Всю свою жизнь я считала себя единственной самозванкой. Полагала, будто все остальные абсолютно убеждены в своей реальности, которую я никак не могла понять. Но что, если все они такие же притворщики?
Быть может, в действительности никто из нас не знает, кто мы есть на самом деле.
Доверенность
Только на закате перед нами открывается Тихий океан.
После стольких часов, проведенных в лимузине, мы изнываем от скуки и усталости. Сетевые каналы не сообщают ничего нового, лишь в разных интерпретациях рассказывают о вопиющем случае пропажи Тео и двух его друзей. Правдивых новостей из Виктории не поступает. Всех репортеров из других городов выслали, а местные молчат.
Целый город погрузился во тьму. Десятки тысяч каналов, посвященных спорам политиков, сплетням, музыке и тонкостям макияжа, будто бы стерли из всемирного интерфейса.
Срин оказалась права: с самого первого дня войны Рафи не появлялась на публике. Кругом отмечают, что она – плохая дочь. Говорят, будто на этот раз наш отец зашел слишком далеко, даже его собственная плоть и кровь восстала против него.
С одной стороны, я рада, что Рафи борется с ним, потому что винит его в моей гибели. А с другой – мне неприятно, что она считает меня мертвой.
Мне нужно как-то связаться с ней, даже если тем самым я сообщу отцу о своем присутствии.
В конце концов с новостных каналов Кол переключается на документальные сюжеты о природе, где рассказывается о белых сорняках. Мы все приникаем к экрану в немом восхищении.
Эти сорняки – не что иное, как искусственно выведенные орхидеи, которые три века назад высадили ржавники, а после потеряли над ними контроль. Расплодившись, цветы практически вытеснили все остальные растения на земле, заполонив собой фермы, поля и степи. Ни вырубка, ни сжигание, ни обработка пестицидами – ничто не помогало. Только реликтовые леса были способны им противостоять.
– Ученые ржавников даже вывели специальных птиц, чтобы те поедали их, – своими комментариями Кол дополняет мрачный репортаж. – А они, напротив, стали распространять их вместе с пометом.
Непонятно, отчего его так увлекла эта история с сорняками. Может, потому что люди не могли их победить до тех пор, пока ситуацию не взяли под контроль глобальными усилиями.
Или, может, потому что его стали восхищать вещи, которые невозможно уничтожить, как ни старайся.
Всю территорию западных равнин под нами словно белый снег устилают сорняки. А сам город Пас расположен на острове Баха, который защищает барьер в виде соленой воды.
С наступлением ночи мы пересекаем безмолвный голубой пролив и летим над местностью за пределами города, которая тянется вдоль железнодорожных путей. Между рядами простых домиков с садами и низкими каменными стенами притихла пассажирская станция.
В эту минуту я вспоминаю шутки своего отца по поводу Паса: он называл его городом без правящей семьи, где все всегда счастливы. Как будто это плохо.
Приземлившись, мы выходим на платформу и принимаемся разминать ноги.
– Хочешь, чтобы мы сели на поезд? – недоумевает Срин. – Не самое эффектное появление.
– Может, оно и к лучшему, – возражает Херон. – Инсценировать собственное похищение незаконно.
– Скажете им, что вы просто сбежали, – наставляет Кол. – Испугались за свою безопасность. У смотрителей Паса попросите убежища… для всех троих.
– Постой, – говорит Тео. – Троих?
– Да. – Кол скрещивает руки на груди. – Ты будешь в большей безопасности, оставаясь здесь, чем в зоне боевых действий. У тебя в отличие от твоих друзей будет доступ ко всем последним событиям. Ты был прав: кому-то нужно стать лицом Виктории. Но им, Тео, должен быть ты.
– Забудь об этом. – Тео сжимает кулаки. – Я не желаю становиться простым талисманом в твоей войне, Кол.
– Ты не понимаешь, насколько это опасно. Если бы не Фрей и Зура, я был бы уже мертв.
– Вот поэтому тебе нужна моя помощь! – восклицает Тео, а после смотрит на меня. – Ты же не считаешь, что я должен прятаться, Фрей?
На миг я теряю дар речи. Мне не хочется выступать против Кола. И в то же время я не представляю, чтобы кто-то попытался отодвинуть меня в сторону. Весь смысл моей жизни всегда заключался в тренировках, сражениях и защите дорогих мне людей.
Именно эта цель не позволяла мне рассыпаться, когда кости в моем теле были сломаны. Так как же я могу лишить ее Тео?
– С нами тебе будет безопаснее, – наконец говорю я.
Кол изумленно пялится на меня:
– Ты сейчас о чем?
Я сама не сразу осознаю свои слова, а потом поворачиваюсь к нему и беру за руки.
– Моя сестра до сих пор не дала ни одного интервью. Как думаешь, почему?
Он пожимает плечами:
– Потому что она злится на вашего отца? Потому что считает тебя мертвой?
– Нет, Кол. – Я склоняюсь к нему и говорю чуть тише: – Помнишь, что ты говорил мне в бункере? Рафи начала сдавать, когда ей было семь лет, и все это из-за бесконечных выступлений, рукопожатий и невозможности кого-то защитить. Во время того нападения я сумела спасти ее от убийцы. А она никогда бы не смогла спасти меня.
Кол продолжает смотреть на меня.
– Но Тео всего четырнадцать. Я должен его охранять.
– Вот именно. А значит, нужно позволить ему охранять тебя.
Он мотает головой.
– Я не поним…
– У тебя нет выбора, – вмешивается Срин.
Кол резко оборачивается к ней:
– Не могла бы ты не лезть не в свое дело!
– Лимузин, – спокойным голосом произносит она, – запереть двери.
Огромные двери-крылья стоящего возле нас лимузина захлопываются. На поверхность платформы льется свет синих лампочек, отмечающих охраняемый периметр.
– А теперь слушай сюда. – Срин одергивает свой школьный свитер, как если бы собиралась произнести речь. – Расклад такой. Либо ты берешь с собой на войну Тео вместе с моим лимузином. Либо остаешься здесь без транспорта и ждешь, когда тебя заберут смотрители Паса.
– Смотрители? Мы ничего не нарушаем.
Срин расплывается в улыбке.
– Вы – комбатанты[28], замеченные на территории нейтрального города, вооруженные снайперскими винтовками, гранатами и костюмами-невидимками.
– Э-э, сэр, – вступает Зура. – Формально она права.
– Пас на нашей стороне! – восклицает Кол.
– Неофициально – да, – говорит Срин. – Но как только к ним поступит соответствующая жалоба, они будут вынуждены действовать согласно правилам нейтралитета, а следовательно, задержать вас до окончания войны. Пас не позволит, чтобы его втянули в войну против маньяка, помешанного на бомбах!
Кол вздыхает:
– И кто же подаст эту жалобу?
– Лимузин. Передать сообщение через тридцать секунд.
– Есть, генерал Срин, – откликается лимузин.
Херон качает головой:
– Уж поверь мне. Она не блефует.
– Не слушай ее, – вмешиваюсь я. – Просто позволь своему брату остаться.
– Я только что потерял мать… еще раз. – Голос Кола надламывается. – Я не могу вдобавок потерять и его.
– Он тоже не может. Поэтому сейчас вы нужны друг другу.
– Двадцать секунд, – напоминает Срин.
Прикрыв глаза, Кол делает глубокий вдох.
По его лицу катятся слезы. Я догадываюсь о том, какая картинка постоянным повтором сейчас крутится в его голове – устремившаяся на его дом ракета.
– Боритесь вместе, – умоляю я.
– Десять секунд.
– Ладно! – Возглас Кола эхом разлетается по пустой платформе. – Я согласен.
– Лимузин, отмени предыдущий приказ, – невозмутимо произносит Срин. – Доверенность на управление прокатным транспортом передай Тео Палафоксу. И купи нам с Хероном билеты на ближайший поезд в город.
– Будет сделано, генерал Срин. Было приятно служить вам.
Рассвет
Ночь мы проводим на южной стороне острова Баха, среди множества солнечных панелей, чей размер не превышает величину игральной карты.
Аккумулятор нашего лимузина практически разряжен, а главные батареи Паса располагаются под землей. Поэтому мы подключаемся к ним на всю ночь, прежде чем утром отправиться к точке сбора, которую Кол определил для оставшейся части викторианской армии.
С океана дует прохладный ветерок. Мы с Колом спим под открытым небом и, чтобы согреться, крепко обнимаем друг друга. Где-то посреди ночи я просыпаюсь от его плача. Тело Кола сотрясают молчаливые рыдания, и с каждым ударом сердца умирает последняя надежда на то, что его мать жива.
В попытке утешить его я что-то шепчу ему на ухо, но мои слова, должно быть, тонут в шуме прибоя. Лучше так, чем думать о Рафи, которая одна сидит в нашей комнате – наедине со своим горем и без друзей, даже не знавших о том, что у нее была сестра.
С долгожданным наступлением рассвета окружающее нас поле солнечных панелей оживает. Каждая из батарей оборудована шестью лапками, с помощью которых она в течение дня передвигается и при необходимости разворачивается. Сейчас все они повернуты к красным проблескам на востоке, словно цветы в ожидании солнечных лучей.
Так одна из панелек в поисках света забралась на мой скомканный костюм-невидимку. Я аккуратно спускаю ее на землю.
Надев костюм, я вдруг понимаю, что сейчас тот сидит на мне куда лучше. То ли он привык к форме моего тела. То ли ему наконец не мешает ночная сорочка. Тяжесть от собранной за ночь росы дарит мне успокоение.
Уж с водой-то и ножом я точно выживу в дикой природе.
Я опускаюсь на колени рядом с Колом.
– Ты не спишь?
С его губ слетает тихое бормотание. Как только я наклоняюсь ниже, чтобы поцеловать их, он резко открывает глаза.
– Фрей?
– Ожидал увидеть кого-то еще?
Он с улыбкой садится. Крошечные устройства тут же разбегаются в стороны от упавшей на них тени. Из-за полыхающего на горизонте солнца множество солнечных панелек превращается в темно-рубиновое море.
На некоторое время мы замираем и любуемся восходом. Солнечный шар медленно скользит вверх по небосклону, его свет струится по поверхностям впитывающих энергию устройств. Все кругом окрашивается из малинового цвета в оранжевый.