– Я могу посоветовать только одно, князь: поговорите с товарищами Лахнера. Тайны они не знают, я в этом уверен, но я имел случай убедиться, что они знают гораздо больше меня.
Левенвальд рассказал, как горячо защищал Лахнера Вестмайер.
– В таком случае я попрошу вас, генерал, – сказал Кауниц, – распорядиться, чтобы этого Вестмайера прислали через час в отведенную мне палатку.
И канцлер простился с генералом.
Вестмайер, Гаусвальд, Ниммерфоль и Биндер только что собирались отправиться к маркитантке, когда первого потребовали к Кауницу.
Из выданных им Левенвальдом денег наши друзья истратили очень мало, и так как Левенвальд не взял у них оставшихся, то они решили пропить их за здоровье Лахнера. Правда, Ниммерфоль заикнулся было, что следовало бы подождать возвращения раненого друга, но Гаусвальд возразил, что тогда им представится другой предлог: их ждет, сказал Левенвальд, награда, будет на что кутнуть особо, а теперь надо же отпраздновать успех предприятия. Этот аргумент показался убедительным, и решено было вечером устроить небольшой кутеж. И вот едва собрались они идти к маркитантке, как их планы расстроили.
– Что могло понадобиться старому князю? – ворчал Вестмайер. – Надеюсь, что он, по крайней мере, не задержит меня долго и не вздумает расспрашивать о подробностях нашего приключения.
– Вестмайер, – сказал Ниммерфоль, – а ведь палатка князя стоит на пути к палатке маркитантки. Так не стоит возвращаться обратно: пойдем все вместе и подождем тебя там, а потом гуляй, душа!
Кауниц не задержал Вестмайера, но то, что мог рассказать ему Тибурций, оказалось очень важным. Кауниц узнал, что товарищи уговаривали арестованного раскрыть тайну, и как гренадер ответил, что не сделает того, что может повредить отечеству. Это уже прямо доказывало, что Лахнер не мог быть изменником. Князь решил подождать, не выздоровеет ли Лахнер в ближайшие дни, чтобы поговорить с ним. Вместе с тем он вспомнил, как Лахнер упорно не доверял Римеру, и в нем зашевелились смутные подозрения. Тут же князь решил, что если выздоровление Лахнера не затянется и он в ближайшие дни вернется в лагерь, то он его подробно расспросит и во что бы то ни стало выведет всю историю на чистую воду.
Товарищи радостными возгласами встретили так неожиданно быстро освободившегося Вестмайера и шумной гурьбой отправились к маркитантке.
– Эх, Лахнера бы нам сюда, – вздохнул Вестмайер. – Как-то он, бедолага поживает? Уж не хуже ли ему, чего доброго?
– Полно, Тибурций, – заметил Ниммерфоль, – вспомни, что я рассказывал тебе: доктор исключает какую бы то ни было опасность, а баронесса дала слово известить, если Лахнеру станет плохо. Раз никаких известий нет, значит, все идет хорошо, и, того гляди, Лахнер не сегодня-завтра опять будет среди нас.
– Так пойдем, ребята, поскорее, – весело вставил Гаусвальд, чтобы пропустить стакашек за его выздоровление!
Гренадеры весело ввалились в палатку маркитантки, заняли свободную скамью и потребовали вина. При их приближении подручный маркитантки поспешно спрятал лицо и скрылся в ночной темноте.
– Что за таинственный тип! – воскликнул Вестмайер. – Меня начинает раздражать, что он каждый раз отворачивается и убегает. Как-нибудь догоню я его и выясню, в чем тут дело! Тетушка, – обратился он к маркитантке, – что это за странный молодой человек у вас?
– Подручный-то мой? А это мой племянник, племянник, – с хитрой улыбкой ответила маркитантка.
– Я, помнится, уже его видел где-то.
– А вы откуда родом?
– Из Вены.
– Ну, так не видали, потому что мой племянник никогда в Вене не бывал. Он из Зальцбурга.
– Странное дело, – недоверчиво буркнул Вестмайер, принимаясь за свой стакан.
А молодой человек, обративший на себя его внимание своим странным поведением, отбежал за несколько палаток и притаился около большого дерева, которое совершенно скрывало его тенью. Он решил обождать там, пока гренадеры не уйдут.
Прошло с полчаса, и ожидание стало надоедать беглецу. Он досадливо переминался с ноги на ногу и хотел было отправиться побродить по лагерю, как вдруг вид приближающейся фигуры, слабо освещенной отблесками огней костров, заставил его вздрогнуть и остановиться в нерешительности.
Это был император, в этом молодой человек не мог ошибиться. Сколько раз с наступлением темноты ему приходилось видеть закутанного в серый плащ Иосифа, обходившего лагерь. Это бывало и вечером, и поздно ночью, и на рассвете… И сколько раз уже он собирался кинуться к императору, сказать ему то, что накипело на сердце. Но в решительный момент робость сковывала его, и император проходил мимо, даже не заметив сторожившей его тени.
Теперь император подходил все ближе и ближе.
«Господи! Неужели и сегодня мне не удастся побороть проклятую робость, неужели и сегодня?.. – подумал юноша и заломил руки. – Нет, это невозможно… Эх, будь, что будет!»
– Ваше величество! – тихо окликнул он императора, проходившего мимо дерева.
Иосиф вздрогнул и остановился.
Тогда мальчик измененным голосом продолжал:
– Ваше величество, умоляю, выслушайте меня! Мне необходимо сообщить вашему величеству кое-что очень важное.
– Кто ты, мальчик? – мягко спросил Иосиф.
– Я все скажу вашему величеству, но мне надо сделать это наедине… Умоляю… окажите милость… очень важно… – бормотал юный проситель, объятый паническим страхом, что император не внемлет его мольбе.
– Да кто ты такой?
– Подручный маркитантки… меня все знают… Иосиф на минуту задумался. Какая опасность могла грозить ему, если он выслушает юношу? Покушение? Но не этот же юнец станет покушаться; да если бы он и хотел сделать это, то мог бы напасть неожиданно, из-за дерева, сзади… Но кому может быть нужна жизнь его, императора? Нет, смешно и предполагать такое! Но вместе с тем сколько бед, сколько несчастий не было предупреждено только потому, что сильные мира не удосуживались снизойти до выслушивания сообщений незначительного человека. Как знать, что мог подслушать такой мальчик.
– Иди за мной, – коротко обронил император, направляясь вперед.
Юноша последовал за монархом.
У входа в палатку Иосиф приказал, чтобы никто не входил без зова, а затем, впустив своего спутника и старательно закрыв полог, отошел в угол, сбросил там плащ и обратился к юноше, стоявшему около полога:
– Ну-с, подойди-ка ближе. Я слушаю.
Юноша сделал два-три неверных шага, вдруг упал на колени и страстно зашептал:
– Ваше величество! Прикажите расстрелять меня, убейте меня своей рукой, но я не могу больше жить без вас… Ах, ваше величество…
Юноша сорвал с головы круглую матросскую шапочку, и роскошные, пышные волосы рассыпались по плечам его курточки.
– Лизетта! – вне себя от удивления воскликнул император.
– Это я, ваше величество! Простите, я знаю, что я смела, слишком смела, но что же мне оставалось делать, если я так безумно люблю ваше величество? Ох, до сих пор я не знала, что такое любовь… я знавала одни увлечения, но теперь уже не могу жить с такой мукой в сердце. Лучше убейте меня, но не гоните! Я не могу жить без вас…
– Как же ты попала сюда? – спросил Иосиф, который никак не мог прийти в себя от изумления.
– Когда противный старый хрыч принес мне подарок от вашего величества, я была вне себя. У меня сердце разрывалось, я не понимала, что со мной делается…
– Да встань же с колен, Лизетта.
– Я решила, что буду развлекаться, хотела завести себе дружка – о, это было так легко, и прежде я была не строга на этот счет. Я думала, что его поцелуи заставят меня забыть вас: прежде я так излечивалась от измены… Но теперь со мной стало твориться что-то неладное: в самый решительный момент, когда поклонник хотел обнять меня, я закатывала ему пощечину и гнала вон. На другой день я пробовала развлечься с другим – и повторялось то же, мне казалось оскорбительным, что меня обнимет кто-нибудь после вашего величества… Так я промучилась неделю-другую. Наконец мне стало и вовсе невмоготу. Чувствую, что дело плохо и что без вас мне не жить. Думала я, думала, да и решила: махну-ка в лагерь, тем более что маркитантка здешнего лагеря – родственница моей хозяйки. Я запаслась рекомендацией, преподнесла маркитантке хороший подарочек, и она взяла меня к себе, обещав не выдавать моего инкогнито. Я сказала ей, будто у меня имеется дружок среди офицеров. Ну вот, приехала я сюда, а вашего величества нет. Я и приуныла. Вдруг слышу – вы едете. Каждую ночь с тех пор я встречалась с вашим величеством, но вы не замечали меня. Сегодня стою я за деревом и думаю, не пойти ли мне погулять по лагерю; если встречу ваше величество, значит, судьба, и надо мне открыться… Не успела подумать, а вы и идете… Ваше величество! Не отталкивайте меня, иначе я руки на себя наложу!
Иосиф подошел к взволнованной, заплаканной девушке, нежно обнял ее и сказал растроганным голосом:
– Мы никогда, никогда не расстанемся с тобою, Лизетта, если ты сама не захочешь этого. Потом мы вместе подумаем, как нам с тобою быть. В Вене тебе все-таки придется сменить гнев на милость и принять от меня домик в подарок. Ну, а здесь… Впрочем, мы еще подумаем…
Лизетта вновь опустилась на колени и со счастливыми рыданиями обняла ноги императора.
Кауницу не пришлось жалеть, что он потерял несколько дней в ожидании возвращения Лахнера: переговорив начистоту с бывшим лже-Кауницем, старый канцлер сразу понял, что стал объектом дерзкого донельзя обмана и что смелый гренадер пострадал без всякой вины.
Сначала Кауниц завел речь очень издалека; он хотел, чтобы Лахнер пошел ему навстречу и сам затронул ряд вопросов: вот тогда и видно будет, виноват ли он на самом деле или нет.
Но Лахнера этим трудно было взять. Он сразу направил разговор на прямой путь и решительно заявил, что не скажет ни единого слова и вообще не будет разговаривать с князем, если тот прямо и категорически не сформулирует, в чем состояло его, Фомы Лахнера, преступление.