– Как вы напугали меня, противный! – сказала она тоном ласковой укоризны.
– Чем именно, графиня? – спросил Лахнер, внутренне вздрогнув, так как ему пришло в голову, что Аврора каким-то образом узнала о случившемся с ним.
– Тем, что обещали скоро прийти, а между тем не шли.
– Да представьте себе, графиня, приехал из Лондона мой приятель, которого я вовсе не ждал.
– А я боялась, что с вами случилось что-нибудь ужасное!
– Извините, графиня, что заставил вас беспокоиться. Но вместе с тем я рад этому, так как теперь знаю, что вы не совсем безразлично относитесь ко мне.
– И вы будете уверять, что узнали об этом только теперь! – улыбаясь, спросила Аврора и шаловливо потрепала его по щеке.
– Счастью не так-то легко поверить! – с галантным поклоном ответил Лахнер.
Аврора села на маленький диванчик, жестом указала Лахнеру на мягкий стул, стоявший возле, и промолвила:
– Теперь давайте обсудим меню нашего ужина.
– Графиня, – ответил гренадер, – я явился к вам прямо из-за обеденного стола. Мой друг ни за что не хотел отпускать меня, но я должен был исполнить данное вам слово и сегодня же набросать план перестройки вашего зала для превращения его в театральный.
– Я крайне признательна вам, милый барон, за то, что вы так ревностно относитесь к моим интересам. Но ведь дела можно отложить и на завтра, сегодня же вы должны принадлежать мне, только мне одной, а не запираться наедине в комнате.
– Простите, дорогая графиня, но я еще никогда не нарушал данного мною слова!
– Боже упаси меня требовать от вас этого! Ведь это нарушение было бы невыгодно прежде всего мне самой: вы дали честное слово также и в том, что любите меня!
– Поверьте, дорогая, что мои чувства к вам не изменились и не изменятся!
– Ах, барон, барон, – вздохнула Аврора, – вы говорите это так холодно, что я боюсь, уж не изменились ли ваши чувства в это короткое время.
– Какое несправедливое обвинение! Дорогой друг мой, моя любовь подобна нежному розовому кусту, который ежедневно дает все новые и новые цветки. Мощным магнитом притянули вы к себе мое железное сердце…
– Ну а другой магнит не оказывает сильнейшего действия на ваше сердце?
Лахнер удивленно взглянул на Аврору и произнес:
– Я не понимаю вас, графиня. Какой другой магнит?
– Эмилия фон Витхан!
– Витхан? Она здесь при чем?
– Мне говорили, что вы ежедневно посещаете ее.
– Какая ложь!
– Мне говорили также, что вы затеяли недоброе, что хотите обмануть меня, что…
– Довольно, Аврора! Мне легче покинуть вас, чем выслушивать такие обвинения, оскорбительные для моей чести. Прежде всего, во всех этих подозрениях нет смысла. Для чего мне обманывать вас? Какую цель мог бы я преследовать при этом?
– Но посещения Эмилии Витхан…
– Я был у нее только раз. Вы знаете, что я должен был вступиться за нее на вечере у графини Зонненберг. Впрочем, за нее я не стал бы вступаться, если бы мне не надо было свести чисто дипломатические счеты с Ридезелем. Все равно, даже если бы он и не позволил себе известной вам пошлости, я придрался бы к чему-нибудь другому. Тут же все вышло очень кстати: я мог действовать как рыцарь, и как кавалер, и как дипломат. Но правила хорошего тона требовали от меня, чтобы я на другой же день сделал визит баронессе. В этот визит судьба вторично вовлекла меня в приключение. Тогда я сказал себе: «Все! Это становится скучным!» – и когда ко мне пришел ее человек с приглашением на вечер, я сослался на неотложные дела и… отправился к вам!
– Милый!
– Это одна сторона дела. А другая, – учтите это, графиня! – нельзя предъявлять анонимные обвинения. Укажите мне того негодяя, который позволил себе задеть мою честь, и я притащу его к вам за волосы, чтобы заставить в вашем присутствии отказаться от ложного поклепа!
– Милый Артур, я с радостью укажу вам клеветника, но не сегодня. Забудем про все это, забудем весь мир с его злобой и коварством! Пусть сегодня царит в наших сердцах нечто другое, нечто противоположное злобе и ненависти!
Ее лицо пылало, губы тянулись к красивому гренадеру, объятия манили и влекли.
«Что же делать? – подумал Лахнер. – Видно, она не успокоится, пока я не дам ей осязаемых доказательств своей любви. Не скажу, чтобы это очень прельщало меня, но… что же делать? Авось, утолив жажду страсти, вспыхнувшую на закате ее молодости, она даст мне возможность отыскать нужную бумагу. Так за дело! Эмилия, ты должна простить мне мою невольную измену!»
– Хорошо, графиня, – сказал он, – подчиняюсь вашему желанию и на сегодня забываю о мести. Но дайте мне свою руку в знак того, что вы никогда больше не заподозрите меня в такой гнусности!
– Вот вам обе, милый! – воскликнула экспансивная Аврора, простирая к нему руки.
Словно подхваченный вспышкой страсти, Лахнер бурно привлек Аврору в свои объятия и стал покрывать ее пылкими поцелуями. Ее пылающие губы отвечали лобзанием на лобзание. Но мнимо влюбленный становился все порывистее, все пламеннее, все предприимчивее…
– Барон! – с притворным негодованием воскликнула вдруг Аврора. – Барон! Оставьте! Как вы смеете!.. За кого вы меня принимаете? Оставьте, гадкий! Это наглость! Барон! Артур! Я запрещаю… – В ее горле что-то всхлипнуло, слова пресеклись, а после внезапно наступившей тишины красноватую полутьму будуара вдруг прорезал счастливый, страстный шепот: – Милый мой!..
Прошло какое-то время, Аврора отдыхала, счастливо утомленная, ее голова покоилась на плече Лахнера. Царило молчание. Наконец он мягко высвободился и сказал:
– Как это ни грустно, но я все-таки должен сдержать данное честное слово. Придется взяться за работу.
– Артур, подумай, ведь ты уйдешь от меня на целую вечность! Если бы ты хоть позволил присутствовать при твоей работе…
– Что ты, Аврора, разве это возможно! Да я тогда никогда не нанесу на бумагу ни одной линии!
– Но это будет долго!
– Всего час, а потом…
– Что же, придется покориться тебе, мой смелый завоеватель! Я воспользуюсь этим временем, чтобы навестить подругу, но через час буду уже дома. Что тебе нужно для работы?
– Несколько листов бумаги и карандаш, остальное у меня с собой.
– Я крикну слуг, чтобы они помогли тебе.
– О, как ты любезна!
Графиня провела Лахнера в соседнюю с залом комнату – ту самую, где висела картина, изображавшая убийство Цезаря, крикнула слуг и приказала зажечь все канделябры, бра и люстры. Затем, нежно и многозначительно пожав Лахнеру руку, ушла.
Наш гренадер достал из кармана складной метр и принялся обмеривать комнату, нанося размеры на листок бумаги. Когда это было сделано, он отослал помогавших ему слуг прочь, запер на ключ выходившую в коридор дверь и тщательно осмотрелся по сторонам.
Всюду, куда можно было заглянуть, царила тьма. Очевидно, графиня ушла.
«Ну так немедля за работу!» – решил Лахнер и, взяв со стола канделябр, поднес его к картине.
Если бы он мог знать, что за ним с любопытством и страстью следит взгляд Авроры!
В боковой стене комнаты среди лепных украшений было скрыто потайное отверстие, через которое можно было оглядеть всю комнату. Это отверстие было устроено для того, чтобы можно было видеть введенного в комнату посетителя и решить, принять его или нет. Во всех сомнительных случаях, когда, например, покойный граф ждал неотвязного кредитора, слуги получили приказание говорить, что они не знают, дома ли граф, что они пойдут посмотреть и тогда скажут, и граф, проверив через это потайное оконце личность посетителя, отдавал то или иное распоряжение.
Думая о возможности расширить зал за счет прилегающих комнат, Аврора случайно вспомнила и об этой темной каморке и захотела понаблюдать за работающим «бароном». Ни один из ее прежних возлюбленных не нравился ей до такой степени, как этот рослый, страстный, сильный молодой человек, и Авроре не хотелось ни на минуту терять его из виду. Вот почему, не предвидя ничего печального, не подозревая ничего, она забралась в тайничок.
Лахнер подошел к картине и стал тщательно осматривать ее.
«Как добросовестно он осматривает стену! – подумала Аврора. – Вот удивительный человек! На него можно положиться! Но что ему нужно на полу? Не понимаю!.. Опускается на колени, выстукивает паркет… А, догадываюсь! Он хочет поместить здесь колонну, которая будет подпирать пролет. С другой стороны надо будет поставить вторую. Отлично, милый Артур, отлично! Я вполне согласна с твоим проектом! По-моему, надо будет выбрать коринфский ордер, но если ты решишь, что ионический или дорический лучше, то я спорить не стану!.. Но что он делает теперь? Что это за инструмент? Стамеска? Но к чему? Он взламывает квадратик паркета? А, вероятно, он хочет выяснить, на чем положен паркет и вынесет ли подполье вес колонн. Ах, какой глупый! Ну к чему он делает это сам? Позвал бы слуг. Впрочем, для любимого человека приятнее всего все делать собственноручно…»
После некоторых усилий квадратик паркета треснул и выскочил из гнезда. Лахнер старательно осмотрел образовавшееся отверстие, но не нашел там ровно ничего, кроме пыли и гнили.
Взгляд гренадера отразил недоумение и разочарование. Он снова подошел к картине и рукояткой стамески принялся выстукивать ее. Вдруг он с восхищением хлопнул в ладоши. В одном месте картины, там, где были изображены ступеньки, звук явно выдавал пустоту. Присмотревшись внимательнее, Лахнер заметил, что в этом месте линии, ограничивающие квадратик плитки, были не нарисованы, а представляли собой щель, очень узкую, практически незаметную, так как она сливалась с остальными, нарисованными. Лахнер засунул в эту щель лезвие своего перочинного ножа, и это место картины легко открылось, словно обыкновенная дверка. Из тайника Пигницер ясно видела, что за дверкой был небольшой шкафчик, в котором лежали какие-то бумаги.
Все поплыло перед глазами Авроры, она чуть не упала от удивления, гнева, разочарования, ревности!
«Так вот оно что! – стиснула она зубы. – Значит, Кауницу для чего-то было нужно найти этот тайник, о существовании которого не знала даже я сама, и ради этого он явился ко мне в дом, притворяясь влюбленным? Негодяй! Ради своих темных целей он осмелился даже…»