ледователи Феликса Манало не соблюдают религиозных праздников («все дни одинаково святы»), совершают обряд крещения только в 10-летнем возрасте, когда, по их мнению, человек уже поступает сознательно, не принимают многие христианские символы, в частности крест («это то же самое, что поклоняться, например, электрическому стулу»). Они не признают чистилища («о нем ничего не сказано в Библии») и в противоположность аглипаянцам резко противопоставляют себя католикам, заявляя, что даже само это слово есть отклонение от священного писания. По своей догматике Иглесия ни Кристо близка к некоторым христианским сектам.
В настоящее время «подлинная филиппинская церковь» — так называют ее приверженцы — весьма активно участвует в политической жизни. В отличие от римско-католической церкви и церкви Аглипая, она открыто поддерживает того или иного кандидата на выборах или, наоборот, выступает против и тем самым непосредственно влияет на исход борьбы. Эрнано Манало утверждает, что его церковь объединяет 3,5 млн. человек, но материалы переписи дают более скромную цифру: в 1970 г. — 700 тыс. (1250 храмов).
Четвертый крупный отряд филиппинских христиан составляют протестанты. Они появились в стране только при американцах, и в настоящее время на островах их насчитывается 1280 тыс. Ряды протестантов пополняются прежде всего за счет языческого населения, обращением которого занимаются 650 миссионеров. Филиппинские католики недолюбливают лиц, перешедших в протестантство, считают их нарушителями «внутреннего долга» по отношению к своей церкви. Кроме того, для них протестантизм был религией новых захватчиков. Сравнительно незначительная популярность этого вероучения в какой-то степени объясняется и тем, что оно слишком много (по сравнению с католичеством) внимания уделяет личности. Согласно протестантизму, человек слаб, разум его не может постигнуть мудрость божьего промысла, а способность противостоять искушению невелика. Но он вступил на путь познания добра и зла и должен полагаться исключительно на себя, должен отвечать за последствия своих поступков. Бог не решает этих вопросов за него и не спасает его актом милосердия, он только указывает конечную цель, и каждый сам идет к ней. Чтобы достичь спасения, необходимы внутренние нравственные усилия, в то время как по католическому учению нужны еще «дела», организованные и направленные церковью в качестве посредника между богом и людьми. Смертный самостоятельно не в состоянии выйти из греха. Только бог актом милосердия спасает его, приняв смерть на кресте. Нетрудно заметить, что католицизм в большей степени согласуется с традиционными взглядами филиппинцев. Во-первых, в нем признается акт милосердия, который приравнивается к услуге, кладущей начало отношениям утанг на лооб. Во-вторых, такое условие спасения, как пребывание в общине верующих, понятнее филиппинцам с их ориентацией на родовой коллектив, чем протестантская идея личной ответственности перед богом.
Впрочем, простые верующие в такие тонкости не вдаются — их родители были католиками, и они тоже. Допустимо предположить, что если бы филиппинцы сразу приняли протестантство, то отклонения от официального учения были бы более разительными. Сейчас на вопрос о том, в чем разница между этими двумя вероучениями, местные католики отвечают: «Они (протестанты) не умеют чтить бога». Здесь имеется в виду скромность богослужения, не импонирующая жителям островов.
Наследие креста в других сферах. Как уже отмечалось, наследие испанского колониального режима сказывается не только в области религии, где почти безраздельно господствует крест, но и во всей духовной жизни страны. Еще на заре испанского владычества были заложены основы клерикальной интеллектуальной традиции, признаки которой — преклонение перед авторитетом, отсутствие духа свободного исследования, подмена доказательства ссылкой на авторитет — и поныне ощутимы.
К началу колонизации архипелага Европа уже переживала эпоху Возрождения, однако Испания, будучи оплотом реакции и обскурантизма, несла на Филиппины не идеи гуманизма, а идеи инквизиторов и Торквемады. Иначе и быть не могло при засилье церкви, которая часто брала верх над светской властью. Филиппины даже называли не колонией в обычном смысле слова, а «религиозным образованием». Всякое отклонение от церковных предписаний жестоко каралось; признавалась лишь одна свобода — свобода соглашаться. Литература сводилась к описанию жизни святых, в редких случаях — испанских героев; архитектор мог проявить свой талант только в строительстве церквей; художник и скульптор — в их украшении. Из служителей церкви вышли первые филиппинские мыслители, но и их было крайне мало, колонизаторы всячески препятствовали их появлению. Святая инквизиция, простершая свои щупальца до архипелага, занималась исключительно испанцами; индейцев до такой степени не считали за людей, что за ними не признавалась даже способность к ереси. По утверждению одного испанского архиепископа, «у филиппинцев нет характера, нет умственных способностей».
Клерикалы, сами отличавшиеся поразительным невежеством, сознательно препятствовали просвещению народа. Хосе Рисаль с горечью писал: «…религия учит филиппинцев орошать поля не посредством каналов, а при помощи месс и молитв; оберегать скот от эпизоотии, лишь прибегая к целительной силе святой воды, заклинаний и благословений, цена которых — пять песо с головы скота; прогонять саранчу, устраивая крестный ход в честь святого Августина».
В самом конце прошлого столетия ректор университета в Маниле, августинец, во всеуслышание заявил, что «медицина и физика — материалистические и безбожные науки, а политическая экономия — служанка дьявола». Естественно, в подобных условиях на развитие наук не приходилось рассчитывать.
Представители колониальной администрации были ничем не лучше. В 1842 г. чиновник испанского министерства иностранных дел Синибальдо де Мас сообщал своему правительству: «Необходимо всеми силами препятствовать появлению либерально настроенных людей, потому что в условиях колоний либерал и мятежник суть одно и то же… Религия помогла завоевать Филиппины, религия же должна помочь удержать их; один монах стоит целого кавалерийского эскадрона». В качестве превентивной меры этот, в общем не худший, представитель испанской бюрократии (он, в частности, указывал на многие злоупотребления колониальных властей) рекомендовал закрыть все учебные заведения.
Духовная цензура запрещала печатание даже таких книг, как «Робинзон Крузо» и «Тысяча и одна ночь». «Дон Кихот» увидел свет со значительными сокращениями. (Тем не менее именно знакомство с творением Сервантеса и произведениями испанских писателей породило духовную привязанность Рисаля и его друзей к Испании и помогло приобщению филиппинской интеллигенции к мировой культуре.)
Вся система образования находилась под контролем церкви. Начальными школами ведали приходские священники, средними и высшими учебными заведениями — ордена. Свои позиции в этой области церковь сохраняет до сих пор. Дети в школах пишут сочинения на тему «Что-я возвестил бы миру, будь я пророком», юноши и девушки в колледжах и университетах подвергаются религиозной обработке.
Нередко церковь переходит в наступление. Не далее-как в 1965 г. клерикалы попытались добиться установления, по которому учителям даже государственных школ вменялось в обязанность преподавать закон божий. (Говорилось, правда, о «добровольности», но критики справедливо отмечали, что отказ пропагандировать слово божье автоматически повлечет за собой увольнение.) Несмотря на явную антиконституционность закона, нижняя палата в трех чтениях почти единогласно приняла его, и только мощные демонстрации студентов и учителей, а также протест представителей других церквей, усмотревших в этом опасность усиления католицизма, помешали утверждению законопроекта в сенате.
Во времена испанского господства многие из тех, кто осмеливался отрицать авторитет церкви и обращался к голосу разума, приняли мученическую смерть. Тем не менее передовые филиппинцы находили в себе мужество-противостоять мертвящей силе духовного гнета. Внутренние процессы, совершавшиеся в стране, и знакомство с культурой и общественной мыслью Европы и Америки способствовали развитию иной интеллектуальной традиции — светской и либеральной, начавшей складываться во второй половине XIX в.
Несмотря на жесточайшую цензуру, дух протеста обнаруживается уже в произведениях «отца филиппинской поэзии» Франсиско Бальтасара, известного также под именем Балагтас (1788–1862). Некоторые исследователи видят в его главном творении, поэме «Флоранте и Лаура», сатиру на испанский колониальный режим, хотя в ней еще весьма заметно влияние религиозного мировоззрения. События, о которых рассказывается в поэме, происходят в далекой Албании, и действуют в ней персонажи, типичные для литературы той эпохи: короли, принцы, графы, а также неизменные «мавры» (мусульмане южных островов), разумеется в конце концов принимающие христианство. Этим, вероятно, можно объяснить тот факт, что испанские цензоры не нашли в произведении Бальтасара ничего предосудительного. Вместе с тем в нем есть такие строки:
В моей несчастной стране и за ее пределами
Черная измена захватила власть.
Благородство и справедливость покоятся
в глубокой могиле,
Люди благородные безропотно терпят унижения
и насмешки…
Ничтожные предатели гордятся своими преступлениями,
Оскорбленная и униженная добродетель отступает,
Святая правда сокрушена, и залиты слезами
страданий ее глаза,
Никто не решается высказать слово правды.
Меч неизбежной позорной смерти
Тотчас настигнет каждого, кто заговорит о совести.
Поэма сыграла немалую роль в пробуждении революционных настроений в народе, отчетливо проявившихся в последней трети XIX в.
После испанской революции 1868 г. либеральные идеи получили большое распространение на Филиппинах. Генерал-губернатор де ла Торре заявил даже, что целью его правления является ассимиляция, ограничение цензуры и т. д. Однако уже в 1870 г. период либерализации кончился, свободная мысль безжалостно подавлялась. После восстания в Кавите в 1872 г. воцарился прямой террор. Филиппинцы, в