«Если она так обращается с человеком, которого считает родной внучкой, – подумала Натали, – что же она сделает с Грейстоунами?»
Глава 44Финн
– Эмма! – воскликнул Финн, дёргая сестру за руку. – Ты слышала? Чез разговаривает с Натали! Натали вернулась!
Эмма оторвалась от маминого письма, но взгляд у неё был рассеянный, как будто мозг ещё занимался расшифровкой.
Финн не стал ждать ответа. Он отодвинул деревянную панель в фальшивой задней стенке кладовки и выскочил вслед за Чезом. Пусть Эмма догоняет, если хочет. Финн бросил фонарик, потому что в подвале хватало света. Стук упавшего на пол фонарика заставил Чеза и Натали повернуться. Чез предостерегающе покачал головой. «Это же Натали, а не охранники!» – подумал Финн. Честное слово, иногда Чез волнуется не по делу. Но Финн ничего не стал говорить – всю энергию он вложил в то, чтобы добежать до Натали, стоящей в другом конце подвала. И он совершенно не понимал, отчего Чез застыл на месте. Разве ему не хочется поздороваться с Натали?
Финн пробежал мимо брата – и растянулся на полу. Обернувшись, он заметил, как Чез убирает ногу. И тогда Финн сложил все фрагменты воедино – зелёная кроссовка Чеза, которая ещё касается его лодыжки, своё неожиданное падение…
«Чез поставил мне подножку», – подумал Финн. Точнее – «Чез подставил мне ногу?!»
Потому что это было дико. Чез не поступил бы так. Сбить его с ног в шутку могли Тиррел или Эмма – но только не Чез.
Чез наклонился над братом, помогая Финну встать.
– Ты не ушибся? – спросил он – громко, как будто хотел, чтобы Натали услышала. И добавил шёпотом: – Это не она. Давай сделаем вид, что мы ей верим. Но ничего не говори. – Чез замолчал – наверное, потому, что Натали (ненастоящая Натали?) бросилась к ним и воскликнула:
– Финн! Ты не ушибся?
– Всё нормально, – сказал Чез, отряхивая брату спину, словно Финн упал в грязь, а не на синий ковёр, который только что пропылесосили. – Чез тянул время и взглядом умолял Финна молчать.
Натали – не та Натали – подбежала к ним и стала неловко помогать.
Но Финну больше не хотелось её обнять. Потому что одного внимательного взгляда хватило, чтобы всё понять.
У этой девочки были красивые волосы, как у Натали, такое же лицо в форме сердечка, такая же дружеская улыбка. Такая же одежда. Но глаза смотрели по-другому. Слишком настороженно, слишком подозрительно. Совсем как у настоящей Натали в тот день, когда она впервые встретилась с Грейстоунами. Это была другая Натали.
– Расскажите всё, – потребовала другая Натали, по-прежнему улыбаясь. – Почему вы ушли из маминого кабинета, в смысле из кабинета судьи? Что случилось?
– Ты первая, – сказал Чез. – Расскажи нам, что ты видела.
«Ой, – подумал Финн. – Ой-ёй-ёй». Он скрестил руки на груди и встал плечом к плечу с Чезом (правда, учитывая разницу в росте, получилось скорее плечом к локтю). Он изо всех сил крепился. Но руки у Финна дрожали, а потом начала дрожать и нижняя губа. Это всё было неправильно. Грейстоуны и Натали дружили. И другая Натали так походила на настоящую, что казалось неправильным сердито смотреть на неё и что-то утаивать.
А потом Финн услышал, как открылась дверь подвала.
– Быстро! Прячься! – шепнул Чез, снова толкая Финна на пол, и сам пригнулся.
Другая Натали замерла. Финн схватил её за руку.
– И ты тоже прячься! – велел он. Финн сам не знал, почему так поступил – потому, что она была похожа на Натали, или потому, что они притворялись, будто поверили ей… или просто потому, что она была живым человеком и он не хотел, чтобы она попала в беду.
Чез схватил её за другую руку и тоже потянул.
Другая Натали быстро легла на пол рядом с ними.
– Если это уборщик или типа того, я его прогоню, – шёпотом сказала она. – Я вас выручу.
Откуда Финну было знать, притворяется она или говорит искренне?
Глава 45Эмма
Когда Финн крикнул, что Натали вернулась, Эмма как раз дошла до фразы «Но не показывайтесь в доме…».
– Сейчас, только закончу предложение, – сказала она.
Однако Финн выскочил из кладовки прежде, чем она успела договорить.
«Там Чез и Натали, – напомнила себе Эмма. – С Финном всё будет в порядке. И я тоже выйду, вот только ещё минуточку…» Она продолжала заменять буквы и надписывать их над строчками маминого письма. Одно предложение превратилось в целый абзац, который Эмма должна была расшифровать. Когда она наконец отложила карандаш, получилось вот что: «Но не показывайтесь в доме, разве что в случае крайней необходимости. Это место полно махинаций, интриг и предателей. Там есть только один человек, которому я полностью доверяю. Но, повторюсь, я не могу назвать вам его имя – это слишком большой риск, если письмо попадёт не в те руки».
Вот досада! И, похоже, мама думала, что дети успеют подрасти, прежде чем расшифруют письмо. Эмма лишь смутно догадывалась, что такое «махинации». «Наверное, что-то плохое», – подумала она.
После этого каморка стала казаться слишком тихой. Эмма прислушалась, надеясь, что снаружи до неё донесётся весёлая болтовня, может быть, даже смех. Ведь Финн и Чез встретились с Натали.
Но всё было тихо.
«Ладно, – подумала Эмма. – Пойду к остальным. Может быть, Чез и Натали знают, что такое махинации». Она встала и сунула письмо и карандаш в карман джинсов. Однако едва она успела взяться за панель, чтобы отодвинуть её, как услышала над головой шаги. А потом голоса.
– Что ты хочешь мне сказать? – Это голос Натали.
Что она делает на лестнице? И почему казалось, что шаги направляются вниз, а не наверх? Разве Натали уже не в подвале, с Финном и Чезом?
Эмма услышала чьё-то «ш-ш» и тихое «Подожди».
Шаги достигли нижней ступеньки, повернули в угол, к кладовке, где пряталась Эмма, и остановились. Кто-то кашлянул.
– Ты должна отправиться домой. Здесь небезопасно. Ты ничего не знаешь и поэтому рискуешь попасть в беду.
Именно этот голос минуту назад произнёс «ш-ш» и «подожди». И он принадлежал уборщице (той женщине в кепке, которая спрятала Финна во время суда). У Эммы затрепетало сердце. Значит, Натали разыскала её – и, похоже, та хотела помочь.
«Но почему для этого нужно отправить Натали домой?»
– Тогда расскажи мне, что я должна знать ради собственной безопасности, – потребовала Натали.
Эмме захотелось поаплодировать ей – это был идеальный ответ.
– Нет, – сказала женщина. – Сейчас некогда. И я не хочу, чтобы твоя кровь была на моих руках.
«Кровь?» – удивилась Эмма.
Несомненно, женщина преувеличивала. Наверняка она всего лишь пыталась напугать Натали, отослать её отсюда.
Эмма прислушалась ещё внимательнее. Кажется, дверь открылась… Эмма инстинктивно попятилась от деревянной панели, отделяющей тайник от кладовки, и выключила фонарик.
В следующую секунду панель отодвинулась, и в тайник хлынул свет. Эмма вжалась в угол, но было слишком поздно – женщина удивлённо смотрела на неё. Если бы не голос, Эмма бы её не узнала: теперь эта старушка выглядела совсем иначе. На ней были ярко-оранжевое платье, густой макияж и многослойное бриллиантовое ожерелье. Странный рыжий парик исчез; седые, стального оттенка волосы были аккуратно уложены.
И, кажется, она так же удивилась, увидев Эмму, как Эмма при виде неё.
«Она помнит меня? Она знает, кто я такая?» Эмма в растерянности застыла на месте, не в силах сказать ни слова.
– Это твоя подружка? – спросила женщина, глядя через плечо на Натали.
– А что ты сделаешь, если я скажу «да»? Или «нет»? – уточнила та.
Наверное, Эмма должна была ответить сама. Но что она могла сказать?
Женщина фыркнула:
– А вот что. Я сейчас отправлю вас обеих туда, откуда вы взялись. – И она схватила Натали за руку.
– Но… – запротестовала та.
Эмма поняла, что Натали борется сама с собой. «Только не говори, что мы ищем наших мам! Только не сейчас! Мы ещё не знаем наверняка, можно ли доверять этой женщине!» Эмма взглянула на руки женщины. А вдруг она собиралась показать им нарисованное сердечко в знак того, что достойна доверия? А что, если эта женщина на их стороне, но не носит рисунок с собой? Наверное, Эмме следовало сделать первый шаг. У неё, конечно, тоже нет с собой сердечка, потому что Чез так и не достал красный фломастер и листок бумаги.
Женщина потянула Натали за руку в кладовку. Эмма шагнула навстречу, и что-то, лежащее в кармане джинсов, кольнуло её в ногу. Может быть, карандаш или сложенное, наполовину переведённое мамино письмо.
«По крайней мере, у меня есть бумага и карандаш, – подумала Эмма. – Я могу нарисовать сердечко и сказать, что оно должно быть красным».
– Скорей, мне некогда, – произнесла женщина, продолжая тащить Натали за собой. – Клянусь, так будет лучше. Для всех. – Она вошла в кладовку – и застыла с полуоткрытым ртом, глядя поверх головы Эммы.
Эмма повернулась и проследила за её взглядом. Он упирался в голую стену. Эмма подумала, что готова рискнуть.
– Вы ожидали увидеть здесь рычаг? – спросила она.
– Я… – начала женщина. – Я не могу… – Она подтолкнула Натали, и та врезалась в Эмму. – Просто не высовывайтесь, – сказала женщина. Теперь её голос звучал почти умоляюще: – Если не хотите попасть в беду. Я выясню… выясню, что делать дальше. – Она взялась за деревянную панель, как будто собиралась закрыть Эмму и Натали в тайнике.
– Подождите! – воскликнула Эмма и сунула в щель ступню. Панель ударила её по ноге, но Эмма не обратила внимания на боль. Дрожащей рукой она полезла в карман и достала карандаш и сложенное письмо. Правильно ли она поступает? «Мы должны выяснить, на нашей она стороне или нет». – Посмотрите сюда, – попросила Эмма. – Оно должно быть красное, но у меня нет фломастера… – Руки у неё дрожали, но она нарисовала на обороте письма довольно сносное сердечко и высунула руку с листком из тёмной каморки, чтобы женщина могла разглядеть едва намеченный рисунок. – Вы понимаете?