Гражданин продолжал идти за ней, руки в брюки, и попутный ветер действительно приобрел оттенок корицы. Ася рассмеялась, не оборачиваясь.
Таким образом они добрались до речного вокзала. От пристани с музыкой отходил теплоход «Георгий Свиридов». Медный оркестрик играл увертюру Дунаевского. В тени сиреневых зарослей провожающие торопливо допивали пиво и махали руками.
На мгновение ослепленная жарким блеском труб, Ася остановилась. В ту же секунду теплый коричный ветер высоко поднял подол ее сарафана и закинул его Асе на голову.
Сзади послышался смех, но не обидный, а веселый. Асе и самой было весело. Пока она боролась с пестрой ситцевой волной, ветер унялся сам собою.
Ася готова была поклясться, что не прошло и двух секунд, но это было удивительно, так как пристань опустела совершенно и теплоход еле был виден. Музыканты тоже скрылись, сложив на асфальт свои инструменты, которые теперь играли сами по себе, причем геликон чуть фальшивил.
Ася обернулась. Неизвестный гражданин терпеливо ожидал, когда она обратит на него внимание. Он стоял в профиль, и лицо его было похоже на стареющий месяц.
Ася шагнула к нему, чувствуя, что надо бы сказать что-то, но незнакомец заговорил первым.
— Целую осень и целую зиму я вас ждал, — сказал он, наклонив голову.
— Вот как? — ответила Ася. — Стало быть, у вас ко мне есть дело?
— Что вы, что вы, — поспешно проговорил гражданин. — Я существо праздное, как и вы, Александра Ивановна. Какие уж тут дела. Не удивляйтесь, — добавил он, — я справился о вашем имени у участкового. Он, впрочем, заподозрил меня в чем-то, но тем не менее... Давайте прогуляемся вместе. Я обожаю гулять в парке, тут недалеко...
Ася почувствовала, что запах корицы стал еще отчетливей, и это почему-то ее успокоило. Они вернулись на Ленинградский проспект и пошли по нему не разговаривая — очень шумели машины.
«С чего он начнет?» — думала Ася, кусая губу.
Незнакомец смотрел на нее искоса, и в бирюзовых глазах его прыгали отражения каких-то белых статуй, витражных окон, и мерцали крохотные издали факела.
На берегу водохранилища, где было тихо и ветви перекрещивались над головой, как шпаги, Ася спросила своего спутника:
— Как вас зовут?
— Меня зовут Георгий, — ответил он рассеянно, — я не москвич, приехал издалека...
— Откуда? — спросила Ася.
— Всему свое время, — быстро сказал Георгий, — все узнаете, если захотите. Многое нужно объяснить.
— Объясняйте, а пока я сниму босоножки, — сказала она. — В них песок набился...
Они сели на спину огромного валуна у самой воды. Камень был нагрет и, казалось, дышал. Стоял белый день, но небо, отраженное в воде, становилось вечерним.
— Давным-давно, — начал Георгий, — я увидел вас во сне. Вы ехали в трамвае номер шесть, одна в пустом вагоне, и читали книжку Аксенова «Пора, мой друг, пора...»
— Давно, вы говорите? А как давно?
— Лет восемь назад. Или больше. На вас были синие джинсы и мужская клетчатая рубашка.
— Вы меня разыгрываете, — засмеялась Ася. — Такой эпизод был, я сама его помню. Но это было в прошлом году.
Георгий повел плечом.
Он сидел на почтительном от нее расстоянии, упираясь острым вздернутым подбородком в колени, и смотрел за горизонт.
— Продолжайте, мне интересно, — сказала Ася. — Видите, я вас поощряю. Вы очень правильно действуете. Сначала девушку нужно удивить. Хорошо удивленная девушка готова на многое, мой любезный Георгий. Да и во всем остальном расчет верный, я рада, что у вас есть опыт. Мне страшно надоели неумехи!
Георгий вскочил, соскользнув с камня, попал одной ногой в воду, чертыхнулся и пошел прочь быстрыми шагами.
— Куда же вы? Постойте! — крикнула Ася. — Я же не гоню вас! Простите дуру набитую...
Но Георгий уже исчез, скрылся за деревьями.
— Ну вот, — тихонько сказала Ася. — И что за черти за язык меня тянули?
Она побрела домой и по дороге, стремясь развеять печаль, стала петь одну из своих песен на языке, непонятном ей самой.
Но во рту ее огнем горел вкус корицы, и песня вышла слишком тревожной.
— Он совсем еще мальчик, — прошептала она, когда увидела пустые качели.
Дома было неуютно.
Ася зажгла конфорку и поставила на плиту кофейник.
Тот, кого она придумала утром, возник бесшумно и обнял ее за талию.
— Пусти... Хочешь кофе? — спросила она.
— Хочу кофе, хочу поесть, хочу тебя... — ответил он и сел в кресло.
— Почему ты всегда садился в кресло, оставляя мне табурет? — спросила Ася задумчиво.
— Что значит «всегда»? Ты же сама меня выдумала только сегодня, забыла?
Ася поглядела на него пристально. Он улыбался.
— Я закурю, с твоего позволения, — сообщил он, доставая сигареты.
— А если я нс позволю?
— У тебя сегодня месячные, что ли? — сказал он, щелкая зажигалкой.
— Я догадываюсь, почему это тебя интересует, — голос у Аси стал злым. Она разливала кофе в две чашки и видела, как дрожат ее руки.
— Нет, скорее всего ты ошибаешься. Мне месячные не помеха. Есть же и другие способы. Не будем делать из этого трагедии...
— Нет у меня месячных!—закричала Ася. — Пей свой кофе!
— Нет — так нет, — он отхлебнул, завел к потолку глаза, стряхнул пепел в раковину и вкусно затянулся. — Кофе ты безнадежно передерживаешь, — поведал он, выпуская дым.
— Если тебе что-то не нравится, можешь катиться к черту!
— Ну перестань. Извини и не заводись. Ты ведь злишься на меня за то, что я не появлялся раньше? Верно? Но теперь-то я здесь, с тобой. И мне с тобой хорошо. Чего же тебе еще нужно?
— А мне, мне будет хорошо?
— Будет неплохо.
И было действительно неплохо.
А в два часа пополуночи он ушел. Ася осталась смотреть, как тени на стене занимаются любовью, зная, что сейчас одна из них встанет, заберет со стула призрачную одежду и растворится, а другая тень будет плакать.
В пепельнице под часами заметно прибавилось окурков. Ася выбрала один, влажный от слюны и, лизнув его, ощутила вкус спермы.
На ветке липы, почти заглядывавшей в комнату, дремала горлица, спрятав голову под крыло. В свете луны она была изумрудной. Ася чутьем поняла, что старый кот, дремавший утром на капоте «Москвича», сидит под деревом и пялит на птицу жуткие свои глаза. Совсем уже собираясь заснуть, Ася вдруг услышала с улицы тихое, робкое «скрип... скрип-скрип...» Ошибиться было нельзя.
— Качели, это качели, — забормотала Ася и выглянула глубоко во двор.
Георгий сидел на качелях и курил, выпуская дым из носа. А напротив него стоял, опираясь на трость, длинный седоусый старик из соседнего подъезда. Ася помнила этого старика. Великое количество лет назад он преподавал скрипку в музыкальной школе. Обладал он чудовищно ловкими пальцами. Этими пальцами старик часто перебирал неимоверно длинные четки, составленные из девяносто девяти фасолинок, на каждой из которых была черная буква «о». Ася напрягла слух, но старик говорил тихо. Тогда Ася принялась читать по губам, благо их хорошо было видно под шевелящимися усами. Собственно говоря, старик произносил слова и усами тоже, приблизительно слово через три.
— В мои годы, — говорил старик, — старости не было вообще, а в смерть никто не верил. Гибли от пули, от шашки, от веревки гибли — но не от смерти. Мой дед, например, вообще не умер — его на плечах унес черт. Десять лет после этого в каждом третьем арбузе с его бахчи находили золотую монету... Черт исключительно любил нашу семейку. Мою прабабку Антонину Пжельскую он укусил за пиз...у, за то, что она переспала с ксендзом. Все, кого она нарожала после этого, погибли, утонув в речке Бобровице. Все по очереди. Ее самое, когда ей исполнилось двадцать девять лет, турки посадили на кол. Через три часа после кончины она превратилась в мужчину. Турки из страха сожгли тело прямо на колу...
Георгий сказал что-то, но его лица видно не было. Ася видела только, как под рубашкой шевелятся его костлявые лопатки.
— Память — странная штуковина, — отвечал ему старик, шевеля пальцами в воздухе, будто пытаясь его посолить. — Если девушка, проведя с тобой ночь, запомнит ее точь-в-точь как ты, то ты в свою очередь забудешь эту ночь быстро и навсегда. Зачем обоим помнить одно и то же?
Ася уже приняла решение. Надев сарафан на голое тело, не обуваясь, она выскочила на лестницу. Напротив ее двери, облокотившись о перила, стоял мужчина, с которым она была полчаса назад.
— Куда собралась? — спросил он, прищурясь.
— Тебе-то что? Изыди, приятель, — стараясь быть спокойной, ответила Ася.
— Так нечестно. Я ни в чем перед тобой не виноват, — сказал он. — Мне, ты уж прости, не хочется в небытие. Там, видишь ли, тоскливо.
— А ты найди другую дуру. Дур много.
— Ты не понимаешь. Думаешь, мне не известно, кто ожидает тебя во дворе?
— Испугался? — Ася облизнула губы. Ей очень польстило, что этот лощеный красавец-мужчина нервничает и выглядит идиотом.
— Ты знаешь, что произойдет с тобой, если ты выйдешь к нему?
— Догадываюсь.
— Хватит дурочку валять. Идем домой. Ты думаешь, он настоящий? А ведь настоящий-то — я! Это он — самозванец, миф, принц на коне блед. Он ведь смерть твоя! Я его узнал.
Ася глянула на него широко раскрытыми глазами и сказала:
— А ведь ты действительно умнее меня.
Мужчина улыбнулся, удовлетворенно вздохнул и шагнул к ней, пытаясь обнять. Но Ася, неожиданно даже для себя, проскочила под его руками и легко побежала вниз, шлепая босыми ногами по бетону.
Выбежав из подъезда, Ася в два прыжка достигла цели и рухнула перед Георгием на колени.
— Забери, забери меня отсюда! — кричала она, вцепившись руками в холодные поручни качелей.
Георгий дико глянул ей в лицо. Старик, стоявший рядом, захохотал.
Мужчина, вышедший из подъезда следом за Асей, приближался к ним не спеша. Подойдя ближе, он хмыкнул, опустив руку в карман пиджака, и встал, расставив ноги.
— Привет честной компании, — сказал он. — Я на два слова. Не возражаешь? — обратился он отдельно к Георгию. Тот молчал. — Значит, не возражаешь. Ну что ж, к делу... Зачем тебе она?