Виталик обернулся и увидел Эварсель.
— Здравствуй, — отозвался он. — Ты знаешь, куда идти?
— Куда все идут. Чего такой грушьтный?
— Волнуюсь немного. Мне же петь...
— О-о, — протянула Эварсель. Она хотела сказать еще что-то, но внимание ее отвлек изможденный юноша в зеленых рейтузах с гульфиком. На боку у обладателя рейтуз висела круглая медная чернильница, а под мышкой он держал спортивную рапиру. Юноша был таким чахлым и тонким, что не мог стоять ровно. Приветливо разговаривая с Эварсель, он беспрестанно извивался, то выгибался в вопросительный знак, то складывался в букву «зет», то вообще свивался серпантинною лентою.
— Знакомьша, это — Грегуар, — сообщила Эварсель Виталику. — Грегуар, это — Виталик. Он — зашьтенчивый малыиик, и ему нужна компания.
И Эварсель, шелестя плащом, откололась от молодых людей. Ее окликали где-то у другого лифта.
— Народу, наверное, много, — сказал Виталик, пожимая узкую Грегуарову ладонь.
— Народу больше, чем людей, — откликнулся тот, улыбаясь. — Все больше гномы, эльфы и всякие халфлинги. Но вы, я вижу, человек.
— Увы, — ответил Виталик. — И в этом трагедия моей жизни.
Грегуар рассмеялся. Ноги его сплелись между собой так замысловато, что казалось — он сейчас рухнет. Но обошлось.
В этот момент с каким-то нежным стоном перед ними начал раскрываться лифт. От жаркого блеска Виталик зажмурился. Но Грегуар, на удивление крепко ухватив его за руку, ловко втащил нашего героя в образовавшуюся щель.
— Иначе снесут, — молвил он. Виталик озирался. У него кружилась голова.
Инкрустированный черным деревом, обитый атласом, лифт походил на гроб очень богатого великана. Ослепительной чистоты зеркала в серебряных оправах, мягкий зеленых ковер под ногами, изумительная, с муаром, драпировка потолка...
— Я хочу жить в этом лифте, — прошептал Виталик.
Грегуар снова засмеялся.
Лифт начал заполняться гостями. Кавалеры манерно уступали дорогу дамам и бочком задвигались сами, поглядывая друг на друга воинственно.
— Вы не только человек, но еще и провинциал! Какая прелесть! — воскликнул Грегуар.
— Но-но, я в Москве уже почти год, — с достоинством произнес Виталик и надулся.
В лифте сделалось уже тесно, двери его тихо сомкнулись, и он плавно начал возноситься.
— Не комплексуйте, Junker3, — промурлыкал Грегуар, теребя чернильницу. — И вообще, делайте вид, что вам это все остохренело. Здешние снобы, а снобов тут как собак нерезаных, — эти слова Грегуар сказал нарочито громко, — здешние снобы это оценят.
Виталик быстро огляделся по сторонам, но никто на реплику Грегуара не отреагировал. Леди и джентльмены пялились в зеркала или негромко общались между собой. Карлица, чтобы увидеть свое отражение, все время подпрыгивала, как резиновая.
Несмотря на некоторую аффектацию и излишнюю, может быть, нервность, Грегуар показался Виталику симпатичным малым.
— Мы поднимаемся целую вечность, — сказал Виталик.
— Четыре с половиной минуты. Для вечности — многовато, — весело ответил Грегуар.
— Я тут впервые... Мне интересно, а сам собственно университет имеет к этому мероприятию какое-нибудь отношение? — робко спросил Виталик.
— И да и нет. Я давеча задавался вопросом, является ли камень в почках преподавателя философии философским камнем? И столкнулся с дилеммой...
Грегуар трещал, как голодная сорока, но Виталик быстро потерял нить его рассуждений и заскучал. А лифт скользил вверх уже где-то под облаками, так что у Виталика даже заложило уши.
— ...Но вы, mon fills4, мрачны, как будто на душе у вас по крайней мере три злодейства, — сказал ему Грегуар, толкаясь локтем. — Так что исповедуйтесь, а после я вас причащу. Тут надобно веселиться! — С этими словами Грегуар ловко кончиком рапиры задрал шлейф у готической дамы, стоящей к нему спиной.
— По-моему, кривоваты. А?
— Ну... — Виталик смешался. В зеркале отражалась его ошалевшая физиономия.
— От греха уныния есть куча добрых лекарств. Одно из них я всегда ношу с собой. — Грегуар отцепил от пояса чернильницу, свинтил крышку и протянул Виталику. В чернильнице что-то плескалось.
— Это портвейн? — уточнил Виталик, глотнув.
— Ага. Чернила для любителей истины. Но мы уже приехали!
И действительно — лифт замер. Затем двери отворились, и послышалась музыка.
Человек в костюме пенсионера. Решительно ничего святого нет теперь для сочинителей!
Человек в костюме писателя. Целиком разделяю ваше негодование. Скоро на здание университета посадят горгулий, а на Воробьевых горах будет место мензурных дуэлей.
Женщина без костюма. Не хватает горбуна-завхоза и повешенной цыганки. Бр-р!
По бесконечному коридору фланировали гости. Они купались в жемчужных световых каскадах, они отражались в бесчисленных зеркалах и странными химерами высвечивались на фоне витражных окон. Музыка звучала отовсюду сразу и словно подталкивала к эпицентру этого празднества — в парадную залу, в самом центре которой стояла хозяйка торжества. Женщина по имени Альвдис, дородная, в порфире и золоте, похожая на королеву в летах, она грузно опиралась на плечо херувимообразного фаворита.
Попарно и поодиночке выступая по шашечным плитам, гости приближались к ней и кланялись. Та отвечала благосклонным кивком, и застывшая ее полуулыбка чуть оживала на мгновение.
Говорили, говорили и до сих пор, наверное, говорят об этой женщине удивительные вещи. Что она является земным воплощением Феанора, а также матери Феанора и жены Феанора. И это единое в трех лицах живое божество, грозное, как идол, и величественное, стояло перед Виталиком во всей своей мощи, блистающее и страшное.
Грациозно выбрасывая длинные тонкие ноги, к ней подошел Грегуар. Не выпуская рапиры, он вдруг проделал у ее ног изящный кувырок, встал на руки и заболтал в воздухе востроносыми башмаками.
— Приветствую тебя, царица улья! — выкрикнул он. — Как поживают твои трутни? Я не видел свежих голов на ограде у входа — значит, обошлось без реформ.
Альвдис на секунду буквально улыбнулась совсем по-женски, но Грегуара оттеснили уже две дамы в черном, и лицо королевы опять превратилось в золотую маску.
Крадучись по стеночке, Виталик проник в какой-то другой коридор.
Здесь тоже было много гостей, и свет падал с потолка, тяжелый и густой, пахнущий медом.
В отдалении, небрежно опершись о гитару, стояла задумчивая Уна. Перед ней рассыпался отечный господин в серой тунике. Недалеко Эштвен, смеясь, говорила девушке-кендеру: «Ах, ах, мне он не нужен. Забирай его себе, милочка...» — речь шла о плюгавом юнце, обезображенном «bouton d'amur'ами». Сей несчастный горестно вращал очами и готов был заплакать.
— До начала — полчаса, — сказала Уна Виталику. — Мы поем седьмым номером. Так что будь недалеко.
Она протянула ему початую бутылку «Сангрии».
— Бледный ты какой-то.
— Волнуюсь же. — Виталик развел руками. — А «братец» где?
— Где-то рядом. Зачем он тебе? — с подозрением спросила Уна, но Виталик пожал плечами и отдалился.
На счастье рядом бурлила развеселая компания знакомых гномов. Плечистый блондин Фили приветствовал Виталика зычным ревом.
— И среди стада тонконогих можно встретить порядочного человека! — провозгласил Фили. — Ты дерешься на турнире?
— Нет, я пою, — сознался Виталик.
— Ну и осел! А я тут вызвал одного из наемников. Приходи смотреть. Будет потеха!
Виталик выпил с гномами пива. Его не покидало стойкое ощущение, что все творящееся вокруг происходит здесь по ошибке и что скоро явятся дяди в повязках и корректно попросят всех вон. Но ничего похожего не случалось, а даже напротив — случайно забредшие сюда «нормальные» люди пугливо кукожились и быстро исчезали.
«Однако нужно действовать», — напомнил себе Виталик. Стараясь не привлекать внимания, с максимально спокойным видом он разгуливал среди гостей и слушал в оба уха, смотрел в оба глаза. «Братец» все не попадался.
«Нужно установить, как выглядит Аэглин, — решил он. — Но у кого бы спросить?»
Мимо, плывя над полом, скользила женщина с крыльями, как у бабочки-адмирала. За ней волочился, отчаянно мерцая глазами, юноша, красоте которого позавидовал бы и Денница. Потом мелькнул какой-то горбоносый альбинос с аметистовым взором. По яшмовой колонне вверх-вниз ползала обезьянка-сапажу, одетая матросом. У подножия столбиком стояла молодая фретка с серебряным колокольцем на шее.
— О, какой ты бука, — сказала Виталику на ухо какая-то в синей, как ночь, накидке. Виталик отшатнулся и тут же потерял накидку из вида.
У стены стоял аудиторский столик, уставленный пустыми высокими бокалами. В одном из них угасал цветок гвоздики, обломанный у самой завязи. Виталик встал рядом, чтобы отдышаться.
Гости перемещались четырьмя или даже пятью самостоятельными хороводами, совершенно непрерывными. Они, эти хороводы, пересекались, расходились веерообразно, скрещивались, перемешивались, змеились, перетекали один в другой... Мелькали платья белые, черные, синие, лиловые, лимонные, фисташковые, изумрудные и цвета густой крови. Шелк и атлас рождали грозовые разряды. «Так я немного успею», — подумал Виталик с тоской. Но тут очередная упругая волна музыки оторвала его от столика и повлекла далее.
Он снова очутился возле лифтов, которые продолжали фонтанировать гостями. И вот какой-то неожиданный, даже неуместный звук привлек наконец его внимание. Виталик хищно подобрался и пошел на этот звук — то был писк игрушки «уйди-уйди».
Доносился он из мужского сортира.
Виталик распахнул благородную ореховую дверь с человечком на табличке. Сортир блистал кафелем и никелем. В нем было накурено. У распахнутого окна находились двое субъектов средне-эльфийской наружности. Грязноватые плащи из цельных кусков подкладочного материала, линялые майки с надписями «Алиса» и вечные армейские «гады». Похожи они между собой были, как однояйцевые близнецы.