— Потому что им достаточно только этого. Они начинали игру, заявив о своих способностях и желаниях.
— А что бы случилось, если бы я поступил так же?
— Так не поступил же, — ответил Хозяин, шарясь у себя в плавках. — И выходит чехарда. Сначала ты ведешь себя как плейбой, а потом — как романтик. А после этого вообще как принципиальный паладин. Так нельзя, это смущает окружающих.
— По этому вопросу, — прорезалась Кирри, — мы обратимся к следующему свидетелю!
— Я готова, — сказала Эштвен.
Виталик жарко покраснел.
— По отношению к другим девушкам, — забормотала, глядя в пол, Эштвен, — Виталик вел себя в соответствии с неким архетипом. То был Казанова — смелый, немного циничный, веселый и обаятельный. Любая, должно быть, мечтает о таком поклоннике. Но когда он начал ухаживать за мною, то резко изменился.
— В какую сторону? — хищно осведомилась Кирри.
— Он повел себя... как-то слишком нежно. Он обещал любить меня всегда, и это было совершенно серьезно... я испугалась.
— Испугалась — чего?
— Что он врет.
— Замечательно, — сказала Кирри.
— Но это не самое страшное... Страшнее всего, что он, пожалуй, не врал...
Виталик не выдержал:
— Я так понимаю, меня судят за несоответствие с нормами поведения? Вы что, с ума все посходили? Разве человек может всегда быть одним и тем же?
— Не только может, но и должен, — сказала Кирри.
— Ибо, если это не так, то он — самозванец, — закончил за нее Хозяин.
— И много у вас еще таких свидетелей? — спросил Виталик.
— Много, — отвечала Кирри. — Много. Я шла по твоему следу все это время. А ты плутал, как лисица.
— Скажите, а кто подложил мне в карман иголки?
— Это совершенно не важно. — Кирри хлопнула ладонью по столу. — Ты лгал даже в сокровенном. Почему ты не переспал с Аэглин?
— Я отказываюсь отвечать.
— Почему ты подрался с Маэглином — астральным воином?
— Это вы его подослали?
— Почему, путешествуя во сне по лесной тропе, ты никому об этом не рассказал?
— Это никого не касается.
— Ошибаешься, милый мой. — Кирри подалась вперед. — Ошибаешься, это была последняя капля. Чего ты хотел среди нас? Женщин? Ты начал от них отказываться. Внеземных откровений? Но они мало тебя взволновали. Астральных поединков? Ты предпочел дать человеку в морду. Тебе подсовывали удивительные чудеса — ты отмахивался от них.
— Потому что чудеса у вас плохонькие, — сказал Виталик. — Скверненькие чудеса. Такие, как вы, мимо настоящего чуда пройдут — и не заметят, коль скоро оно не сопровождается дурацкими пассами и завываниями. Зато чудеса санкционированные вам по нраву...
Персонажи, собравшиеся на кухне, загалдели кто во что горазд. Виталик посмотрел Эштвен в лицо — она обиженно надула губы и вдруг, незаметно от окружающих, покачала головой, как бы ободряя его.
Виталик ощерился:
— Наблюдал я третьего дня двух энергуев из тусовки. Они обсуждали третьего, отсутствующего — но весьма почтенного. «Ты почувствовал, как от него прет? Прямо черная волна!» — ярился первый. «Ну да! Конечно, почувствовал», — отзывался второй. Бедняга! У него по роже видно было, что ни черта он не почувствовал! А попробуй он в этом признаться — ему ж руки никто не подаст. Эх вы! Самые лучшие из вас — о том, что король голый,— говорят шепотом, нс дай Бог — услышит кто-нибудь!
— Я же говорила, что он опасен, — торжествует Кирри. — Вот вам классическая апология лжеца. Сейчас он будет спрашивать: а судьи кто?
— Не буду, — отмахнулся Виталик. — Вам и без того это ясно.
— Почему же ты раньше не пытался бунтовать? — удивился Хозяин.
— Потому что боялся вылететь из этой Квартиры, — откровенно признался Виталик.
Все испуганно замолчали, только кто-то присвистнул.
— Да, именно так, — продолжал Виталик в тишине. — Но и в этом я не оригинален. Здесь присутствует человек, который мог бы за меня заступиться. Но он этого не сделает — ему не хочется оставаться без крыши над головой.
Присутствующие старательно не смотрят на Уну.
— Вы удачно выбрали момент, — у Виталика жутко пересохло в горле. Он схватил первую попавшуюся кружку и хлебнул из нее коричневой мути, полной чаинок. — Да, момент самый удачный. Морозов уехал. Бурнин наверняка в комнате пьяненький лежит-с... Что ж, вы победили. Я уйду. Вы правы — я скоро стал бы для вас опасен. Это как водится — из милого мальчика старательно делается злой пошляк, а потом его отстреливают, как взбесившегося пса.
— Пусть выговорится, — говорит Хозяин. На него жалко смотреть... Кирри шипит без слов.
По карнизу за окном ходит красивый белый голубь. Он заглядывает внутрь с любопытством.
— Мне ведь было здесь очень хорошо, — сказал Виталик. — Вот за этим столом я писал стихи. В этой раковине столько посуды перемыл — каждую кружку, каждую миску знаю... На этой кухне я полюбил — так здорово тут мечталось! Но, как вы справедливо заметили, на моем месте должен был быть кто-то другой... И того, кто меня заменит, мне жаль. Вы — стадо антимидасов. Отнюдь не золотом становится то, к чему вы прикасаетесь... Черт, а вы и впрямь рассчитываете на мировое могущество! Как же вас много — и всюду ваше влияние, узколицые господа в плащиках!
Вы развращаете творческих людей, заставляя их в угоду вам повторяться. А потом, соскучившись, выбрасываете их на обочину. Вы калечите несчастных доверчивых идио-тиков, вроде Настеньки, внушая им священную веру в непоколебимость АРХЕТИПА. Вы опустошаете души, обращая мудрость в набор афоризмов. Любовь, благодаря вам, теперь нечто неприличное... Ладно, допустим — так надо. На все воля Эру. Но ведь вы — бесплодны! Что останется в мире после вашего владычества?
— Карету ему, карету! — скрипит Кирри.
Все начинают смеяться. Даже Эштвен давит смешок.
— Мне жаль, но тебе пора, — произносит Хозяин.
Виталик молча одевается и выходит. В подъезде он курит — в последний раз...
— Метель ты моя, метелица, принимай теперь меня, я — твой, — говорит он. Долго смотрит на волшебное слово «ХУИО», гасит окурок в банке из-под кофе и идет прочь...
...Но, выйдя из подъезда, он оказывается не во дворике, а на сцене. За его спиной шелестит опускаемый занавес.
Человек в трико. Браво, браво! (Бьет в ладоши, уходит).
В публике слышны голоса: «Браво! Бра-аво!»
1-й интеллектуал. Изящная классическая развязка.
Человек в костюме программиста (Виталику). Извините, а что вы хотели показать через осмысление вторичного временного потока в вашем кредо в середине второго действия?
Виталик медленно сходит вниз.
Он испуганно и растерянно вертит головой.
2-й интеллектуал. Скажите, на сцене вы занимались сексом — это по-настоящему?
Виталик ошарашенно отшатывается.
Женщина без костюма (искренне). Спасибо вам! Вы потрясающе играли! А эта злодейка Кирри... Ух, сама задушила бы!
Человек в костюме писателя. Вы, молодой человек, заходите ко мне завтра — я вам пьеску свою прочту. Тоже, знаете, недурная пьеска!
Виталик со стоном хватается за грудь. Происходящее кажется ему кошмаром.
Человек в костюме милиционера. Слушай, сынок, я вот тут подумал — ты ведь нарушаешь паспортный режим, верно? Давай-ка я тебя задержу. Переночуешь в участке — всяко лучше, чем в парке на скамейке. Ну давай, без глупостей. У меня «воронок» за углом.
Берет его за руку и уводит.
Виталик озирается, словно ждет помощи, но публика, потеряв всякий интерес, расходится по домам.
КОНЕЦ
7 июля 2001 года
СКАЗКИ В СТАРОМ ПАРКЕ
Несколько лет парк Покровское-Стрешнево служил мне местом полного душевного отдохновения. Что-то особенное есть в этом уголке Москвы. Когда-то, пока вся Москва умещалась в Садовом кольце, здесь была усадьба — вернее, даже две усадьбы, Покровское-Стрсшнсво и Покровское-Глебово. Границы их слились и существуют теперь только в административных планах, да и Москва с тех пор раздобрела, раздалась и втянула в себя несколько гектаров сочной зелени, Химкинское водохранилище, каскад прудов и многое, многое другое.
В середине двадцатых годов Михаил Афанасьевич, тоскуя в жаркой, запыленной столице, писал: «Работать не хотелось, а хотелось холодного пива и уехать в Покровское-Стрешнево».
Радостно отметить, что еще одно чаяние замечательного писателя воплощено в жизнь — выпить пива и прогуляться в Покровском-Стрешневе может теперь решительно любой москвич, а также гость столицы.
Если еще есть в природе люди, у которых где-нибудь на антресолях лежат подшивки журнала «Наука и жизнь», к ним обращаюсь: найдите номера за 1962 год. В них содержится подробный рассказ об истории Покровского-Стрешнева, а также о знаменитых родниках — Московском и Лебеди. Родники эти исправно утоляют жажду всех желающих и по сей день.
Несомненно, в той же «Науке и жизни» есть рассказ о дамбе Химкинского водохранилища. Об одном только свойстве этой дамбы никто еще не писал. Дело в том, что она волшебная. Убедиться в этом легко. Достаточно выйти ранним летним утром на берег водохранилища, в ту пору, когда косые лучи поднимающегося солнца пронзают клубящийся над водою туман. И тогда, прямо над дамбой, в голубоватом утреннем воздухе возникает прозрачный, но очень четкий силуэт парусника. Несколько хрустальных минут он плывет в неподвижности, потом паруса его наполняются розоватой дымкой, и корабль постепенно размывается, тает...
Может быть, этих минут недостаточно, чтобы человек поверил в чудеса. В этом, однако, живая подлинность чуда — оно никого не стремится убедить. Оно просто случается.
В глубине парка, над родником, имеется беседка. Настоятельно рекомендую прийти туда с любимой женщиной, да еще так подгадать время, чтобы непременно была гроза. Стоя под крышей беседки, держась за руки и слушая грозовые раскаты, вы оба будете бесконечно счастливы, а дождь окружит вас живою стеной, струящимся серебром и перламутром.