ряда европейских государств (на Филиппинах один студент приходится на 106 человек, в Дании, например, — на 287). Западные социологи, рассматривая проблему модернизации традиционного общества, иногда утверждают, что развитие системы просвещения служит решающим фактором в этом процессе и ведет к изменениям во всех прочих сферах жизни. Практика Филиппин лишний раз доказывает, что при сохранении отсталых социально-экономических отношений никакие успехи в области образования сами по себе не в силах обеспечить прогресс.
Впрочем, при ближайшем рассмотрении успехи эти в значительной мере оказываются иллюзорными. Тщательный анализ цифр свидетельствует, что не все обстоит благополучно даже с количественными показателями. Прежде всего, в филиппинской школе очень велик отсев. Сорок пять процентов учащихся начальных школ не могут продолжать учебу из-за материальных затруднений в семье: родителям нечем платить за учебники, не хватает денег на одежду, обувь. (При чувствительности филиппинцев они скорее предпочтут оставить детей дома, чем отправить, в школу не в должном виде.) На сегодняшний день 65 % населения страны имеют образование только в объеме трех-четырех классов, среднюю школу оканчивают всего 14,4 % детей в городах и только 3,2 % в сельской местности. Образование, таким образом, далеко не всеобщее.
Не является оно и равным. Существуют привилегированные частные учебные заведения (такие, как иезуитский Атенео, Университет св. Фомы, основанный еще в 1611 г.), стоимость обучения в которых делает их недоступными для подавляющего большинства населения. Их выпускники получают несравненно лучшее образование, и перед ними открываются более широкие перспективы. Девяносто пять процентов студентов посещают частные колледжи и университеты — такого, наверно, нет ни в одной стране мира. Вузы фактически представляют собой коммерческие предприятия, работающие ради прибыли. Привилегированные учебные заведения получают ее, устанавливая высокую плату, что позволяет поддерживать качество преподавания на достаточно высоком уровне. Большинство же достигает прибыльности, бесконечно увеличивая число учащихся (частный Университет Дальнего Востока насчитывает, например, 60 тыс. студентов — поразительная цифра!). Фактически они превратились в «мельницы дипломов» (так их называют на Филиппинах). Для поступления в них не требуется ни экзаменов, ни документов. Возможно, этим объясняется одно странное явление: по всем статистическим данным, число студентов превышает число учащихся старших четырех классов средних школ (20,9 % и 15 % соответственно), видимо, в колледж или университет поступают лица, не получившие среднего образования. Диплом об окончании колледжа дает гораздо больше, чем аттестат об окончании средней школы, поэтому сразу стараются добыть его.
Система подготовки кадров высшей квалификации никоим образом не отвечает реальным потребностям страны. Самой привлекательной, как уже указывалось, считается профессия юриста. На Филиппинах один студент юридического колледжа приходится на 1976 человек населения, тогда как в США — на 4485. Инженеров выпускается в 40 раз меньше, чем юристов. Не вызывает сомнения и факт перепроизводства учителей: на каждое вакантное место претендуют от 10 до 15 человек.
Если принять во внимание качество филиппинской системы образования, то картина будет еще более удручающей. Одной из серьезных проблем является проблема языка. Обучение в основном ведется на английском, что затрудняет усвоение материала. На это жалуются преподаватели всех уровней. Английский неизбежно подвергается влиянию местных языков, и учащиеся просто строят предложения из английских слов по правилам родного синтаксиса[40].
Методика преподавания не соответствует характеру филиппинцев. Учащиеся боятся отвечать на вопрос учителя: ведь тут легко ошибиться, попасть в неловкое положение, стать объектом насмешки. Лучше всего затеряться в классе и не лезть вперед. Учителю по три-четыре раза приходится вызывать ученика, прежде чем тот соберется с духом и решится встать. Везде, в том числе и в колледжах, преобладают письменные виды работ, которые обычно списываются до запятой, устные же ответы представляют собой дословное воспроизведение текста. Учащиеся не привыкли высказывать свое мнение ни по существенным, ни по маловажным вопросам. Даже в университете профессора вынуждены приноравливаться к этому — они просто диктуют материал целых разделов курса (потом он будет вызубрен). Возражение со стороны слушателей, спор и даже просьба развить то или иное положение — вещи просто немыслимые (как я мог убедиться, для обеих сторон — и для студентов и для преподавателей). Позаимствованные из США «объективные методы оценки» не требуют умения рассуждать, и ответ часто сводится к угадыванию (заполнить пропуски, указать, верно или неверно то или иное утверждение, выбрать из ряда положений правильное и т. д. — все это, может быть, и полезно, но не предполагает в учащихся способности самостоятельно мыслить).
Студент производит впечатление потерянного. Он сам выбирает учебные дисциплины из числа предложенных и потому каждый предмет изучает в разных группах, так что ни о каком коллективе в этих условиях говорить не приходится. Подобная система, возможно, неплоха для американцев, но для филиппинцев она явно не годится, так как исключает чувство локтя, столь нужное им.
Содержание обучения во многом объясняет апатию и инертность обучаемых и обучающих. Школа дает знания не столько о родной стране, сколько о США. Филиппинские учащиеся лучше знают Франклина, чем Рисаля, события войны за независимость в США, чем события филиппинской революции 1896–1898 гг., и чаще рассуждают о пшенице, чем о рисе. Пресса сообщает, что кое-где в отдаленных барио на ежедневной обязательной церемонии подъема флага в школах до сих пор поднимают американский звездно-полосатый флаг вместо филиппинского. Американизированная правящая верхушка, контролирующая систему образования, стремится через нее проводить свое влияние, что совпадает с целями неоколонизаторов. Видный историк Эрнандо Абайя так охарактеризовал сущность филиппинской системы просвещения: «В своей основе иностранное господство покоится на том, что угнетенному населению с помощью «соответствующего» обучения привиты чуждые ему ценности, внушено представление о закономерности того, что над ним властвуют, что его эксплуатируют. Поэтому американцы для закрепления своего господства с самого начала стали заботиться о создании соответствующей системы образования. Мышление и вся культура угнетенных и эксплуатируемых людей должны были так измениться, чтобы они почитали свои отношения с Соединенными Штатами за высшее благо, а утрату таковых — за большое несчастье. Постепенно с помощью специальной системы образования филиппинцев научили принимать эксплуатацию за помощь, угнетение — за свободу, а иностранный диктат — за гарантию национальной безопасности. Воспитанные в этом духе люди принимают американские интересы за продолжение своих собственных и защищают их в ущерб истинным нуждам своей страны».
Национальная школа является филиппинской только по названию. По содержанию и методам обучения она американская и потому воспринимается как нечто чуждое, не имеющее касательства к жизненной практике. Школа всегда служит важным инструментом социализации, включения личности в общество. Здесь же этот инструмент резко противоречит другим, прежде всего семье. Ценности, которым учит местная школа суть ценности развитого капиталистического общества. В ней говорят о гражданском долге, пропагандируют культ личного успеха, пытаются привить уважение к труду, утверждая (в соответствии с протестантской этикой), что только так человек может добиться успеха. Для филиппинцев же важен не гражданский, а «внутренний долг», преуспеяние немыслимо без помощи «сильных людей» и лишь связи с ними открывают «путь наверх».
Все вроде бы относятся с глубоким уважением к тому, чему учит школа и в то же время внутренне не принимают ее установок: о них, как и о религии, охотно говорят, но им не следуют. Человек с пафосом рассуждает о гражданских добродетелях, однако жизнь не требует их проявления. Необходимо и достаточно признавать лишь принципы утанг на лооб, хийа и пакикисама, т. е. добродетели не гражданина — члена общества, а человека — члена родового коллектива.
Все это неизбежно отражается на положении учителя. Он пользуется почти таким же уважением, как священник, но, подобно ему, не может похвастать особой результативностью своих трудов. Тао прислушивается к его советам, однако не дозволяет ему войти в свой внутренний мир. Учитель учит тому, «чего в жизни не бывает», — такова уж его обязанность. Опыт резко расходится с тем, что написано в книгах.
Наибольшему воздействию американской культурной традиции подвергается филиппинская интеллигенция — конечный продукт принятой системы просвещения. Это особенно справедливо по отношению к той ее части, которая получает образование в США. Молодой человек волей-неволей усваивает новые взгляды, новые идеи, новые нормы поведения. Окончив обучение и начав практическую работу, он вдруг обнаруживает, что между его новыми устремлениями и филиппинской реальностью существует разрыв, который печем заполнить.
Простой тао выучивает немногое и не задумывается над противоречием между «сущим и должным». Интеллигенция же ощущает это противоречие в полной мере, что ставит ее в чрезвычайно сложное, можно даже сказать трагическое, положение. Она признает, с одной стороны, традиционные ценности, посредством которых филиппинцы с незапамятных времен осмысливали свое существование, с другой — ценности западной культуры, прежде всего достижения в области науки и техники, и страстно желает, чтобы они стали достоянием народа. Однако обе эти системы ценностей во многом не согласуются, установки, по которым интеллигенция ориентирует свое поведение, из-за их разнородности сталкиваются, порождая внутреннюю напряженность, конфликт. Интеллектуальные построения, которыми она пытается оправдать свое существование, рушатся при первом же соприкосновении с действительностью. Она не знает, к чему «приписаться»: на родине ее воззрения отвергаются, чуждыми они остаются и для представителей американской культуры.