терес к нему. Первоначальное «горение» сменяется безразличием, апатией, и напоминание о неосуществленном начинании вызывает только раздражение. Такое отношение к делу называют в стране нингас кугон[45] (т. е. недолговечность, кратковременность увлеченности идеей). Оно отнюдь не способствует последовательному внедрению инноваций.
Отношение типа нингас кугон особенно отчетливо проявляется при необходимости решить конкретную проблему. Ее с жаром обсуждают, рассматривают со всех сторон, обращаются к опыту Соединенных Штатов, выслушивают мнение экспертов и в конце концов создают специальный орган (нередко, правда, забывая наделить его полномочиями и средствами). На этом все «загоревшиеся» успокаиваются, считая свою миссию законченной, и о самом органе начисто забывают. Спохватываются только, когда дело оказывается разваленным.
Для развития экономики государство сделало поразительно мало. Немногочисленные государственные предприятия работают в убыток. Реакционно настроенные деятели утверждают, что сели частные предприятия перейдут к государству, то это вызовет экономический спад.
Говоря о деятельности государства в данной сфере, надо учитывать еще одно обстоятельство. В этой деятельности отчетливо прослеживается тенденция «перещеголять» — хоть в чем-нибудь — развитые страны, не столько обеспечить собственные потребности, сколько «удивить мир» («Уж если строить стадион, так самый большой в Азии, если бассейн — то крупнейший в мире» и т. п.[46]).
Такая гигантомания вполне объяснима в свете истории. Колонизаторы в течение веков внушали народам Филиппин, как и других развивающихся стран, мысль об их неспособности занять достойное место среди цивилизованных народов без помощи метрополии. После достижения независимости стремление к самоутверждению породило потребность немедленно опровергнуть данный тезис. Естественный путь к этому — строительство сооружений, пусть не совсем нужных для экономики, но необходимых для укрепления национального самосознания, национального единства. И как бы презрительно западные экономисты ни пожимали плечами при очередных известиях о непроизводительном помещении и без того скромных ресурсов, народам бывших колоний они нужны для обретения веры в себя, а она не менее важна, чем экономические успехи. Едва ли правомерно видеть здесь только расточительность. Разумеется, лучше всего сочетать престиж с пользой (скажем, строить ГЭС, которая помимо престижных дивидендов даст стране электроэнергию и позволит оросить засушливые земли), но это удается далеко не всегда.
Действие препятствующих модернизации «неэкономических факторов» отдельные буржуазные социологи пытаются квалифицировать как проявления природной неспособности филиппинцев к инновациям, их идиосинкразии к прогрессу. Несомненно, психологическая неподготовленность играет негативную роль, но она вполне преодолима. Ведь совершенно очевидно, что особенности их национального характера являются не врожденными, а приобретенными: они порождены конкретно-историческими условиями, обслуживают определенные социально-экономические отношения. Филиппинцы вынуждены приспосабливаться к существующей реальности. Попадая в иную обстановку, они отлично адаптируются в ней, что уже опровергает тезис о «врожденном консерватизме».
При благоприятных условиях их национальные черты, их душевные качества не могут не проявиться по-другому. В связи с этим небезынтересно посмотреть, что думают сами филиппинцы о своих достоинствах и недостатках. «Едва ли кто будет возражать, — пишет один филиппинский исследователь (с ним согласны многие его соотечественники), — если мы отнесем к нашим положительным качествам следующие: 1) гостеприимство, 2) скромность, 3) вежливость, 4) храбрость и патриотизм, 5) терпение и способность переносить лишения, 6) любовь к дому, преданность семье, 7) высокое чувство собственного достоинства, 8) религиозность.
К качествам, которые я считаю отрицательными, относятся следующие: 1) отсутствие духа сотрудничества, 2) повышенная чувствительность к мнению других, 3) комплекс бахала на (т. е. фатализм. — И. П.), 4) любовь к развлечениям, 5) повышенная чувствительность, обостренное самолюбие, 6) отсутствие духа соревнования и стремления к успеху, 7) склонность к сплетням, 8) поведение типа нингас кугон, 9) ревность и зависть».
Разумеется, данные оценки несут на себе печать субъективности, однако нельзя отрицать того, что в процессе исторического развития в нормах поведения филиппинцев, в их нравах и ценностной ориентации отложился не только позитивный опыт.
Что касается положительных качеств, то их в один голос отмечают все, соприкасавшиеся с жителями островов, включая первых испанских завоевателей, отнюдь не испытывавших симпатий к «туземцам». Человек, попадающий на архипелаг, встречает необычайно теплый прием, ему активно дают понять, что принимают его за важное лицо (зачастую он чувствует себя неловко). Гостеприимство, скромность, чувство собственного достоинства и вежливость проявляются во всем, причем не только по отношению к иностранцу, но и в общении филиппинцев между собой. Они редко жалуются на свою судьбу и стойко переносят ее удары, которых — увы! — немало. Даже в минуту подлинного горя они стараются улыбаться, потому что показывать отчаяние, по их понятиям, дурной тон. Главное же — жители архипелага искренне хотят, чтобы все были счастливы и довольны. И для этого они не жалеют сил: доставлять радость другим есть высшая радость для них самих.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Книга была уже написана, когда стало известно, что президент Маркос объявил о введении чрезвычайного положения. Он приостановил действие конституции, распустил парламент, запретил деятельность политических партий. Это произошло 23 сентября 1972 г. Всякие выборы были отложены на семь-восемь лет, т. е. примерно до 1980 г., — на такой срок, который, по мнению самого Маркоса, необходим для того, чтобы излечить «больное общество».
Введению чрезвычайного положения предшествовал ряд важных событий. Уже говорилось, что на Филиппинах не было президента, который не выставлял бы свою кандидатуру на второй срок, но только Маркосу в 1969 г. удалось добиться переизбрания, притом огромным большинством голосов. Эта победа объясняется как его личными качествами, так и успешным проведением некоторых важных мероприятий во время первого президентства. Осуществление программы «рис, дороги, школы», частичное улучшение финансового положения, самообеспечение страны рисом (как потом оказалось, временное), контакты с социалистическими странами и обещания установить с ними нормальные отношения обеспечили ему поддержку значительной части населения.
«Старая олигархия» увидела в популярности президента и в длительности его пребывания у власти угрозу для себя. Она обвинила Маркоса в диктаторских поползновениях, в разбазаривании государственных средств, в попытках чинить препятствия частной инициативе и, наконец, в стремлении к личному обогащению. Дело дошло до открытого столкновения, и в январе 1971 г. президент объявил о «войне с олигархией» и о начале «демократической революции сверху», призванной, по его словам, урезать права верхушки, установить более справедливое распределение доходов.
«Новая олигархия» тоже была недовольна. Она считала, что форма правления американского образца давно утратила демократический характер (в буржуазном его понимании) и превратилась в орудие господства косной помещичье-бюрократической элиты, неспособной обеспечить капиталистическое развитие страны и предотвратить социальные потрясения. Президент для нее олицетворял все недостатки сложившегося в стране порядка, она поддерживала обвинения против него, исходившие из крайнего правого лагеря, из рядов «старой олигархии», и требовала радикальной реорганизации. Наиболее активно эти взгляды пропагандировали лидеры уже упоминавшегося Христианского социального движения. К 1973 г. они рассчитывали создать «левоцентристскую христианскую социал-демократическую партию», которая должна была оттеснить скомпрометировавшие себя партии (либералов и националистов) и провозгласить «новый курс». Предварительным условием для выполнения этой широкой программы действия должен был стать пересмотр конституции.
Сама идея пересмотра не принадлежала руководителям движения. На Филиппинах уже давно раздавались голоса, требовавшие отмены конституции 1935 г., которая несла на себе, как говорили, «слишком много отпечатков колониального мышления» и не отвечала местным условиям. В конце концов конгресс принял закон о Конституционном конвенте, задача которого состояла в том, чтобы выработать новый основной закон страны. «Новая олигархия» изо всех сил старалась отстранить скомпрометировавшую себя бюрократическую верхушку и профессиональных политиканов, пулитико. Под ее давлением в закон о Конвенте была включена необычная для Филиппин статья: кандидаты в члены Конвента не могли выдвигаться партиями, не могли быть государственными служащими и занимать выборные должности. Но, как обычно, закон оказался бессильным перед могуществом влиятельных политических династий: хотя в Конвент прошло немало «независимых», тон среди 320 делегатов задавали бата вездесущих пулитико. «Считается, — объяснял мне один сенатор, — что все беды от нас, а потому решили закрыть нам доступ в Конвент. Но мы еще посмотрим!» (У него было там около десяти «верных людей».)
1 июня 1971 г. Конвент приступил к работе, и с самого начала стало ясно, что все пойдет по старым колеям. Возникали и распадались коалиции, делегаты обменивались колкостями в многочисленных комитетах, спорили по пустякам, обвиняли друг друга в отсутствии патриотизма. На пленарных заседаниях дело едва не доходило до рукоприкладства. Были преданы гласности некрасивые истории о подкупе. Выяснилось, что некоторые члены Кон-Кон (так филиппинцы с их любовью к сокращениям окрестили Конституционный конвент) получали из разных источников конверты с крупными дене