Население отказывалось платить налоги (один незадачливый энкомендеро доносил в Манилу: «Налог с туземцев собрать не удалось по причине их малого ума и недостаточной вежливости»), убивало испанцев и бежало в горы. Чудовищная алчность и злоупотребления колонистов вынудили испанскую корону отказаться от системы энкомиенд и перейти к прямому налогообложению. Указ об этом вышел в 1721 г., однако, поскольку на Филиппинах (и в других испанских колониях тоже) нередко действовал принцип «повиноваться, но не выполнять», энкомиенды просуществовали дольше — последнее пожалование земли в управление отмечено в 1789 г.
Отрицательное отношение к идее налогообложения не умерло и дает себя знать в наши дни. При отчетливо выраженной ориентации филиппинцев на узкий круг лиц, связанных определенными традиционными отношениями, всякие поборы в пользу государства представляются малообоснованными, почти грабежом. Дело здесь не только в том, что государственные средства тратятся не в интересах трудящихся. Просто сама идея отдавать деньги, не получая за это немедленной компенсации в той или. иной форме, кажется жителю островов неправомерной. Рассуждения о том, что государство неизбежно должно нести расходы, которые могут покрываться исключительно за счет налогоплательщиков, обладают малой жизненной убедительностью — филиппинца до сих пор охраняет прежде всего не государство, а родовой коллектив, общение с которым регулируется моральными нормами здешнего общества. Отношения же с государством осознаются слабее, потому что нормы, их регулирующие, импортированы из-за границы. Они не имеют силы традиции, лишены глубоких корней в обычном праве, и нарушение их не вызывает всеобщего осуждения: комплекс хийа в данном случае не затрагивается.
Негативное отношение к государству тем более объяснимо, что на всем протяжении истории страны последнее представало как насильственное, как навязанное иноземцами и противоречащее интересам местных жителей начало. Фактически оно было привнесено испанскими завоевателями. Поэтому неприятие государственной власти — власти чуждой, не выросшей органически из филиппинского уклада жизни, — едва ли могло исчезнуть.
Уклонение от уплаты налогов (распространенное явление в капиталистическом мире) на архипелаге принимает массовый характер. По официальным данным, в стране собирается лишь 30–35 % ожидаемой суммы. Раз в год население обязано заполнять декларацию о доходах, на основании которой исчисляется размер налога (практика, позаимствованная в США). На человека, указавшего действительный размер доходов, смотрят как на не вполне нормального. Влиятельные люди, используя свои связи, часто вообще не заполняют никаких деклараций и, следовательно, не платят никаких налогов.
Всегда есть возможность договориться с агентами бюро по налогообложению и указать меньшую сумму. Это бюро считается самым прибыльным местом работы, поскольку здесь легче всего выбить взятку. Агенты могут прийти в любое время года и заявить (мне доводилось быть свидетелем этого): «При исчислении налога, который вам следует уплатить, была допущена ошибка. Вы должны внести еще 500 песо». Так как почти у всех довольно легко обнаружить «неточности» при заполнении декларации, никто не заинтересован в проверке. Проще дать агенту 100 песо, и инцидент исчерпан. Правда, однажды я видел, как агенту отказали, но это случилось лишь потому, что его коллега приходил по такому же поводу всего за неделю до него и получил просимое. Неудачник извинился «за несогласованность действий». Когда речь идет о монополиях, взятки достигают десятков и сотен тысяч песо. И для налогоплательщика и для сборщика интересы государства представляются очень далекими и подлежащими удовлетворению в последнюю очередь.
Другим нововведением испанцев, вызывавшим всеобщую ненависть, был принудительный труд репартимиéнто. Все население периодически (52 дня в году) должно было работать на рубке леса, постройке судов, церквей, мостов, дорог и т. п. Опять-таки от этой повинности освобождались дато и их старшие сыновья. Впрочем, богатые могли откупиться от работ за шесть песо. От репартимиенто особенно страдало население Центрального Лусона, где находились главные учреждения колониальной администрации. Рабочие не считались рабами, им полагалось платить песо и паек риса в месяц. На деле они получали только рис (и то не всегда), что обрекало их на полуголодное существование. Из-за низкой продуктивности сельского хозяйства и неразвитости транспорта цены на продовольствие в местах концентрации рабочей силы поднимались во много раз, и голод поражал всю округу. Кроме того, для филиппинца репартимиенто было тяжелейшей обязанностью и потому, что влекло за собой отрыв от родных мест, — это переживалось как самое большое несчастье. Население целых провинций восставало против такой чудовищной, с точки зрения жителей островов, формы эксплуатации, но восстания эти, хотя и были направлены против испанцев, преследовали ограниченную цель: вернуться в свой барангай, к своей семье.
Колониальный режим породил потребности, удовлетворить которые имевшиеся тогда производительные силы были не в состоянии. Нужно было продовольствие для военных гарнизонов, колониальных чиновников, монахов, рабочих, занятых на государственных работах, а натуральное хозяйство не могло его дать, и на первых порах колония переживала хронический продовольственный кризис. Нужны были деньги, но товарно-денежные отношения были развиты слабо. Испанцы вынуждали общины продавать определенное количество риса по низкой цене; которая чаще всего вообще не уплачивалась. Колониальная администрация отделывалась обещаниями. Не будучи в силах вынести тяжелые повинности, жители целыми родами бежали в еще не захваченные районы (такие районы существовали в течение всего периода испанского господства).
Чтобы как-то покрыть постоянный дефицит, была предпринята попытка использовать выгодное географическое положение Филиппин для развития торговли. Китай и Индия производили товары, пользовавшиеся огромным спросом на европейском рынке. С другой стороны, в Китае возник колоссальный спрос на серебро, ценившееся там в то время дороже золота. Серебро в изобилии имелось в Мексике, вице-королю которой подчинялись Филиппины. В связи с этим получила развитие так называемая галионная торговля (торговля на талионах — неуклюжих, тихоходных судах водоизмещением до 1500 т). Ежегодно один галион с китайскими шелком и фарфором, индийскими тканями, персидскими коврами, пряностями с Суматры и Явы отправлялся из Манилы в Акапулько и один — из Акапулько в Манилу. Он привозил серебро (и монахов — они попадали сюда главным образом из Мексики). Собственно филиппинские товары составляли незначительную часть груза, а потому галионная торговля лишь в малой степени способствовала подъему экономики архипелага и избавиться от дефицита так и не удалось. Зато она была чрезвычайно выгодна колонизаторам: на первых порах прибыль достигала 1000 %. Ради нее не считались ни с чем и шли на любой риск. Плавание было тяжелым и часто заканчивалось трагически, случалось, к американским берегам прибивало галионы с мертвым экипажем — все погибали от голода. За судами охотились пираты. В 1587 г. английский корсар Томас Кэвендиш захватил у берегов Калифорнии галион «Санта Айна» и на 250 тыс. песо товаров.
Любопытно, что. приток мексиканского серебра в Китай побудил императора Поднебесной империи командировать на Филиппины двух мандаринов с приказом отыскать на архипелаге серебряную гору, существование которой не подвергалось сомнению.
Напоминание о галионной торговле можно найти в Интрамуросе, «городе внутри стен», самой старой части Манилы. Бордюры на тротуарах там кое-где выложены балластным камнем с галионов.
Только в XVIII в. испанские колониальные власти сделали первые робкие шаги, стараясь ускорить экономическое развитие тихоокеанской колонии. Но и тут ими двигало не стремление добиться процветания страны, а желание избавиться от мексиканской субсидии и переложить все тяготы по содержанию колониального аппарата на филиппинцев. Международные события также заставили задуматься о положении дел на архипелаге: во время Семилетней войны англичане захватили Манилу (1762 г.) и удерживали ее больше года. Военное поражение продемонстрировало полную непригодность прежних методов управления колониями и заставило провести некоторые реформы, затронувшие и далекие Филиппины. В годы царствования «просвещенного монарха» Карла III был принят ряд установлений, торжественно именовавшихся «Указами об улучшении правления». О том, насколько «хорошим» было новое правление, можно судить по следующему пункту: «Индейцы, занятые на любых общественных работах, должны трудиться только от восхода солнца и до захода… Остальное время они могут работать на себя».
Но все же какой-то сдвиг произошел. Наладились прямые торговые связи с Испанией — до того они были категорически запрещены и вся торговля шла через Мексику. Сначала временно, а потом и окончательно открыли для иностранной торговли Манилу, прежде ревниво охранявшуюся от европейских купцов. Главная же мера была осуществлена за счет населения: в 1782 г. правительство ввело табачную монополию. Почвы Филиппин и климатические условия чрезвычайно благоприятны для выращивания табака (манильские сигары и поныне считаются одними из лучших). В ряде районов страны крестьян обязали выращивать только табак, запретив возделывать его в других районах. Табачный лист надлежало сдавать государственным сборщикам по низкой цене. Если администрация не скупала его весь, остаток уничтожался, чтобы не сбить цену. Сигары изготовлялись на государственных фабриках и экспортировались в другие страны. На самом архипелаге продавать их разрешалось исключительно в государственных лавках (И. А. Гончаров во «Фрегате «Паллада» рассказал о том, как он пытался купить сигары в Маниле — для этого ему потребовалось множество разрешений).
Табачная монополия тяжким бременем легла на плечи филиппинцев. Крестьяне табачных районов не имели права сеять рис, за табак же получали крайне мало. Колониальные чиновники, быстро сообразив, что здесь можно нажиться, обворовывали и крестьян и казну. В связи с этим пришлось создать огромный аппарат надзирателей и контролеров, которые тоже не отличались честностью и содержание которых в конечном счете оплачивали опять-таки труженики. Но цель была достигнута. В конце XVIII в. в Испанию были торжественно отправлены первые 150 тыс. песо.