угостил меня наравне с послами Императорским и Римским, ибо государь наш великий цесарь Димитрий более их!» — отпарировал решительный поборник цесарского величия, давая понять, что Сигизмундову послу с такими послами, как он, равняться негоже.
Олесницкий на пир не поехал, Мнишек тоже решил поддержать королевский престиж.
Тем не менее торжества продолжаются.
Десятого царь и царица принимают дары от вельмож, патриарха, иноземных купцов и так далее. Следом, разумеется, пир…
Одиннадцатого, наконец, принимают послов. Снова стычка. Послы по-прежнему хотят сидеть рядом с царем, царь хочет выше.
В раздражении Дмитрий говорит Олесницкому:
— Я не звал короля к себе на свадьбу, следственно, ты здесь не в лице его!
Спор подогревается выпитым. Современники свидетельствуют — пили много. Но на этот раз Мнишек выступает в качестве примирителя. Он убедил зятя дать Олесницкому «первое место возле стола». Своей же честью поступился и, стоя, служил Марине не как дочери, но как царице.
Двенадцатого Марина принимает соотечественников и с ними верного свата и стража царского достоинства Власьева. Дмитрий до ночи плясал с женой в гусарском костюме.
Четырнадцатого милость оказана боярам и русской знати. Марина соответственно в русской одежде, любезно приветствует гостей.
Дни эти сведут ее с ума навсегда. Именно эту неделю, «бывши царицею», будет вспоминать она до последнего вздоха — угар пиров и любовных утех, калейдоскоп сверкающих драгоценностей и ярких нарядов, бесконечный шум колоколов и оркестров — шестьдесят восемь музыкантов непрерывно играют в Кремле, барабаны, литавры, трубы всюду на улицах…
Но все больше колокола и музыку заглушает воинский грохот. Беспрестанно палят пушки, говорят, что пороху изведено больше, чем за всю войну с Годуновым. Поляки присоединяются к царскому «огненному бою» стрельбой из ружей и пистолетов. Стреляют в домах и на улицах под пьяные крики.
«Крик, вопль, говор неподобный, — возмущен летописец. — О, как огнь не сойдет с небеси и не попалит сих окаянных!»
А огнь уже разжигают.
Ночь с тринадцатого на четырнадцатое мая 1606 года в доме Шуйского. Короткое предрассветное затишье между пирами.
Через пять дней хозяин дома будет провозглашен царем Российским, объявив, что «государство это даровал бог прародителю нашему Рюрику», а ныне по праву переходит оно к нему, Василию. История насмешливо доверила именно этому Рюриковичу завершить династию, три четверти тысячелетия занимавшую российский престол.
Мы уже говорили о нем. А вот мнение авторитетов.
Соловьев:
«Новый царь был маленький старик лет за пятьдесят с лишком, очень некрасивый, с подслеповатыми глазами, начитанный, очень умный и очень скупой, любил только тех, которые шептали ему в уши доносы, и сильно верил чародейству».