Неттхен надеялась, что Ример и Бонфлер сразу же уйдут, увидев, что комната пуста. Но, к ее отчаянию, они спокойно уселись.
– Его еще нет, – сказал Ример, – но он вот-вот должен прийти.
– Ну что же, подождем, – произнес Бонфлер. – Нам не к спеху. Князь посидит часок у графини, а затем уедет в канцелярию. До вечера времени много.
Послышались шаги, в комнату вошел старик Гаусвальд. Он мутным взором взглянул на сидевших, покачнулся, с трудом добрался до кровати и повалился на подушку.
– Эй, старина! – смеясь, крикнул ему Ример. – Ты где это успел напиться?
Гаусвальд с трудом приподнялся.
– Я ничего не пил сегодня, но мне нездоровится, голова кружится, сердце бьется так, словно выскочить хочет…
– Ну, что сказал агент?
– Он согласен, но должен сначала посмотреть бумаги. Если они таковы, как вы утверждаете, тогда он даст требуемую сумму.
– Ну вот, и ты еще хворать вздумал! Завтра ты будешь действительно богатым человеком и получишь возможность купить тот дом, о котором ты мечтаешь.
– Нет, господа, вы уж работайте без меня, а я ни помогать вам не стану, ни денег не возьму. У меня уже имеется достаточная сумма, не хватает нескольких десятков дукатов на расходы; ну да я продам что-нибудь…
– Да ты спятил, что ли? С чего бы это?
– А с того, что я сегодня же вечером убегу из этого дома. Ну вас совсем. Опять затеяли дело, которое вам даром не обойдется.
– Откуда ты взял это? С чего ты вдруг стал сомневаться?
– Агент сообщил мне два неприятных факта: проклятый Лахнер и его товарищи поймали какого-то шпиона; затем тот же Лахнер подстерег молодого Ридезеля и заставил его драться на дуэли; Ридезель убит. Что, если Лахнер вырвал у умиравшего какие-нибудь признания?
Бонфлер покраснел от злости и тотчас же воскликнул:
– Я всегда говорил вам, Ример, что вы не доведете нас всех до добра своей страстью к рискованным интригам. Я тогда же говорил вам, что вы затеяли из ревности пошлый фарс. К чему было арестовывать студентов? У вас в руках имелось достаточно могущественное орудие, которое все равно заставило бы Неттхен выйти за вас замуж. Благодаря вам, Лахнер стал солдатом, наделал нам хлопот в прошлом, продолжает беспокоить и теперь. Вы, Ример, умный человек, а поступили, как дурак.
– Я не стану отвечать на ваши оскорбления, Бонфлер, потому что не время теперь сводить личные счеты. Отчитываться в своих действиях я тоже вам не обязан…
– Нет, обязаны! Раз мы мошенничаем вместе, так вы уже не можете действовать как самостоятельная единица.
– Да, но я не должен также жертвовать своим личным счастьем. Какой же смысл тогда пускаться на обман, раз с его помощью я не могу устроить свою личную жизнь?
– А для чего вам понадобился арест студентов?
– Неужели вы не понимаете, что мне надо было вытравить из сердца Неттхен проклятого студента. Я доказываю, будто бы он ухаживает за графиней, а ревность – большое дело. Кроме Гаусвальда-младшего соперников у меня не было. Разлюби его Неттхен, и я могу рассчитывать на ее любовь. Вы говорите «могли заставить». Да разве добровольная любовь не приятнее подневольной?
– Уж будто вы так любите девчонку?
– Я и сам не знаю, люблю я ее или ненавижу. Знаю одно, что завтра я позабавлюсь на славу… Но все это не относится к нашему делу. Сообщения Гаусвальда очень важны, но нам они ничем не грозят. Никаких признаний у Ридезеля Лахнер вырвать не мог, потому что молодой Ридезель сам не очень-то посвящен во все подробности. Да и где тут? Разве, нанося смертельный удар, будет человек разговаривать о политике? Что касается поимки шпиона, то это, наверное, был самый простой военный шпион. Если бы там оказались какие-нибудь компрометирующие нас данные, то мы сразу были бы для верности арестованы. Помните, как князь обошелся с Лахнером? Не расспросил, не проверил, а прямо – бух! – и готово. Нет, нам бояться нечего, и сегодня мы опять произведем набег на секретный шкаф.
– Вы как хотите, а я отказываюсь, – решительно заявил Гаусвальд. – Я соберу свои пожитки и ночью убегу.
– Так я тебя и пустил! – иронически отрезал Ример. – Я сумею устеречь тебя, а если ты будешь пойман, то нескоро выберешься на свободу: князь сразу заподозрит тебя.
– Злодеи, – через силу сказал Гаусвальд. – Несмотря на то что мне вечно достаются одни гроши, я ради вас оклеветал единственного племянника, разбил его счастье, а вам и этого мало…
– Постой, милейший, – перебил его сетования Бонфлер, – об этом ты расскажешь как-нибудь в другой раз. Нам некогда слушать твои иеремиады[45]. Сегодня, ровно в двенадцать часов, ты отправишься с нами в кабинет князя Кауница и там поможешь нам добыть нужные документы, а потом можешь идти себе на все четыре стороны.
– Мало того, – добавил Ример, – если ты не хочешь ждать получения обещанной суммы, то я могу дать то, что тебе не хватает для выкупа отцовского дома. Ты говорил, что тебе недостает нескольких десятков дукатов? Так я тебе дам двести!
– Что с вами поделаешь, – угрюмо сказал старик. – Видно, придется опять… Только пусть мне дадут обещанные две сотни дукатов вперед, иначе я не согласен.
– Так пойдем со мной сейчас, Фома неверующий, – смеясь сказал дворецкий.
Все трое вышли из комнаты.
Когда шум их шагов смолк в коридоре, Неттхен с бледным как смерть лицом вышла из своего укрытия и прошептала:
«Так вот в чем дело. Значит, Теодор был прав! А я еще так верила старику! Ну, значит, все, все решительно ложь – и ухаживание за графиней, и кража часов, все, все! Теодор любит меня, а этот урод только жаждет «позабавиться». Ну, хорошо же, я позабавлю тебя! Надо сейчас же идти к князю и все рассказать ему. Но как же мне пробраться к нему таким образом, чтобы никто не видел? Да ведь князь сейчас у сестры! Скорее туда, там легче будет улучить минутку и обо всем рассказать!»
Неттхен быстро скрылась из комнаты.
Через полчаса князь вызвал Римера и заявил ему:
– Я недоволен тобой! Здесь ужасный воздух. Фу! Почему помещение не проветривали в мое отсутствие?
– Все время проветривались все апартаменты вашей светлости, – ответил Ример.
– Наверное, врешь! С тех пор как ты задумал жениться, ты стал манкировать своими обязанностями. Я сейчас уезжаю в канцелярию. Когда я приеду – это будет через час, – потрудитесь приготовить мне парадное платье и все, что нужно: у меня будет только-только времени переодеться. И сейчас же после моего отъезда открой во всех жилых комнатах окна.
– А когда прикажете закрыть их?
– Завтра. Я раньше утра не вернусь, еду к князю Голицыну на раут…
Ример с трудом подавил торжествующую улыбку.
– Да, вот еще что, – продолжал канцлер, – сюда из канцелярии принесут несколько больших ящиков с бумагами. Поставить их в кабинет. Ну, все… ступай.
Ример ушел и поспешил рассказать Бонфлеру о неожиданной удаче: князь ровным счетом ничего не подозревает.
На раут к князю Голицыну Кауниц уехал в десятом часу. Ример открыл все окна и ушел к себе в комнату. Около двенадцати он зашел за Бонфлером, в комнате которого уже сидел, погруженный в легкую дремоту, старый Гаусвальд.
– Знаете, Ример, – сказал шепотом Бонфлер, – этого старого дурака надо сплавить во что бы то ни стало. Он заговаривается, все время дрожит – как бы он не рехнулся и не наболтал лишнего.
– Завтра мы сплавим его. Ну, не будем терять даром времени, идем.
Ример разбудил дремавшего, и они втроем отправились в кабинет Кауница, осторожно оглядываясь по сторонам. Но везде было тихо – на половине князя не было ни одной живой души.
В кабинете Бонфлер заметил четыре продолговатых невысоких ящика и с испугом схватил Римера за рукав.
– Что это? – спросил он.
– Это? Пустяки. Из канцелярии принесли старые бумаги. Их будут завтра сортировать и ненужные сжигать.
– Но ведь днем их не было.
– Совершенно верно. Уезжая в канцелярию, князь предупредил меня, что принесут ящики. Их принесли перед самым отъездом князя на раут.
– Кто принес?
– Канцелярские сторожа.
– А не спрятались они сами где-нибудь?
– Я лично впускал и выпускал их, причем, конечно же, пересчитал их. Меня на такой штуке не проведешь.
– А вдруг в ящиках не бумаги?
– Давайте посмотрим.
Ример с Бонфлером подошли к ящикам. Крышки держались очень слабо. Внутри действительно были только бумаги. Ример запустил руку поглубже – ящики оказались вне подозрений.
– Ну, видите сами, что все ваши страхи напрасны, – сказал Ример. – За дело. – И он подошел к среднему шкафу, в который, как он видел, Кауниц положил портфель.
– Ну же, Гаусвальд, действуй, – приказал Бонфлер. Гаусвальд вздрогнул (он уже успел вздремнуть стоя), потер себе лоб и пошатываясь подошел к шкафу, достал из кармана ключ, дрожащей рукой всунул его в замочную скважину, нажал соответствующие рычаги, и дверца со звоном раскрылась.
– Вот портфель! – с торжеством воскликнул Ример, хватая портфель и запуская в него руки.
В этот момент дверцы четырех соседних шкафов с треском раскрылись, и оттуда выскочили четыре полицейских с пистолетами в одной руке и с саблей в другой. Двое подскочили к дверям, двое встали у открытого окна.
Все испуганно вскрикнули. Старый Гаусвальд со стоном схватился за сердце и рухнул на пол.
– Господа, что это значит? – спросил у полицейских Ример, быстро овладевший собой.
Один из полицейских, видимо, начальник, вместо ответа окинул говорившего ироническим взглядом, а затем отвернулся к окну и выстрелил. После этого, достав из-за пазухи второй пистолет, он сказал:
– Ни с места! Ваши штучки не пройдут.
– Но это явное недоразумение! – дрожа, воскликнул Бонфлер.
– Я тоже так думаю, – холодно ответил полицейский.
Через несколько минут дверь кабинета открылась и на пороге показался князь Кауниц, весело потиравший руки. За ним следовал многочисленный патруль.
– Так вот оно что, голубчики, – сказал Кауниц. – Попались, птички! Ну, погодите вы у меня!