— Здесь я, — раздался чей-то крепкий бас в сопровождении гула и щелканья. — Рад слышать тебя.
— Рад слышать тебя, — отозвался Пятачок.
— Кто это у тебя там чавкает? Опять бабу привел? — осведомился бас.
— Нет, это у меня один журналист. Ну, насчет того случая.
— Это ты правильно. Это ты молодец. Вино трескаете?
— Помаленьку. — Петя, сияя, посмотрел на Виталика.
— Ну, трескайте. В случае чего — я с девяти часов на частоте один и восемь.
— Один и восемь. Принял. До связи.
— Кх-экх, — отзвучало в эфире, и Зеленый покинул кухню.
В этот момент в дверь позвонили.
Мрачно улыбаясь, Петя отворил. В светлом дверном проеме щерила зубы Анастасия.
— Где Виталик? Где он? — верещал знакомый голос.
Пятачок удивленно застыл.
— Лучше бы это была милиция, — не удержался Виталик.
— Какая еще... на... милиция!
Петя переборол столбняк. Он галантно предложил Дикой Женщине войти и вытряхнул ее из дубленки.
— Ну ты прохвост! — шипела Настя, наступив на кучку строительного мусора.
— Как ты меня нашла?
— Агасфер сказал, что ты уехал к Пете. А сонный человек на кухне объяснил, как сюда добраться. Ну я тебя сейчас...
— Спокойно, — произнес Пятачок. С Анастасией он был знаком, но не близко. Во всяком случае, он ее не боялся. — Спокойно. Виталик здесь для того, чтобы мне помочь. С минуты на минуту тут будет милиция. Меня должны арестовать. А Виталик нужен, чтобы отследить их противоправные действия.
— Ненавижу ментов! — немедленно сообщила Настя. Уперев руки в боки, она прошла на кухню. — Все менты — сволочи. Я в одном троллейбусе с ментом не поеду — вонь от него что от козла!
Она оглядела обстановочку. Потом схватила бутылку и сделала огромных четыре глотка.
— Все мужики — козлы, — проговорила она уже более сдержанно. — А ты герой, значит. Ну-ну. Сбежал от меня...
Виталик приблизился к ней. Настя прижалась к нему и сказала:
— Мяу.
Виталика передернуло. В последнее время это «мяу» вызывало у него какое-то гнусное щекотание под мышкой. Когда Анастасия говорила «мяу», от нее пахло кошкой.
— Непослушный мальчик очень передо мною виноват, — мурлыкая, сказала Дикая Женщина. — Гадкий мальчик отведет меня в постельку и хоро-ошенечко удовлетворит.
Она утащила его в комнату и усадила на лежак, освобождаясь от тесного свитера, как будто линяла.
Пятачок невозмутимо наблюдал.
— Мы тут... того... — промямлил Виталик.
— Ты если хочешь — присоединяйся, — пригласила Настя.
Пятачок покачал головой.
— Не в настроении я, — сказал он. — Вы, кстати, тоже тут не очень. Когда они начнут в дверь ломиться — бегите в ванную. Туда взрыв не достанет...
— Какой это еще взрыв? — подпрыгнула Анастасия.
— Они могут через дверь стрелять, а у меня в прихожей — баллон с кислородом. Непременно рванет. Так что вы рты раскрытыми держите.
— Зачем это? — Настя сглотнула.
— Чтобы перепонки не вылетели. Барабанные. — И Петя ушел на кухню.
— У-у-у,— сказала Настя.
Виталику никогда еще не было так скверно с женщиной. От волнения Анастасия изнутри вся высохла и корябала его, как наждаком. Она прислушивалась, замирая, к каждому шороху. А потом, спохватившись, имитировала страсть при помощи зловещих скрипучих гортанных звуков.
«Как птеродактиль, честное слово», — подумал Виталик.
Белье на лежаке было сырое и тяжелое, пахнущее одинокой тоской. Между постелью и стеной, на новом, еще липковатом паркете, стояла банка из-под майонеза, полная окурков. Один из них был нагло украшен следами помады. Виталик старался не смотреть Насте в рот, чтобы не видеть ее страшных зеленоватых зубов, словно покрытых водорослями.
Наконец она насытилась. Или притворилась — сейчас это Виталика не волновало абсолютно. Он лежал на жесткой подушке, и ему представлялись женщины, любившие Пятачка на этом суровом ложе. Полные тайны, они обнимали израненную петину душу тонкими руками. Загадочно улыбаясь, курили и смотрели в окно на бодрые огоньки химкинских новостроек. А потом растворялись...
Настя оделась и ушла на кухню.
Пятачок трепался по рации с каким-то Оборотнем. Настя обнаружила пустую сигаретную пачку.
— У вас что, и сигарет нет? — спросила она.
— Кончились, — сказал Виталик, подтянувшийся следом.
Настя допивала вино.
— И вино кончается, — пробормотал Виталик.
— Ну так сделайте что-нибудь, мужчины. Я, что ли, побегу за вином?
— Мы сходим за вином, — бодро согласился Петя. Он сунул рацию за пояс джинсов. — И за куревом. Что предпочитаешь?
— «Мальборо лайте». Но я одна тут не останусь...
Пятачок поманил ее в комнату:
— Ты будешь не одна. Видишь — это станция. Она настроена на мою частоту. Нажимаешь вот эту кнопку, говоришь — и мы тебе ответим. Только, когда мы говорим, ты должна кнопку отпустить. В конце фразы нужно говорить «Прием!» — это значит, что ты сказала, а теперь слушаешь.
— Как это? — изумилась Настя. Ей и в голову не приходило, что можно говорить, не перебивая собеседника.
— Ну в общем — слушай. К двери не подходи — только после того, как я скажу, что мы пришли. Ясно?
— Я-асно, — прошептала Дикая Женщина. Глаза у нее были размером с блюдце.
Виталик и Петя вышли.
Легкий морозец сковал плавающее крошево, и под ногами уже не чавкало, а хрустело. От вина у Виталика ломило висок. Пятачок странно шевелил губой. Где-то вдали призывно мерцала палатка.
— Какая, однако, сволочная баба, — сказал Петя. Он хотел сказать покрепче, но проявил по отношению к Виталику неожиданную деликатность. — Пришла, кайф сломала, вино выжрала... Почему она с тобой так обращается?
— От неуверенности в себе, — ответил Виталик.
— Вишь, чертова баба... Да она тебя заездит совсем.
— Не заездит. У нес муж есть.
— Вот те на! Муж в армии небось?
— Нет. Он дома сейчас сидит. Курсовик ей пишет.
— Тю! — Пятачок развел руками. — Бывает же...
— Да уж, бывает, — сказал Виталик.
Они купили сигареты и долго выбирали вино. Продавец злобно посматривал на них сквозь свою амбразуру. Сбоку от него угадывался женский загривок.
— «Хванчкара» производства Молдавии... Нет, это хуже, чем «ТТ» китайской сборки, — говорил Петя.
— А может, «Три семерки»? — предложил Виталик.
— Это блевантин. А каберне дороговато.
— Я добавлю. Давай.
Они считали деньги. Виталик слегка озяб.
— Почему вы расстались с Эварсель? — спросил он на обратном пути.
— А ты как думаешь?
— Ну, не знаю. — Виталик и впрямь не знал.
— Запросики у нее... Ну, прочел я Толкиена, даже на игру съездил, — рассказывал Петя, вдруг разволновавшись. — Ничего, понравилось. Я там в одиночку города брал...
Виталик засмеялся.
— Натурально, в одиночку. Дальше — в театры ходили. Если там балет — я ничего. Мне нравится. Жизель, Чиполлино... Танец с саблями — здорово! Ну, Чехов Антон Палыч — три сестрицы, офицеры там такие, знаешь? Я смотрю с удовольствием. Красиво. А потом пришли как-то в театр, а там — голые мужики с кастрюлями танцуют, и тетка какая-то с абажуром на голове... Еще какой-то рычал все время. Я и заснул.
Виталик роняет сигарету в снег.
— А Эварсель мне потом и говорит: «Мне, мол, за тебя стыдно». Ну, я и думаю: зачем тогда?.. — Петя совершенно не сердится, но глаза его блистают зарницами. О бурка, где ты...
— Поэт еще к ней ходил. То, что он наркоман и педераст, еще куда ни шло. Говорят, теперь без этого в мире искусства никуда. Но он стихи читает, только надев на лицо дамский чулок. Я и говорю: «Может, и мне чулок надеть? Ты скажи!» Она в слезы. Я и ушел. Такая вот сага.
— Грустно все это, — подытожил Виталик.
— Да не особо. Всякому свое место. Меня, брат, такие женщины любили...
Уже в подъезде Пятачка вдруг озаряет. Он вынимает рацию из-за пояса и знаками просит Виталика помолчать. Они поднимаются на площадку выше, чем нужно.
— Сейчас будет цирк, — обещает Петя.
Виталик осознает, что вот-вот произойдет нечто очень смешное, но не очень правильное, какое-то злое шалопай-ство. Но противиться он не может — угол души, где обреталась Настенька, весь объизвествился, стал похож на пещеру, со сквозняком и летучими мышами. Виталик узко открывает рот, и оттуда вылетает тихонький собачий смешок.
Петя сверкает очами и набирает воздуху. Потом...
Потом он делает зверское лицо и, нажав кнопку, произносит чужим пасмурным голосом:
— Группа захвата! Готовность номер один. Повторяю: номер один! По сигналу ломайте дверь. По сигналу! Оружие не применять. В квартире посторонние. Повторяю посторонние!
Виталик, не в силах сдержаться, фыркает.
После трех секунд оглушительной тишины в уши врезается пронзительный вопль:
— Не стреляйте!
Дверь в квартиру ходит ходуном. Слышны скрежещущие звуки, словно кто-то рвет замок стальными копями.
...Дикая Женщина Анастасия, путаясь в рукавах дубленки и завывая, выскакивает из петиной квартиры и устремляется вниз. Где-то на втором этаже, где выбита лампочка, ей что-то мерещится. Она испускает крик птеродактиля и поддает ходу. С улицы долго доносятся ее удаляющиеся хрусткие шаги.
— Она еще успеет на автобус, — говорит Петя, смотря на часы.
Они вошли в квартиру. На полу в прихожей виднеется небольшая лужица подозрительного свойства. В центре лужицы — след левого женского сапога.
— Размер — тридцать семь. Каблук стоптан внутрь. Обувь производства Беларусь — предположительно, — сказал Пятачок тоном эксперта.
— Похоже на то, — согласился с ним Виталик.
Виталик ощущал себя странно. Гремучая смесь из угрызений совести и злорадства ударяла в голову, подобно «Вдове Клико».
В дверь опять звонили.
— Неужели вернулась? — поразился Пятачок.
Но на пороге стоял тучный мужчина в сером пуховике.
— Зеленый! Рад тебя видеть! —обрадовался Петя.