– Чтобы есть? Яйца птиц, питающихся жуками? – Я качаю головой. – Весь ваш город будто живет в эру ржавников или тех, кто жил до них!
– Доржавников, – смеясь, говорит Кол.
– Неважно. Хотя здесь красиво.
Его смех затихает, и теперь он смотрит на меня с любопытством.
– Ты так считаешь, Рафия? Шрив намного больше и современнее Виктории, я думал, тебе здесь будет скучно. Неужели тебя сумел очаровать наш маленький городок?
Я отвечаю не сразу. Настоящей Рафи было бы скучно. Или она, по крайней мере, притворилась бы, что ей скучно, потому что небольшие старинные города выглядят несовременно по сравнению с новыми смелыми зданиями эпохи свободомыслия. Но мне не хочется обижать Кола. Теперь он мой союзник.
А после того, как ты всю жизнь прятался, тренировался и тщательно следовал определенному образу, сложно не проникнуться этой бурлящей уличной энергией. Все эти звуки и ароматы сводят с ума. Как и то, что я сама могу выбирать улицу, на которую сверну дальше.
Но больше всего в замешательство меня приводит не моя свобода – а свобода всех остальных. Складывается ощущение, будто весь город Виктория абсолютно бесконтролен.
– Мне вовсе не скучно, Кол. Напротив, для меня все это немного чересчур – ходить вот так в открытую. Мне кажется это… опасным.
Он окидывает меня внимательным взглядом.
– Опаснее, чем вооруженный убийца?
– В Шриве у меня есть телохранители. А здесь у тебя всего лишь несколько смотрителей. У вас даже нет шпионской пыли!
– Это незаконно.
– Знаю, но… – Учителя объясняли мне, насколько сильна в Виктории одержимость частной жизнью. Ежедневно город удаляет данные о том, кто куда ходил, какие сообщения отправлял и что заказывал из панели выдачи в стене.
В Шриве же каждый миллиметр воздуха заполнен механизмами. Если в темноте включить фонарик, то все плавающие частички окажутся шпионской пылью и нанокамерами, делающими сотни снимков в секунду во всех направлениях, а также обеспечивающие их микроскопические микрофоны, передатчики, батареи и ретрансляторы.
Если смотрителям Шрива захочется узнать, что случилось в определенное время в том или ином месте, им просто нужно открыть городской интерфейс. Благодаря ему они могут просмотреть местность с любого ракурса, воспроизвести любой, кроме слабейшего шепота, звук – если только их не отфильтровали сотрудники Доны, чтобы скрыть секреты моего отца. Например, обо мне.
– Просто это небезопасно, Кол. Что, если произойдет убийство? Как вы вообще расследуете преступления?
– Преступления, знаешь ли, раскрывались еще до того, как изобрели шпионскую пыль. Мы используем ДНК, отпечатки пальцев, показания свидетелей. – Он пожимает плечами. – Ну, я не знаю, логику, наконец.
– Как по мне, это куда проблематичнее, чем просто просмотреть запись случившегося.
– Люди не любят, когда за ними шпионят. Тем более со времен «Чистого разума» у нас не было ни одного нераскрытого преступления.
Я немного понижаю голос:
– Но как же тогда твоя семья держит город под контролем?
Он прищурившись смотрит на меня.
– Мы его не контролируем. Мы им управляем.
– Ты всегда такой самодовольный?
– Обычно да. – Он провожает взглядом собаку, преследующую пару котов. – Но моя мать отлично справляется со своей задачей. Поэтому жители не пытаются избавиться от нас.
Я резко останавливаюсь и смотрю на него.
– Хочешь сказать, меня пытались убить, потому что мой отец плохо выполняет свою работу?
– Твой отец другой, – спокойно отвечает он. – И ты это знаешь.
Я стою в прохладной тени глиняного дома и пытаюсь собраться с мыслями. Мне нечего ответить ему, поскольку я не понимаю, почему вообще спорю с ним. То ли я притворяюсь Рафи, которая всегда открыто отстаивает имя своей семьи? То ли мне просто не нравится, когда меня критикуют?
– Мне жаль, что у себя дома ты не можешь вот так ходить по городу, – говорит Кол. – Должно быть, у вас полно насилия.
Снова это самодовольство.
– Не тебе говорить мне о насилии, – парирую я. – Твоя мать заимствует у моего отца армию.
– Заимствует, потому что у нас самих нет собственной большой регулярной армии. Половина наших солдат занимается другой работой. Разве ты не видишь разницы?
– Не совсем.
– Il n’est pire sourd que celui qui ne veut pas entendre, – вздыхает он.
«Хуже глухого тот, кто не хочет слышать», – переводит мой сирано.
Французские пословицы? Отлично. В них Рафи, несомненно, разбирается гораздо лучше меня. Она бы наверняка выдала ему в ответ какое-нибудь заумное высказывание.
Я пытаюсь вспомнить рассказы своих преподавателей о том, как в новую эпоху ведутся споры. Не стали ли правящие семьи со своей вездесущей шпионской пылью и древним оружием слишком могущественными.
Но кто захочет, чтобы им управляла слабая семья?
Я замечаю, что смотрители выстраиваются вокруг нас с Колом неплотным кругом, обратившись лицом наружу и скрестив руки. Пока мы спорим, толпа прохожих обходит нас стороной.
Тут я вспоминаю слова Рафи: Палафоксы отнюдь не такие мягкие. Их власть витает повсюду. Спокойная, но твердая.
Просто они не хотят в этом признаваться.
– Может быть, тебе известно далеко не все о своей семье, – говорю я.
Какое-то время Кол обдумывает мои слова, а после кивает:
– Ты права. Я и предположить не мог, что однажды Хефа впустит войска Шрива. Или отстранит меня от принятия решений. Или попытается женить, как какого-то пустоголового болвана. – Его голос становится тише. – А еще я до сих пор не понимаю, почему она заперла мой охотничий лук.
Я даже не стану ничего ему объяснять. Пусть мы и союзники, но Колу не обязательно знать, что я заложница. Ему нужен только охотничий лук, хотя бы для того, чтобы выступить против Арибеллы, обращающейся с ним как с племенным скотом.
Возможно, я могу это использовать в своих целях.
– И тут возникает вопрос. – Я придвигаюсь к нему и говорю шепотом: – Как часто кто-нибудь спускается в монастырь?
– Почти никогда. Даже дроны-уборщики туда не допускаются – Хефа говорит, они стесывают камень.
– Тогда, может быть, я смогу вернуть тебе лук, если ты кое-что добудешь для меня.
Его глаза округляются.
– Что?
– Только твоей матери нельзя знать о моей просьбе. Обещаешь не рассказывать?
– Конечно.
Не знаю, стоит ли ему доверять. У меня дома офис отца забит сенсорами, улавливающими частоту сердцебиения, температуру кожи, малейшие движения глаз – одним словом, любой признак лжи.
Но здесь на улице я могу судить лишь по решительному взгляду Кола, устремленному на меня.
И почему-то его мне более чем достаточно.
– Ты знаешь, как выглядит зарядное устройство для виброножа?
Бальное платье
Через неделю Палафоксы устраивают приветственный бал в мою честь.
Новостные каналы пестрят заголовками об этом событии. Приглашены все семьи Виктории с высоким рейтингом лиц. Каждому хочется познакомиться с отважной девушкой, пережившей убийство и нападение мятежников. Любой «выскочка» на своем канале рассуждает о том, как долго я пробуду в городе. Насколько хорошо я уживаюсь с хозяевами. Не послужила ли общая война против мятежников основой для союза наших семей.
А еще люди обсуждают нас с Колом.
В тот день на улице наш напряженный разговор засняли несколько частных аэрокамер, но в зависимости от источника слухи разнятся. Мы спорили? Флиртовали? Или просто позировали на камеру?
Весь город гадает, не является ли мой визит чем-то большим, нежели обычные каникулы.
Бал состоится уже сегодня, а я до сих пор в своей комнате примеряю виртуальные наряды на уолл-скрине.
Я пересмотрела все стандартные дизайны, предлагаемые нишей в стене, но для Рафи они кажутся слишком обычными. Двигая пальцами, я перебираю бесконечные меню с разнообразными стилями и вариациями. Сотнями разных способов видоизменяю их, дорабатываю, уточняю, однако все мои действия похожи на гадание на кофейной гуще.
Каждая моя попытка заканчивается очередным крахом.
Вдруг за мной сейчас наблюдает бабушка Зефина, решившая полюбопытствовать, что же я надену сегодня? Она придет в недоумение, почему всегда такая стильная Рафи внезапно пребывает в растерянности.
Хотела уйти из дома, стать самостоятельным человеком? Получай. В кои-то веки в мою честь устраивают вечеринку, а для меня она превращается в сущий кошмар.
Рафи была права: я не умею ни одеваться, ни флиртовать, ни общаться. Для некоторых напыщенных ужинов моих знаний, может, и хватит. Но тут весь мир увидит, что у меня напрочь отсутствует вкус. И не только он.
Такое ощущение, будто я человек всего лишь наполовину.
Еще и от сирано никакого толку. В нем полно подсказок по дипломатическому этикету и ни одного модного совета – ведь Рафи они никогда не требуются.
Я бы сейчас все отдала за ее помощь. Но Палафоксам покажется странным, если я позвоню домой спросить модного совета.
И вот когда я приступаю уже к пятнадцатому по счету провальному наряду, в моем ухе раздается тихое шипение сирано…
Тайное сообщение из дома. Первое за все это время.
Сирано не может передавать сигналы вовне, иначе их засечет система безопасности имения Палафоксов. Однако он может сканировать общественные новостные каналы на предмет скрытых входящих сообщений. Они закодированы в фотографиях моего отца, официальных видеороликах, где он машет толпе или подписывает какой-то документ. Среди миллиардов пикселей скрыты крошечные, случайные на первый взгляд изменения цвета. В сотне хитроумных математических слоев кроется информация, которую и расшифровывает мой сирано.
Сначала я никак не реагирую – на случай если за мной кто-то наблюдает. С присущим Рафи вздохом отвращения я отвергаю последний наряд, плюхаюсь на кровать и смотрю в потолок. Только после этого я тянусь к сирано и, постучав по нему, проигрываю сообщение.