. – Но как это все-таки неприятно! Именно теперь, когда меня ждет счастье с Луизой, я должен был порвать с прошлым. Если бы Лизетта взяла подарок, у меня было бы легко на сердце, а так… Боюсь, что этот чертенок еще наделает мне хлопот… Впрочем, что пугать себя разными страхами именно сегодня, в такой удачный день! Во-первых, мой расчет оправдался, и мне представляется возможность помериться оружием с «непобедимым» «старым Фрицем». Во-вторых, я нашел женщину, которая беззаветно любит меня, готова слиться со мной душой и телом. Две мечты сбылись! Так будем же без страха смотреть вперед!
Император полежал еще немного, потом встал и отправился в парк.
Ночь выдалась темная и теплая. Весна как-то сразу вступила в свои права, и одна неделя сотворила истинное чудо. Снег сошел без остатка, почки на деревьях набухли и росли чуть не глазах, а из земли дерзко высовывались молодые ярко-зеленые сочные побеги травы. Целый день сияло безмятежно-ласковое солнце, нагревая землю, а ночью, чтобы не дать накопленному за день теплу унестись в межзвездное пространство, ангелы натягивали по небосводу мягкое, теплое покрывало тумана. И в этой насыщенной теплой влагой атмосфере природа еще энергичнее отдавалась созиданию.
Иосиф пошел знакомыми дорожками в самую глубь парка, где за купами еще голых деревьев уютно прятался Китайский павильон. Сколько раз это хорошенькое игрушечное зданьице служило ему с Эмилией защитой от дождя и непогоды! Сколько бессознательно-лживых клятв и обетов было произнесено под его кровлей, скольких грез были свидетелями его расписные стены!
Но все это было так себе, просто детская комедия, игра в любовь, теперь же его ждала там истинная страсть, любовь двух зрелых людей, исстрадавшихся и потому умевших ценить блаженство полноты ощущений…
Вот из-за арабесок сплетшихся оголенных ветвей уже стали смутно проглядывать причудливые очертания крыши павильона. Добро пожаловать!
Иосиф открыл дверь и вошел в павильон.
Это зданьице было выстроено еще при его отце и уже давно составляло личную собственность Иосифа. Очень часто, когда императора одолевала тоска и не хотелось видеть людей, он скрывался в Китайский домик и там запирался на несколько дней. В домике было всего две комнаты. Первая, довольно большая, с большим окном, совмещала в себе кабинет, гостиную и столовую. У самого окна стояли большой письменный стол, шкаф и ряд полок. В противоположном углу находилось несколько удобных креслиц и кушеток, кокетливо перегороженных невысокими ширмочками. Посредине, ближе к «мягкому» углу располагался обеденный стол. Вторая комната представляла собой спальню.
Войдя в павильон, Иосиф сразу заметил, что Франц сделал все, что нужно. Комнаты были проветрены, и окна снаружи защищены массивными ставнями, а изнутри – плотными шторами. Свечи и лампы были заправлены и зажжены, в спальне постлана кровать. На обеденном столе был накрыт холодный ужин, немного поодаль, на столике около мягких креслиц, стояла батарея разных бутылок, чтобы пирующие могли выбрать себе вино по вкусу, а также – груды тарелок, ножей и вилок, стаканов и рюмок про запас.
Иосиф с довольным видом оглядел все эти приготовления и в счастливой задумчивости уселся в кресло около заставленного винами столика. Как с ним нередко бывало, он весь день почти ничего не ел, и теперь сразу почувствовал сильный голод. А между тем Луиза все не шла!
Иосиф подождал еще немного, потом рассеянно пересмотрел бутылки, взял любимое им старое венгерское, налил себе маленький бокал и поднес ко рту.
Вдруг сзади него из-за ширмочки выскользнула тень, одна белоснежная рука обвила его за шею, а другая остановила стакан, и милый, глубокий, бархатистый, низкий голос с кошачьей вкрадчивостью сказал:
– Разве вы, ваше величество, не хотите подождать меня и выпить вместе за нас, за наше… обручение?
– Луиза! Так ты уже здесь, проказница? – радостно вскрикнул Иосиф, притягивая к себе молодую женщину и страстно обвивая ее стан. – Только раз и навсегда, Луиза: когда мы одни, ты должна забыть о моем сане и титуле… Ну, иди сюда, ко мне на колени! Выпьем за нас, за наше будущее, за тот счастливый миг, который открыл мне глаза! О, Луиза, как я люблю тебя!
Луиза села на колени императора и обвила его шею. Кое-как он ухитрился налить ей стаканчик вина. Они чокнулись, глубоко-глубоко заглянули друг другу в глаза и выпили вино до дна…
– Луиза! – вне себя от страсти, воскликнул Иосиф. Это был даже не крик, а какое-то страстное рычание.
Так, должно быть, рычали изголодавшиеся римляне, похищая сабинянок и стискивая их гибкие тела в своих мощных объятиях.
И подобно им Иосиф вдруг запрокинул вниз голову Луизы и прильнул в жарком поцелуе к ее дышавшим страстью устам.
Прошло некоторое время, и снова раздался голос императора:
– А теперь есть, есть и есть, Луиза! Ты знаешь, я сегодня ничего еще не ел!
С этими словами Иосиф подошел к обеденному столу и поставил несколько бутылок с вином и несколько бокальчиков и стаканов у приборов.
Через минуту подошла и Луиза. У нее был счастливо-утомленный вид, она застенчиво, стараясь не смотреть на Иосифа, заняла кресло у стола.
– Луиза, – сказал Иосиф после того, как они отчасти утолили голод, – мне хотелось бы спросить тебя кое о чем…
– Так спроси, – улыбнулась молодая женщина, по-кошачьи пригибаясь к Иосифу и спрятав раскрасневшееся лицо на его груди.
– Я не понимаю… Ведь не теперь же ты меня полюбила…
– Я полюбила тебя с первого взгляда!
– Вот я и не понимаю: как могла ты защищать Эмилию, покровительствовать нашей любви, раз сама любила меня?
– Это было совершенно бескорыстно, но не так уж глупо. Препятствия только раздувают костер любви и превращают простую склонность в сильную страсть. Может быть, если бы тогда я не помогала вам, теперь ты пламенно любил бы ее и был бы потерян для меня!
– Но ты ведь не могла руководствоваться столь сложным расчетом?
– Видит Бог, я и не руководствовалась им! Просто я слишком сильно любила тебя, больше, чем себя. И я говорила себе: «Если не могу быть счастливой я, то пусть хоть он будет счастлив!»
– Милая!
– Но маленькая надежда у меня все-таки была. Я думала: «А вдруг он поймет, что это – не то, что ему нужно? Вдруг он все-таки заметит меня и мою страсть?» Временами я впадала в отчаяние и хотела уйти в монастырь, чтобы там похоронить свою несчастную любовь, но меня не оставляла надежда на Божью милость. Когда баронесса попала под следствие, то я очень перепугалась. Я боялась, чтобы это не подлило масла в огонь твоей любви. Поэтому я изо всех сил старалась, чтобы Эмилия не понесла незаслуженной кары…
– Но обыкновенно женщины действуют и рассуждают совершенно иначе!
– Да, любимый, ты прав. Но, может быть, поэтому-то так мало счастливых женщин: это была бы неправильная тактика. Однако я действовала так не из корысти – я искренне любила тебя, только мне не хотелось, чтобы ты пал жертвой самообмана. Мне почему-то всегда казалось, что ты не можешь любить Эмилию по-настоящему. Она очень милая, очень чистая и очень хорошая женщина, но… она не для тебя. Она создана быть верной женой среднему человеку, она не может понять, что бывают положения, когда нельзя с кем-то встать вровень. Твоя любовь сама по себе почетнее, чем брачный венец. А она больше всего страшилась бесчестья, которое видела в незаконной связи. Ах, да разве можно думать об этом, когда любишь!
– Я благодарю Бога, Луиза, что он дал мне возможность прозреть и увидеть твою любовь. Теперь я молю его об одном: чтобы он дал и мне, и тебе долгую-долгую жизнь. Можем ли мы теперь прожить друг без друга?
– О, нет! Теперь нет!
– Конечно, на короткое время нам придется расстаться, но я надеюсь, что это будет очень недолго…
– Расстаться? Но почему?
– Война…
– О, я все еще надеюсь, что эта война не разразится!
– Я должен огорчить тебя, Луиза: война уже началась! Только что прибыл курьер с извещением, что прусский король вторгся в пределы Богемии!
Луиза закрыла лицо руками и несколько минут просидела в молчаливом отчаянии.
– Ах, чего бы не дала я, лишь бы прекратить эту несчастливую войну! – сказала она наконец.
– Полно, Луиза, о счастливом или несчастливом исходе войны можно судить только по ее окончании!
– Эта война несчастлива потому, что она неправая!
Иосиф с улыбкой посмотрел на княгиню и сказал без всякого высокомерия и иронии:
– Что можешь понимать ты, женщина, в государственных делах и в государственном праве?
– Больше, чем ты думаешь, Иосиф. Я много работала по этому вопросу вместе с покойным мужем, компетенция которого тебе известна, и научилась разбираться в спорных претензиях. По приезде в Вену я не оставила своих работ, потому что ее величество почтила меня своим доверием и зачастую поручала готовить ей справки по каким-либо вопросам, а вследствие этого у меня и оказались ключи всех библиотечных шкафов. Попутно я ознакомилась и с баварским вопросом. У Австрии нет прав на Баварию, и попытка присоединить ее является действительно самовольным уничтожением ленных прав!
– Луиза, ты говоришь о том, что плохо знаешь! Австрия ничего не присоединяет и никого не подавляет. Вопрос о Баварии – это дело частного соглашения между курфюрстом и австрийским эрцгерцогом. Всякий вправе распоряжаться своей собственностью!
– Говорил бы ты так, если бы твоей державной матушке пришло в голову продать Австрию соседней державе? Нет, Иосиф, корона не является частной собственностью, которой можно распоряжаться как угодно!
– Луиза, мне не хочется превращать наш первый брачный вечер в какую-то дипломатическую конференцию, где люди упражняются в диалектике. Скажу тебе одно: ты рассуждаешь, как женщина, как человек, а я – как венценосец. То право, о котором ты говоришь, создано людьми. Но есть высшее право, право божественное. Кто может судить Бога? Никто! Кто может судить венценосца? Только Бог! Человек преследует невинность, покровительствует пороку – он достоин суда. Но разве не преследовал Господь своим гневом Иова, отдав его, добродетельного, во власть сатане