– Часов до семи мы свободны, – ответил Биндер.
– Отлично! А не соблаговолите ли вы вспомнить, что мы со вчерашнего дня ничего не ели?
– И то правда, – ответил Ниммерфоль. – Да до того ли было нам, чтобы думать о еде? Но теперь, когда ты напомнил, у меня под ложечкой так и засосало…
– Так вот, у меня еще остались деньги от вчерашнего. Пойдем сейчас в ближайший кабачок и поужинаем!
Предложение было принято не без удовольствия, и приятели направились в трактир под вывеской «Собрание любви», где заняли отдельную комнату.
Там они просидели за едой, питьем и разговорами до половины седьмого, когда Ниммерфоль и Биндер вынуждены были уйти. Было решено, что после исполнения задуманного плана Тибурций снова побывает у Лизетты, узнает от нее, что сказал ей император, и сообщит об узнанном приятелям. Сделать последнее было решено следующим образом: Ниммерфоль будет держать окно своей комнаты открытым, а Вестмайер проберется пустырем и кинет в окно записку, в которую вложит кусок хлебного мякиша: это придает вес и не делает шума.
Так и порешив, приятели разошлись.
Вестмайер отправился в переулочек, где жила Лизетта, и принялся ходить там по противоположной стороне.
Ему пришлось прождать с полчаса, пока в окне загорелся желанный огонек. Походив еще минут пять, Тибурций решительно двинулся к Лизетте.
Женщина, отворившая ему дверь дома, не хотела было впустить его, но Вестмайер, не говоря ни слова, рванул дверь к себе, отбросил старуху в сторону и направился по коридору к двери комнаты Лизетты.
Он постучал в дверь, никто ему не ответил.
Вестмайер постучал сильнее.
– Кто там? – после некоторой паузы отозвался голос Лизетты.
– Это я, твой двоюродный брат Тибурций. Открой, Лизетта!
– Да я не одна, я уже сплю!
– Ну вот глупости! Что за церемонии между родственниками!
– Что ты вздумал прийти так поздно? Приходи завтра!
– Открой, Лизетта! Ты знаешь, я с детства привык делиться с тобой всякими горестями, а у меня сейчас страшное горе. Открой мне!
За дверью послышалось какое-то шушуканье, тихий смех Лизетты, чье-то недовольное, но подавленное ворчание. Затем Лизетта подбежала к двери, открыла ее и впустила Вестмайера, говоря:
– Ну уж входи, полуночник!
Она была в ночной сорочке, и ее полуголые плечи прикрывал наброшенный на скорую руку платок.
– Ну в чем дело? – сказала она, садясь на стул около стола. – Да говори скорее, я спать хочу!
– Ах, Лизетта, у меня гибнет лучший друг, и я не могу спасти его!
– То есть как это «гибнет»?
– Его приговорили к повешению!
– Значит, заслужил!
– Нет, он невиновен!
– Ну вот еще! Это просто твое воображение!
– Какое там воображение! У меня в руках имеются все доказательства как вещественные, так и документальные!
– Отчего же ты не представишь их судьям?
– Бесполезно! Суд уже состоялся, да и дело очень темное: друга хотят обвинить во что бы то ни стало!
– Так ты обратился бы к императрице!
– Я пробовал сегодня обратиться к ее величеству, но меня не пустили.
– Почему?
– Потому что надо было взять пропуск в канцелярии, а я не знал этого. И беда в том, что следующий приемный день будет уже после казни!
– Так отчего же ты не обратишься к императору Иосифу?
– Это бесполезно. Его величество умышленно восстановили против невинно осужденного, и император меня не примет, не выслушает… Что я такое?.. Простой солдат. Конечно, завтра я попытаюсь сделать это, но заранее уверен, что ничто не поможет… А как это ужасно! Если бы я еще сомневался в его невиновности, а то у меня с собой все доказательства…
– Да расскажи ты мне, в чем дело!
– Изволь. Но только ты не должна никому говорить об этом! Так вот слушай! Ты помнишь, как меня с товарищами однажды арестовали по недоразумению и после этого сдали в солдаты?
– Да, припоминаю…
– Так вот. В числе арестованных вместе со мною был и Лахнер, тот самый, которого собираются казнить послезавтра. Тогда, сидя на гауптвахте, мы не подозревали ничего дурного и думали, что нас отпустят. Вдруг вводят еще арестованного. Этот арестованный оказался впоследствии политическим преступником Турковским…
– Которого казнили за заговор?
– Вот-вот. Но тогда этого никто – ни мы, ни Лахнер – не знал. Турковский обратился к Лахнеру, отвел его в сторону и стал просить его оказать ему услугу.
– Почему же он обратился именно к нему?
– Милая Лизетта, если бы он обратился ко мне, то ты спросила бы, почему именно ко мне! Впрочем, дело объясняется очень просто: Лахнер – большой шутник, и мы все время смеялись его остротам, называя его по имени, а у Турковского был знакомый, которого звали так же. Ну да это не суть важно. Турковский сказал Лахнеру, что ему придется завтра умереть, а потому Лахнер должен исполнить его последнюю волю. Лахнер захотел узнать, в чем эта воля заключается. Тогда Турковский объяснил ему так: существует дама, которую зовут баронессой фон Витхан; эту даму обвинили в связи с ним, Турковским, а у него имеются доказательства, что она не виновата, что все это дело подстроил муж баронессы. Так вот, как сказал Турковский, он сам уже ничего не мог сделать, но Лахнер должен дать слово отыскать, согласно данным указаниям, эти документы и вручить их баронессе Витхан. Лахнер года два не мог взяться за это дело, потому что мы все были в походе. Вернувшись в Вену, он принялся искать документы, обеляющие баронессу Витхан. Ему посчастливилось: в тайнике у графини фон Пигницер, у которой жил Турковский прежде, Лахнер нашел все, что нужно. Но Пигницер усыпила его, отобрала оправдывающие баронессу документы, подсунула другие, оставшиеся после Турковского, и вот Лахнер, сам не зная того, принес баронессе Витхан вместо оправдательных документов план вооруженного восстания. Лахнера поймали с этим планом и осудили на смертную казнь. На следствии он ссылался на графиню Пигницер, но та облыжно показала, будто она ничего по этому делу не знает и Лахнер все врет. Недавно мне удалось хитростью достать у нее все эти бумаги, и потому я и говорю, что он, Лахнер, не виноват.
– А какого рода этот оправдательный документ?
– Их два. Письмо Турковского, в котором он заявляет, что никогда не состоял ни в деловых, ни в любовных отношениях с баронессой фон Витхан, и письмо покойного мужа баронессы, который подтверждает, что это правда.
– И эти документы у тебя, гренадер? – загремел сзади чей-то голос.
Вестмайер обернулся и увидал императора, взор которого метал молнии гнева.
– Ваше императорское величество! – вскрикнул Вестмайер, падая на колени.
– Встань, гренадер! – сказал ему император. – Встань и расскажи мне без стеснения все по порядку. Если ты говоришь правду, то твой товарищ будет спасен! Но помни: ни одного слова утайки, неправды!
Вестмайер принялся рассказывать. Он упомянул, какими верными товарищами были он, Лахнер и Биндер до солдатской службы, как их связь не нарушилась после того непонятного недоразумения, последствием которого была сдача их в гренадеры. Он рассказал про таинственную черную карету, про любопытство Лахнера и попытку разгадать тайну этой кареты. По всем признакам, Лахнеру удалось узнать что-то важное, но никому из товарищей он не обмолвился и полусловом о том, что видел и узнал там, потому что дело касалось важных государственных интересов. Потом состоялось непонятное выступление Лахнера в роли майора Кауница! Товарищи поспешили повидать его и старались убедить, чтобы он отказался от такой опасной роли, но Лахнер опять ответил, что делается это для блага государства и он не может ничего рассказать по этому поводу.
Вестмайер повинился перед императором в проступке Биндера, узнавшего о приказании немедленно арестовать Лахнера, рассказал об отчаянии последнего, о том, как товарищи дали ему возможность бежать; как на другое утро Лахнер добровольно явился в казарму; как его арестовали и подослали Биндера разузнать тайну, которой официально на следствии было запрещено касаться; как на суде арестовали Гаусвальда, чтобы добиться единогласного решения; как через Биндера товарищи узнали ту часть тайны Лахнера, которая касалась баронессы Витхан; как они решились пробраться к графине Пигницер и заставили ее выдать вещественные доказательства невиновности Лахнера.
– Гренадер! – удивленно воскликнул Иосиф. – Но понимаешь ли ты, что вы совершили совсем непозволительный проступок!
– Да, ваше императорское величество, но дело шло о спасении товарища!
– Кто крадет ведро, чтобы потушить начинающийся пожар, тот совершает воровство, – задумчиво сказал Иосиф. – Однако такого вора я не только не стал бы наказывать, но похвалил бы и наградил! Продолжай, гренадер!
Вестмайер рассказал, как они добились от графини Пигницер признания, как во избежание ее отказа от данных показаний они пригласили бургомистра и полицейского засвидетельствовать ее подпись и запечатать пакет с вещественными доказательствами, и в заключение предъявил императору то и другое.
Иосиф внимательно прочитал протокол дополнительных показаний графини Пигницер, затем взял пакет, и его рука уже взялась за шнур, чтобы сорвать печати, как вдруг Вестмайер испуганно вскрикнул:
– Ваше величество! Умоляю простить меня, но…
– В чем дело, гренадер? – удивленно спросил Иосиф и, видя, что Вестмайер смущен и робеет, прибавил: – Не бойся, говори прямо!
– Ваше величество, эти вещественные доказательства только тогда будут иметь силу, если при официальном расследовании печати окажутся целыми. А между тем едва ли вашему величеству покажется удобным производить это официальное расследование здесь.
– То, что произошло здесь, – твердо и отчетливо сказал Иосиф, – должно быть забыто, должно умереть. Понимаешь, гренадер?
– Так точно, ваше величество!
– Ты совершенно прав, пусть бумаги останутся у тебя. Теперь вот что: с просьбой о помиловании гренадера Лахнера придется обратиться к ее величеству. Но вас так не пропустят. Мне же неудобно выказать слишком большую осведомленность в этом деле. Как же быть?.. Вот что: завтра ровно в десять часов будьте во дворце и просите, чтобы вам дали возможность увидеть меня. Я уже отдам соответственное распоряжение дежурному камергеру. Вы обратитесь ко мне с просьбой выслушать ваше дело, я же отвечу вам, что вам надо обратиться к шефу полка, то есть к моей августейшей матушке. Вы, разумеется, укажете, что вас не пропустят к ней, и тогда я устрою все. Ступай, гренадер, но будь завтра с товарищами ровно в десять часов у меня. Да помни: все, что ты видел и слышал здесь, тебе просто приснилось, и что это – такой сон, который надо сейчас же забыть! Ступай!