– Послушай, Лахнер, – сказал Ниммерфоль, – дама, которой ты хочешь услужить, для нас стала священной, и мы готовы всеми силами помочь тебе. Но скажи, в чем может выразиться наша помощь?
– Я должен во что бы то ни стало овладеть спрятанным документом, и притом как можно скорее, а то и жизнь мне не в радость.
Кто-то торопливо постучал в дверь.
– Кто это может быть? – удивленно спросил Ниммерфоль.
– Может быть, Биндер?
– Вряд ли, он кончает свои занятия в канцелярии только в пять часов, а теперь еще четыре!
Стук повторился с удвоенной энергией. Ниммерфоль поспешил открыть. В комнату вбежал Биндер.
– Лахнер! – с ужасом крикнул он, заметив товарища. – Несчастный, спасайся!
– В чем дело? – испуганно спросили все, вскакивая со своих мест.
– Сейчас расскажу… Ох, задыхаюсь: я так бежал, чтобы поскорее известить вас… Еле-еле удалось придумать для поручика сказку, чтобы он отпустил меня раньше срока…
– Да не томи ты!
– Так вот, вместе с почтой пришло письмо на имя Левенвальда. Я по рассеянности сунул его на стол с полковой корреспонденцией, а адъютант, не рассмотрев конверта, вскрыл его. Он стал неистово ругаться, зачем я подложил письмо вместе с полковой корреспонденцией. Тогда я успокоил его: облатка отклеилась так удачно, что ее можно заклеить, и полковник ничего не узнает. Адъютант приказал мне сделать это, «чтобы нам обоим не попало», как сказал он. Вкладывая письмо, я обратил внимание, что там упоминается имя нашего Лахнера, поскорее пробежал его, и что же! Фельдмаршал Ласси предписывает Левенвальду «немедленно арестовать гренадера Лахнера и держать вплоть до дальнейших распоряжений под строжайшим надзором, не позволяя ему сообщаться с внешним миром». Я отпросился под вымышленным предлогом и кинулся сюда, чтобы предупредить Ниммерфоля: я думал, что ты, Лахнер, все еще живешь в гостинице, и вдруг вижу, что ты здесь… Господи, ведь теперь тебе ничем и помочь нельзя! А все твои дурацкие затеи! Что ты натворил?
– Биндер, – взволнованно сказал Лахнер, – клянусь тебе всем святым, что я согласился на этот маскарад только из чистейшего патриотизма, по желанию высокого лица, стоящего у кормила власти. За удачное выполнение навязанной роли мне была обещана награда, и я думал воспользоваться своим преимущественным положением только для того, чтобы заставить вновь расследовать ту таинственную историю, благодаря которой мы попали в солдаты и лишены возможности выслужиться. Свое дело я сделал, и сделал, не хвастаясь, лучше, чем ожидало то лицо, которому это было нужно. И что же, вместо награды меня приказывают арестовать как преступника? Я ничего не понимаю! Я не могу поверить, что меня так предательски толкают в петлю после того, как воспользовались мною…
– А я так отлично понимаю, – с негодованием вскрикнул Вестмайер, – тебя из личных целей впутали в грязную историю, а когда настал час расплаты, то, чтобы отделаться от обещанной благодарности, суют в петлю.
– Как бы там ни было, – продолжал Лахнер, – мне все это остается совершенно непонятным. Очень может быть, что мой арест устраивается просто для того, чтобы дать мне незаметно исчезнуть, и что мне ровно ничего не грозит. Но все-таки, в силу рассказанного мною вам, братцы, я не могу идти на такой риск. Сегодня я во что бы то ни стало должен оказаться на свободе, а завтра… ну, завтра пусть меня хоть казнят. Но сегодня я должен довершить начатое.
– Тогда ты должен сейчас же уйти из казармы.
– Разумеется, – заметил Биндер. – Левенвальд может вернуться с минуты на минуту, и тогда – фью!
– Но ведь адъютант Гартингер тоже прочел это предписание, так он может принять меры?
– Полно, брат, – ответил Биндер, – Гартингер ничего не предпримет, так как это выдало бы, что он прочел секретное письмо, адресованное его командиру. Ведь и Ласси заканчивает свое послание следующими словами: «Вообще в высшей степени недоволен Вами». Ну а если Левенвальд узнает, что адъютанту известно, как фельдмаршал оценивает его деятельность, то ведь командир его со свету сживет!
– Значит, я могу рискнуть обратиться к ротному с просьбой об отпуске до утра?
– Попытайся, иного пути я не вижу.
– Вестмайер, ты должен идти со мной!
– С удовольствием, тем более что благодаря дяде я в фаворе у начальства, и мое заступничество…
– Боже тебя упаси! – воскликнул Лахнер. – Ты только замешаешься в эту кашу! Нет, с начальством я сам как-нибудь сговорюсь, а ты должен помочь мне раздобыть другое платье.
– Ну так пойдем!
– Прощайте, друзья мои!
– До свидания, Лахнер, счастливо!
Лахнер, узнав от вестового, что ротный командир у себя дома, направился туда и велел доложить о себе.
– Что за черт! – обрушился на него ротный. – Не успел прийти из отпуска, как опять хочешь гулять? Какая-нибудь любовная история? Да что за дьявол, наконец? У кого ты служишь: у отечества или у своей любовницы?
– Осмелюсь доложить! – ответил Лахнер. – Я забыл у родственников, у которых гостил в отпуске, свое белье. При этом шкаф, куда я его положил, незаперт, и белье может пропасть. А белье-то казенное, мне грозит жестокое наказание…
– Вранье! – категорически отрезал ротный. – Чтобы больше этого не было! – с этими словами фон Агатон, в сущности добрейший человек, схватил карандаш и нацарапал на обрывке бумаги пропуск. – Ну, сколько времени тебе надо на розыски белья?
– Да, я просил бы отпустить меня до утренней зори…
– Так и есть! Отправишься со своей милой на музыку и будешь трепать казенные сапоги! Черти! Лодыри! Дармоеды!
Как раз в тот момент, когда ротный собирался вписать срок отпуска в пропуск, к нему пришел другой офицер, заговоривший о служебных делах. Этот разговор продолжался добрых четверть часа. Как печально отразилась на судьбе Лахнера эта задержка, читатель увидит из следующей главы.
Выйдя из квартиры ротного командира, Лахнер встретил Вестмайера, который с лихорадочным нетерпением поджидал его.
– Ну что замешкался? – шепнул он ему. – Пропуск получен?
Лахнер кивнул.
– Боюсь только, что он будет тебе ни к чему. Пять минут тому назад вернулся полковник Левенвальд, и только что у ворот произошло какое-то движение.
– Поспешим, может, еще не все пропало!
Оба гренадера поспешили к воротам. Было очень темно, так как весь горизонт обложили густые облака, и уже начинал падать снег, грозивший перейти в снежную бурю. Сердца друзей болезненно сжались, когда они увидели, что ворота уже закрыты, между тем как обыкновенно они запирались только после вечерней зори. Мало того, вместо одного часового у ворот стоял целый патруль.
– Знаешь что, брат, – сказал Вестмайер, – лучше я сначала попытаюсь пройти. Судя по всему, кого-то стерегут, так надо узнать сначала, откуда ветер дует!
– Хорошо, попытайся!
Через минуту Вестмайер вернулся и заявил:
– Плохо дело! Отдан приказ не пропускать абсолютно никого. Меня не пустили, несмотря на мое штатское платье…
– Значит, мое дело проиграно, – сказал Лахнер, поникнув головой.
– Да, вероятно, тебя уже ищут, в казармы возвращаться нельзя. Пойдем к Ниммерфолю.
– Зачем? Не все ли теперь равно?..
– А затем, дурья голова, что окно комнаты Ниммерфоля выходит на пустырь, через который ты можешь бежать!
– Вестмайер! Ты возвращаешь мне жизнь!
Они поспешили к комнате Ниммерфоля.
– Как, вы еще здесь? – встретили их Ниммерфоль, Биндер и Гаусвальд. – А мы думали, что вы уже давно задали лататы, и пропустили не один стаканчик за ваше здоровье.
– Лахнер должен бежать через это окно!
– Но ведь его увидят!
– Нет. Уже теперь довольно темно, а через полчаса стемнеет окончательно.
– Разве ротный отказал в пропуске?
– Нет, но вернулся полковой командир и приказал никого не пропускать.
– Гм! Видно, я уже достаточное время побыл фельдфебелем!
– Ниммерфоль, ты затрудняешься оказать мне услугу, от которой зависит вся моя жизнь?
– Да не затрудняюсь я, а просто досадую. Ну что за черт! Я уже два раза бывал фельдфебелем, но каждый раз не долее как на двое суток.
– Ниммерфоль, пойми, дело идет не обо мне! – воскликнул Лахнер. – Все равно, я безвозвратно пропал. Но даже умереть спокойно я не могу, раз сознаю, что не исполнил своего нравственного долга…
– Лахнер! – произнес Биндер. – Ты говоришь так, словно делаешь завещание!
– Лахнер, – сказал Ниммерфоль, – ты не пропал, это говорит мне предчувствие, которое никогда не обманывало меня. Мы с тобой родились для чего-нибудь большого. Однако соловья баснями не кормят, надо делать дело – спасать товарища.
– Гаусвальду и Биндеру следует вернуться в казарму, они обязательно должны оказаться на местах, если будут делать перекличку!
– Да, ты прав, Лахнер, а то Талер, например, знает, что мы всегда держимся вместе, – сказал Ниммерфоль.
– Хорошо бы, если бы ты, Ниммерфоль, тоже ушел отсюда и запер дверь снаружи, – вставил Вестмайер, – я же останусь здесь с Лахнером.
– Ладно, так и сделаем. Что ж, до свидания, милый Лахнер! Да будет с тобой Всевышний!
– Ниммерфоль, – крикнул ему вдогонку Лахнер, – если тебя потянут к ответу, то ты утверждай, будто и знать ничего не знаешь!
Все ушли, оставив Лахнера с Вестмайером. Последний подошел к товарищу и флегматично уставился на него.
– Ну чего смотришь?
– А как ты думаешь, угадал я твои мысли, Лахнер, или нет?
– Именно?
– По-моему, ты посматриваешь на мое платье и думаешь: «Вот бы мне его!»
– Ты совершенно прав. Но я думаю и еще кое о чем: как бы в этом платье я не показался смешным!
– Что ты, милый! Дядя водил меня к придворному портному и сказал ему, что я должен быть одет, как самый изысканный дворянин, так что можешь не сомневаться…
– Да подойдет ли оно мне?
– Ну мы с тобой одного роста, а если фрак и будет сидеть не очень хорошо, то едва ли это помешает тебе исполнить задуманное. Давай-ка переодеваться поскорее!