— Приехали, — молвил юноша с ножом и бросил свой рюкзак на землю.
Беглецы расположились на поляне молча или деловито перекидываясь короткими фразами.
— А что теперь? — спросил Вундер.
— А теперь — отдыхать. Надо дождаться здесь, — ответили ему.
«Очевидно, здесь такое „место“, откуда они перемещаются!»— подумал Вундер. Окружавшие его люди были так натурально-серьезны, так обыденны, что у него и мысли не возникло усомниться.
Подчинившись приказу полной дамы, Вундер забрался в палатку и там, обливаясь потом тревоги, после долгих усилий — заснул.
Когда он проснулся, было уже светло. Где-то неподалеку уходили в тишину поезда.
— Как, еще не?.. — пробормотал он и вылез из палатки.
Он был один. Его спутники исчезли вместе с вещами, оставив у костра немного незначительного мусора.
Вундер опустошенно смотрел в уголья и думал: «Они переместились без меня. Без меня... Очевидно, я недостоин. Может быть, из-за того, что они настоящие, а я — нет?» Взгляд Вундера упал на продолговатый прямоугольный предмет, валяющийся на стоптанной траве. То был блок жевательной резинки со вкусом корицы. На коробке было крупно написано синими буквами: «SPICE» (см. сочинения Фрэнка Херберта). Вундер-Атридес взвыл нечеловеческим голосом и убежал.
Неизвестно, как он добрался до города... Хозяин долго сокрушался, что «...этот идиот не обнаружил записки, оставленной на видном месте».
Потом Хозяин объяснял Вундеру про розыгрыш, но спятивший окончательно Вундер так до конца в это и не поверил. Он сгинул где-то в московской метелице, безумный, покалеченный, а жизнь обрушивалась у него под ногами, как взорванный железнодорожный мост.
Это случилось за три месяца до появления в Квартире Виталика. Виталик очень опасался, что и над ним могут позабавиться так же. Он воображал даже, что визит Кирри был своеобразным началом, зачином этого действа. Но, глядя в ласковые глаза Хозяина, Виталик успокоился. Как жертва он интересен не был. Вероятно, Кирри действовала по собственному капризу.
Узнав о том, что Виталик был Кирри травмирован, Хозяин довольно посмеялся и еще раз вспомнил о ГЕРОЛЬДЕ и о том, как остолбенело стоял Вундер, не стирая дождевых капель с лица.
Сегодня день был полон событий. Во-первых, стиральная машина. Виталик вместе с Пашей Грабовым привез ее домой на санках. Машина, пожертвованная Хозяину сердобольным «пойнтом», не работала. Уна, вооружившись циклопической отверткой и кошмарными плоскогубцами, разобрала ее по косточкам. Обнаружилось, что с колеса слетел приводной ремень. Вдвоем с Виталиком они поставили ремень обратно и собрали ее. Но тут же обнаружили, что забыли вставить какую-то деталь. Они опять демонтировали агрегат и опять собрали. А потом разобрали и собрали уже просто так, тренировки ради. Виталик мог это делать с завязанными глазами, как «калашников» на учениях.
Человек в костюме писателя. Какой мощный символ!
Женщина без костюма (с надеждой). Где?
Человек в костюме писателя. Мальчик с автоматом — символ здоровой сексуальной агрессии.
...А во-вторых, в самый разгар учений в квартире возник Звездный Странник — Дима Широевский.
Странник являлся человеком, без сомнения, одаренным. Он рисовал, писал стихи, за сверхкороткое время овладел гитарой и начал сочинять песни, весьма даже недурные. Они нравились Виталику больше, нежели бурнинские «зонги», в коих было слишком много нервной эмоции и самогонного вдохновения. Творчество же Широевского, по крайней мере на этом этапе, приближалось к идеалам отвлеченного эстетизма.
Шура Морозов считал Диму «дивнюком из дивнюков». Однако нужно отметить, что повернутый на «мирах» Дима Широевский к жизни реальной был приспособлен здорово.
Придя на Квартиру поздней ночью, Странник ложился спать именно на тот участок лежбища, где Виталик постелил для себя чистое белье. Разбудить и поднять его не удавалось. Вскочив поутру, Широевский быстро пожирал продукты, не требующие особого приготовления, — сардельки, рыбные консервы, тушенку — и оставлял всех прочих обитателей без горячего обеда. Когда на него гневались, он разводил мослатые руки и удивлялся искренне: «Ну что ж такого? Разве можно из-за такой ерунды орать на живого человека?»
Пару раз бдительный Агасфер ловил его на краже белья, но Хозяин почему-то к Страннику благоволил и не позволял его обижать. И только потом, когда Широевский приведет наркоманку с Арбата и запрется с нею на «едине», не пустив туда Уну, а наутро там найдут флакон с иглой от шприца, — только тогда Странник будет изгнан и исчезнет в метели.
Пока же Дима Широевский в Квартире — гость и пользуется некими правами.
Еще он был гуру. Из породы гуру-мономанов. У него была обычно одна ученица, которая ходила с ним по «впискам» и «мирам», поминутно заглядывая своему учителю в рот. Ученицы менялись где-то раз в две недели.
Виталик одно время развлекался, сбивая этих учениц с пути истинного. Но Странник сделался осторожен и неофиток на Квартиру больше не водил.
Широевский прошествовал на кухню, отпил чаю из Виталиковой кружки и, нацепив себе на голову широкий брезентовый, весь в потеках, хайратник уселся на шаткий стул в какую-то йоговскую позу, причудливо сплетя все свои длинные конечности. Он, как Юлий Цезарь, мог заниматься сразу несколькими делами — трепаться, медитировать и поедать кусковой сахар из коробки.
...и тут, стуча мечами и гитарами, топоча и восклицая, в Квартире материализовался целый табун «дивных». Среди них была Эштвен, необычайно красивая в метельных блестках, ее «названый брат» из Питера — дивный эльф в синем синтетическом плаще. Была Эварсель, после нескольких лет жизни в Америке говорившая с акцентом. Было еще много всякого народу — целый набор приключенцев из настольной игры «Adventures, dangen and dragon’s». Они умопомрачительно долго возились в прихожей, мешая друг другу и страшно галдя. И конечно, они обрушили вешалку.
Широевский радостно приветствовал их на кухне, куда они все набились и сели чуть не на головы друг другу.
Пришельцы пробудили Морозова, у которого был сегодня выходной. Шура оглядел прихожую — она была похожа на Персидский залив в разгар военного кризиса — разнокалиберная обувь в боевом беспорядке напоминала смешавшиеся вражеские флотилии. На кухне настраивались разом три гитары. По выражениям лиц было видно, что сейчас будут петь.
Шура сморщился и процитировал:
— «Сначала они будут петь хором, потом замерзнут трубы в сортире — и все, пропал дом!»
И они с Виталиком сбежали курить на лестницу. Скоро к ним присоединился и Бурнин, также разбуженный нашествием. Бурнин скучно ругал «певунов».
— А теперь дай «соль», — командовала Уна на кухне. Кто-то дул во флейту.
— Я родом из Ирландии,
Святой земли Ирландии! — грянул пестрый хорал.
— Во дают! — сказал Шура.
Виталик хорошо различал нежную колоратуру Эштвен и сильнейшее меццо Уны. Он все ждал, что его тоже позовут петь. Имелся даже небольшой репертуар, отрепетированный ими до недурного уровня. Уна — могучий и властный хормейстер — сама разбивала материал на три партии, и они часами напролет репетировали... Боже, какое это было счастливое время! Именно во время первой такой репетиции Виталик и присмотрелся к Эштвен. Именно тогда он и влюбился.
В то время Виталик изнемогал от желания быть полезным. У него довольно приятный баритон и приличная музыкальная память. И его взяли в квартет. Собственно, он присоединился к трио — Уна, Ксанта и Эштвен, — и вышел квартет. А потом Ксанта из квартета ушла, и снова стало трио. Они готовились к фестивалю ролевиков, который каждый год осенью проводится в Казани.
Они засиживались допоздна, пели и пели, пока не стало получаться хорошо. И у Виталика была возможность провожать Эштвен до дому и возвращаться в Квартиру сквозь метель совершенно счастливым.
Бурнин — адепт сольного пения — смеялся над Виталиком:
— Поет, старается, а сам глядит на эту дивнючку как умирающая коза...
Но постепенно Уна охладела к своему «детищу», коллектив не то чтобы распался, а как-то прекратил быть. Они нс репетировали, не разучивали новых песен. Ушло творчество. Теперь они от случая к случаю, от сборища к сборищу, исполняли пять-шесть проверенных номеров. И у Эштвен, и у Уны были свои «сольные программы», весьма обширные. Имелись также песни-«кричалки», тусовочный вариант застольных песнопений. Петь вместе со всеми «Последнюю цитадель», «Орлов Седьмого легиона» и «Назгул дал осечку» Виталик не мог. Что-то ему претило. И он тосковал...
Вот он тоскует и теперь, и это так заметно, что Бурнин готов сказать какую-нибудь гадость. Но Шура, уважавший чувства Виталика, перевел разговор в другое русло. И все трое, прыская и похохатывая, принялись вспоминать, как ездили в город Жуковский на творческий вечер Д. Широевского.
Глупый Странник на свою голову зазвал их туда. И они поехали. Уже в электричке они поняли, что похожи на трех богатырей Васнецова: монументальный Шура, Бурнин с лицом, видавшим виды, и прифрантившийся Виталик. Первое, что поразило богатырей в г. Жуковском, — вывеска на обувном магазине. Она гласила: «Обувь мужская, женская и резиновая».
Приятели долго разыскивали нужный номер маршрутки, попивая пиво и задирая прохожих. Но прохожие были пугливы и убегали. Наконец искомый микроавтобус был обнаружен — он увез витязей в совершеннейшую какую-то глухомань. Побродив с полчаса там, они убедились, что по адресу, данному им Странником, имеет место быть... детский сад. Немало этим позабавившись, они прошли в само помещение. Да, творческий вечер Звездного Широевского намечался именно тут. Местные ценители астральных откровений арендовали детсад два раза в неделю, по вечерам.
— Здесь у них сборища, — сказал Бурнин. — Бдения и радения.
Детские рисунки на стенах перемежались работами на темы «звездных странствий» — они принадлежали кистям более зрелых авторов. В холле стоял стол, обложенный брошюрками типа «Исцелися чесноком», «О пользе дыхания» и «Секс на тонких планах». Брошюрками бойко торговали — они расходились по червонцу за штуку. Покупали их гости мероприятия. Среди них было много людей в возрасте, были даже откровенные старцы, а красивых девушек, к огорчению Виталика, бы