На Филиппинах младший повинуется старшему, «маленький человек» — «сильному». Но что лежит в основе такого поведения? Какой «категорический императив»? Как необходимость подчинения преломляется в сознании индивида? Чтобы ответить на эти вопросы, надо сделать попытку разобраться в некоторых нравственных принципах, господствующих в филиппинском обществе, в тех ценностях (т. е. установках, повелениях и запретах, выраженных в форме нормативных представлений о добре и зле, справедливости, назначении человека), в которых обобщается социальный опыт.
Принцип утанг на лоóб. Социальная интеграция филиппинцев обеспечивается наряду с другими факторами действием некоторых особенностей психики, объясняемых характером культуры и типом деятельности. И сами они, и иностранные исследователи, изучавшие жизнь их общества, в один голос утверждают, что любая группа здесь — будь то семья, соседская община и т. д. — удерживается от распада взаимными обязательствами, выполнение которых считается священным долгом ее членов.
Разумеется, принцип взаимности — универсальный принцип поведения людей. Но филиппинцы придают ему особое значение, и он оказывает на них колоссальное влияние. Этот принцип, понимаемый как обязанность отплатить за услугу, предполагает, что оказывающий ее вправе рассчитывать на благодарность, причем характер ответной услуги и ее объем определяются статусом лиц, вступающих в подобные отношения.
Филиппинцы различают три вида взаимозависимости. Первый — просто долг, по-тагальски утанг. Под этим понимается денежный долг или обязанность совершить определенные действия, вытекающая из договорного начала. Примером такого рода отношений может служить совместная работа крестьян в поле, договоренность о поочередной обработке участков. Каждый знает, чего от него ждут и в какое время, и тут никаких сомнений не возникает: «Я работал на твоем поле, ты — на моем, поля примерно одинаковы, и мы в расчете». Словом, по выполнении обязательств стороны больше ничем не связаны: они могут разойтись и никогда не вступать ни в какие отношения. Конечно, нарушение договора влечет определенные санкции — нарушителю впредь никто не будет помогать.
Несколько сложнее обстоит дело при так называемой псевдодоговорной взаимности. Здесь ни условия, ни время ответной услуги заранее не устанавливаются, но предполагается, что она будет оказана, как только потребуется. Примером таких взаимоотношений может служить абулой («помощь», «субсидия»), В случае смерти кого-либо из членов общины остальные (за исключением тех, кто находился в открытой вражде с покойным) оказывают осиротевшей семье посильную помощь. Семья, которую постигло несчастье, тщательно запоминает и даже записывает, сколько от кого получено. Никто не требует вернуть этот долг, но когда кто-нибудь умирает в семье, ранее пришедшей на помощь, она, в свою очередь, вправе ожидать денежной поддержки и обычно получает точно такую же сумму. При подобной взаимозависимости известен объем ответной услуги, но не время ее оказания.
Однако сразу же следует сделать оговорку. Если обе стороны принадлежат к «маленьким людям», то дается такая же сумма, какая в свое время была получена. Но при разном статусе семей положение несколько меняется: «сильные люди» дают больше — столько, сколько «маленькие люди» дать не в состоянии. Тогда, чтобы смягчить унизительность ситуации, «маленькие люди» расплачиваются собственным трудом: помогают устроить поминки, которые справляются трижды (в первую, третью и девятую ночь после смерти), роют могилу и т. д. Кроме того, они обязаны присутствовать на заупокойной службе и на похоронах.
Иногда они открыто просят оказать именно денежную помощь («мы хотели бы получить деньги, а не цветы»), и это понятно: надо заплатить по счетам больницы, священнику, устроить поминки. И «сильные люди» дают. «Не дать нельзя, — поясняла хозяйка дома, где я жил. — Иначе, когда понадобится их помощь, они откажут, и будет неловко». Так обстоит дело при псевдодоговорной взаимозависимости: долг выплачивается «по возможности», определяемой статусом лиц, и в непредсказуемые сроки.
Но самое главное обязательство филиппинца — его «внутренний долг», или по-тагальски утанг на лооб (это обязательство под иными названиями существует у всех народностей страны). Концепция утанг на лооб исключительно важна для правильного понимания поведения филиппинца. Не раз приходилось слышать, что, строго говоря, вся его жизнь — это уплата «внутреннего долга». Им связаны прежде всего родственники, по он может распространяться и на других людей.
Суть этого принципа состоит в том, что человек ощущает себя неоплатным должником тех, кто ему помогает. Филиппинец, которому оказали услугу, чувствует себя нравственно обязанным по отношению к оказавшему ее: он испытывает внутреннюю потребность сделать для него все, что в его силах, иначе его будет мучить глубокая неудовлетворенность, могущая повлечь даже серьезное психическое расстройство. В отличие от предыдущих видов взаимных обязательств, при отношениях «внутреннего долга» ни объем ответной услуги, ни время ее оказания не определяются. Как грустно заметил один мой знакомый, с которым мы долго обсуждали эту проблему, «никогда не знаешь, оплатил ты уже или нет. Это никогда не кончается». Человек, принимающий услугу, как бы обязывается всю жизнь быть благодарным своему благодетелю, и только смерть может положить конец отношениям утанг на лооб. Каждый филиппинец должен осознавать свой «внутренний долг». Сказать, что какой-то человек не признает его, — значит нанести смертельное оскорбление. Напротив, слова «он действительно выполняет утанг на лооб» звучат как высшая похвала и свидетельствуют, что он является достойным членом общества. Не случайно тагалы никогда не произносят слова «утанг на лооб» всуе — для них они полны почти священного смысла. Существует даже поверье, что человек, не признающий «внутреннего долга», непременно ослепнет.
В подобных отношениях, возникающих между лицами, одно из которых оказывает услугу другому (безразлично, просили о ней или нет), самое характерное-невозможность количественно измерить объем услуги и воздать соответственно. Когда помещик помогает голодающему крестьянину, важно не то, что он дал 40–50 кг риса, а то, что принял участие в судьбе крестьянина, показал ему свое небезразличие. И расплачиваться здесь приходится не только за мешок риса (это само собой разумеется, причем с огромными процентами), но — и это главное — за участие. Ценен не размер услуги, а сам факт ее оказания, мешок риса не столько товар, сколько символ особых связей между крестьянином и землевладельцем, и первый должен платить преданностью, повиновением, безоговорочной поддержкой. Вопрос о переплате не ставится: переплатить можно за товар, здесь же получающая сторона видит прежде всего доброе к себе отношение, а за него сколько ни плати — все мало.
Стоимость услуги имеет подчиненное значение, она лишь свидетельство того, что между сторонами существует утанг на лооб. Крестьянин должен постоянно подтверждать, что он помнит об этих тесных, сугубо личных Связях с помещиком, он должен постоянно давать доказательство того, что не забыл услуги. Вот почему он несет помещику дюжину яиц, хотя долг за рис уже давно выплачен, берется (бесплатно!) работать в его имении. За это он вправе ожидать, что, когда настанет трудная минута, хозяин вновь ссудит его рисом. Понятно, что если даже простая услуга вызывает столь далеко идущие последствия, то, скажем, помощь крестьянскому сыну в получении образования или посылка лекарства для больной жены воспринимаются как подлинное благодеяние и прочными путами привязывают крестьянина к помещику. Для уплаты «внутреннего долга» годится все: и голос избирателя (плюс голоса взрослых членов семьи), и работа в качестве слуги — словом, неважно чем платить, важно просто платить всеми доступными по положению в обществе средствами.
А поскольку положение в обществе у разных людей разное, постольку говорить о равенстве, якобы порождаемом взаимозависимостью, вытекающей из принципа «внутреннего долга», не приходится. Нетрудно понять, в чью пользу складывается баланс: «маленькие люди» неизменно оказываются в проигрыше, в такого рода отношениях один выступает как хозяин, другой — как его бата.
В самом неоплатном долгу филиппинец находится перед родителями, давшими ему жизнь. За это невозможно расплатиться, и до седых волос он чувствует себя глубоко обязанным и повинуется им. Он понимает, что, рожая его, мать мучилась и подвергалась опасности, поэтому с нею устанавливаются более теплые, более интимные связи, чем с отцом, «внутренний долг» по отношению к ней осознается отчетливее.
Выполнение обязательств, вытекающих из принципа утанг на лооб, порождает особую близость между родственниками, а отказ выполнять подобные обязательства — горькое чувство, вызванное тем, что он представляется как разрыв самых священных уз, гарантирующих бытие филиппинца и составляющих его сущность. Внутренне это ощущается буквально как утрата своего «я», как крушение мира, ибо «я» неотделимо от «мы». В кругу родственников и других близких людей взаимозависимость воспринимается обычно не как навязанная извне необходимость, а как естественное и единственно возможное состояние — только в этом кругу и мыслимо нормальное существование.
Система утанг на лооб обеспечивает филиппинцу душевное равновесие, дает надежное пристанище среди житейских бурь. Пусть весь мир холоден и враждебен — человек может укрыться от него среди людей, связанных с ним отношениями «внутреннего долга». Здесь все по-иному, здесь не обидят, не оттолкнут, не отвергнут. Только эти отношения позволяют чего-то добиться за пределами семьи: они ведь устанавливаются и между «маленькими» и «сильными людьми». Несколько примеров помогут понять механизм действия концепции «внутреннего долга».
…В филиппинском обществе высоко ценится образование. Если родственник или друг семьи берет на себя плату за обучение молодого человека, то между ним и его подопечным (а также и его родственниками) завязываются отношения утанг на лооб. Выучившись, молодой человек может сполна возместить все расходы по обучению (этого, впрочем, никто не требует), но все равно всю жизнь будет обязан своему благодетелю. Обычно в роли последнего выступают «сильные люди», которые тем самым получают преданных сторонников, нередко же — старшие братья и сестры.