Судья повернула ключ в замке, но открывать дверь не торопилась.
– Это что такое? – спросила она, наклонилась и подняла сложенный листок бумаги, который вылетел из щели. Он что, был там и раньше, просто Натали не заметила? Судья развернула листок. Это оказалась листовка, возвещающая об избирательной кампании – несомненно, судья Моралес видела её много раз. Но она долго стояла, склонив голову над бумажкой, и внимательно в неё вглядывалась.
«Может, она ищет нечто вроде тайного послания или шифра, – подумала Натали. – Следы невидимых чернил, или закрашенные буквы, или…» Она решила, что слишком много общалась с Эммой, которая любит рассказывать про зашифрованные послания, скрытые в самых неожиданных местах.
Между тем судья бросила на другую бабушку многозначительный взгляд, сложила листок и, сунув его в карман брюк, открыла дверь.
– Я сейчас объясню… – начала Натали, решив атаковать первой. То есть заговорить прежде, чем взрослые увидят другую Натали.
– Объяснишь что? – спросила судья, шагнув за порог.
Натали протиснулась мимо неё – и не поверила своим глазам. Не считая её самой и судьи, в кабинете никого не было. Натали на цыпочках обогнула стол и обнаружила ещё один сюрприз: рюкзаки и ноутбуки тоже исчезли.
– Объясню, зачем я спустилась, хотя мне было нехорошо. Ведь я… я могла заразить других, – сказала Натали, пытаясь хоть как-то исправить свою ошибку. – Я не хотела, чтобы ещё кто-нибудь заболел, и…
Мэр нетерпеливо отмахнулся:
– Ой, да кого волнуют охранники и уборщики! – Они с другой бабушкой тоже вошли в кабинет, и другая бабушка закрыла дверь. Мэр оглянулся с таким видом, будто ему самому хотелось удрать. – Зачем ты собрала нас здесь? – спросил он у жены.
– Сядь, милый, – произнесла судья, указав на кушетку.
Это ласковое слово в устах судьи звучало так же странно, как в устах мэра. Натали вдруг вспомнила, когда в последний раз её настоящая мама сказала папе «Я люблю тебя». Два года назад они ехали домой после школьного спектакля – родители сидели впереди, а Натали с бабушкой сзади. И тогда она услышала, как мама сказала: «Конечно, я тебя люблю, Роджер» – но таким тоном, словно имела в виду «Да я едва могу сидеть с тобой в одной машине». Тогда бабушка попросила: «Включи радио погромче. Натали, это ведь твоя любимая песня?» И та кивнула, хотя это совсем не была её любимая песня. Просто Натали не хотелось слышать, как мама с папой ссорятся.
Возможно, тогда она впервые в жизни соврала бабушке. Возможно, это был последний раз, когда они – Натали, мама, папа и бабушка – собрались вместе. Но теперь они, все четверо – ну или их двойники – стояли здесь.
Натали почувствовала, как у неё сжимается горло. Она была рада, что прямо сейчас её ни о чём не спрашивают. Она бы не смогла ответить.
Мэр сел на кушетку, но судья и другая бабушка продолжали стоять, возвышаясь над ним. Натали осталась у стола, надеясь, что взрослые забудут о её присутствии. А ещё она подумала, что на стол можно будет опереться, если всё станет хуже.
Спустя несколько секунд мэр встал и вытянулся в полный рост.
– Я имею полное право обсуждать вопросы безопасности в собственном доме, – заявил он. – С твоей стороны несправедливо намекать, что это исключительно твоё право. Как будто ты одна можешь принимать решения.
– Ты станешь губернатором, – напомнила судья. – С моей помощью. – Это прозвучало как угроза. Словно она не обещала помощь, а предупреждала, что лишит мужа поддержки, если он не будет слушаться.
Но чего же она добивается?
– Ты… ты… – Мэр широко развёл руки, и вид у него стал почти беспомощный. – Ты выставляешь меня глупцом.
– Выставляю? – ядовито уточнила судья. – Ну, тебе виднее.
Мэр сжал кулаки. И шагнул к судье. Та продолжала мерить его презрительным взглядом.
– Ты что-то задумала, – обвинительным тоном произнёс мэр. Он бросил гневный взгляд на другую бабушку. – Вы обе… вы что-то от меня скрываете, лжёте мне!
– Ты обвиняешь нас во лжи? – спросила другая бабушка и, шурша платьем, подошла к нему.
– А разве наш брак был основан на правде? – подхватила судья. – Когда это правда хоть что-то значила для нас? И для кого угодно в этой стране?
– Это совсем другое дело, – настаивал мэр.
У Натали кружилась голова. Слова мэра как-то странно подействовали на её глаза, уши, мозг. Ей больше не казалось, что она наблюдает за тремя незнакомцами, которые только напоминают её родителей и бабушку. Мысль о параллельных мирах и о двойниках собственных родных перестала спасать. Слова мэра заставили Натали вспомнить одну конкретную сцену, которая произошла почти год назад. И она ни за что на свете не пожелала бы заново пережить ту минуту.
Натали невольно ахнула.
– Вы разводитесь! – воскликнула она срывающимся голосом, полным страха. – Вот в чём дело! Вы больше друг другу не доверяете, вы… вы врёте, вы друг друга не любите, и…
Будь это просто повторение одного из худших моментов в жизни Натали, разыгрывающееся в параллельной Вселенной – как если бы два мира в самом деле зеркально отражали друг друга, просто с некоторым запозданием, – другая бабушка немедленно подошла бы к ней, обняла и шепнула: «Не бойся. Я тебя не оставлю. Никогда. Клянусь».
Поэтому Натали не удивилась, когда её обняли чьи-то крепкие руки и кто-то успокаивающе шепнул ей на ухо:
– Тише, тише. – Но это оказалась не другая бабушка, а судья, которая негромко произнесла: – Спасибо. Ты подсказала нам способ выкрутиться. – Затем она гневно обратилась к мужу: – Видишь, что ты наделал?! Теперь наша дочь считает, что мы разводимся! Ты нанёс ей душевную травму!
Другая бабушка упёрлась руками в бока и с упрёком взглянула на мэра.
– Ты понимаешь, что слухи о разладе между тобой и Сюзанной погубят твою политическую карьеру? – сказала она. – Каковы бы ни были ваши личные проблемы, нельзя выносить их на публику.
– Знаю, знаю, – сказал мэр, вытирая ладонью вспотевший лоб. – Но я не… я не могу…
– …ты не можешь всё испортить, – договорила судья. – На сегодняшнем мероприятии мама возьмёт на себя вопросы безопасности, а ты будешь пожимать руки и улыбаться – и только. И в присутствии камер мы с тобой будем с обожанием смотреть друг на друга.
– Камеры присутствуют всегда, – буркнул мэр.
– Вот именно, – сказала судья, награждая мэра ослепительной улыбкой. Тот, кто не знал судью – и госпожу Моралес, – возможно, решил бы, что эта улыбка искренна. Но Натали всё прекрасно понимала. «Она его ненавидит. Сильнее, чем мама ненавидела папу».
Здесь дело обстояло гораздо хуже, чем у её родителей. Улыбка судьи навела Натали на мысль о ноже, украшенном драгоценными камнями: об опасном оружии, замаскированном под произведение искусства.
– Конечно, дорогая, как скажешь, – ответил мэр и тоже улыбнулся. – Для тебя – что угодно.
Когда Натали услышала эти слова, полные лжи, ей показалось, что в её сердце вонзился кинжал. Это было невыносимо. Она пережила ссоры и разлад родителей, она знала цену дрожащим улыбкам и прозрачной лжи. И Натали уже выросла. Она перестала быть наивным глупеньким ребёнком, который не догадывается, что родители несчастливы вместе. Она уже пережила развод родителей, смерть бабушки – а потом ещё и исчезновение мамы. И не собиралась переживать то же самое во второй раз.
– Вы просто ужасные люди, – громко сказала она.
Натали не смотрела на другую бабушку: она ещё не решила, включить её в этот список или нет. Она лишь прищурилась, глядя на мэра, знакомое лицо которого теперь казалось особенно отвратительным. Он был так жалок – жалок, слаб… и фальшив. Он заменил все зубы искусственными и сделал пластическую операцию, чтобы убрать морщинки на лбу и около губ.
– Ты тоже шпионишь за мамой? – язвительно спросила Натали. – Так же, как она… – Прежде чем Натали успела договорить, мэр резко повернулся к ней и подозрительно спросил:
– За кем шпионит твоя мама, Натали? Что ты об этом знаешь?
– Разумеется, она имеет в виду, что Сюзанна наблюдает за уборщиками, – сказала другая бабушка, вставая между мэром и Натали. – Сюзанна следит за всеми служащими, как ты и хотел, Роджер. Она защищает тебя и Натали – и всё, что вы создали сообща, власть, которую вы упрочили. Сюзанна старается ради того, чтобы ты её не потерял.
Натали имела в виду не это. Она имела в виду, что судья шпионит за мэром. Но прежде чем она успела возразить, судья взяла её за плечо.
– Уведи девочку, мама, – приказала судья, буквально толкая Натали к другой бабушке. – Ей не нужно этого видеть. На глазах у всего мира она должна вести себя как человек, который знает, что его родители очень любят друг друга и действуют заодно. Так оно и есть, разумеется. – Теперь великолепная улыбка судьи была адресована Натали.
Эта улыбка буквально ослепляла – и очень напоминала мамину. Рот был точно таким же, и глубокие складки в углах губ, и ярко блестевшие глаза. Внешне всё совпадало. Но мамина улыбка казалась тёплой, как солнце; а улыбка судьи напоминала лампочку в холодильнике.
Мама улыбалась по-настоящему, а судья снова лгала.
«Эта женщина разучилась говорить правду», – подумала Натали.
Улыбка судьи, собственные мысли и повторение одного из трёх худших событий в её жизни совсем выбили Натали из колеи; она едва заметила, что другая бабушка тянет её к двери.
«Стоит ли сопротивляться? – подумала Натали. – Или лучше пойти с ней? Нужно выяснить у старших как можно больше – или я должна отправиться на поиски Грейстоунов? И ещё надо найти другую Натали. А мы ничуть не приблизились к разгадке. Мы по-прежнему не знаем, где мама, миссис Грейстоун и Джо».
Другая бабушка открыла дверь и вытолкнула Натали в коридор, прежде чем та успела собраться с мыслями и спросить:
– Куда ты меня ведёшь?
– Нам надо поговорить, – сказала другая бабушка. – Внизу.
Внизу – то есть там, где сейчас Грейстоуны. Где другая бабушка сразу их увидит.
Пальцы другой бабушки до боли впились в плечо Натали.