— Ма-а-ма… кушать хочу…
— Родненькие, нету кушать, не плачьте… Нету кушать…
— А в бочке?
— Воробышки мои… это не наше… Если мы сохраним бочонок от солдат, хозяин трактира нам заплатит.
Тихо подъезжает Леонардо со спутниками, молча смотрит, и его замечает мальчик.
— Мама… там дядя…
— Где? Где? — оборачивается женщина. — Не дам, проклятые, не дам! Мы умираем с голоду! А-а-а-а! Не дам!
— Что ты, голубушка, — говорит Мельци. — Мы не возьмем. Что ты?
— Не знаю, ничего не знаю! Мы не виноваты!
— Молчи… Ну… молчи! — говорит Зороастро. — Как нам доехать до Флорентийского лагеря?
— Вон дорога… Она приведет.
— Прощай, — говорит Зороастро, но мать обращается к Леонардо.
— Подайте милостыню, ради Христа.
И Леонардо молча дает ей денег.
— Дай бог вам здоровья, синьор… Дай бог вам счастья… Синьор, у вас, может быть, найдется кусочек хлеба?.. Ребеночек все плачет, и второй все просит есть… На деньги здесь ничего не купишь… Солдаты все позабирали…
Леонардо велит дать хлеба, и Зороастро достает хлеб из кожаной сумки. Женщина жадно хватает хлеб, дает детям. Извиняясь, смотрит на Леонардо и вдруг загораживает бочку.
— А-а-а-а! Не дам! — кричит она.
— Опомнись, женщина, — сурово говорит Зороастро. — Наш синьор не грабитель.
— А что он… грозно так смотрит?
— Грозно? — Зороастро оглядывается на Леонардо. — Он смотрит на тех, кто довел вас до нищеты.
— Что врешь… Здесь нет никого…
— Не мешай нам думать, женщина, — сурово говорит Зороастро.
И Леонардо печальный гонит коня вскачь, и ученики его вслед за ним.
…Огромная комната придорожного трактира. За окном вдали пылает прекрасный город Пиза. Трое рваных солдат пьют вино.
— Все с голоду скоро подохнем, — сказал один. — Шесть месяцев не платят жалованья. Кормись как знаешь… И мужичье проклятое не кормит.
— У них самих нечего жрать, — сказал второй.
— Стой, ребята! — сказал первый. — Люди из отряда Колеони подходят.
Вбегает воин, за ним другие.
— …А вы уже здесь! — закричал воин. — Прочь отсюда!
Схватились… Бьются…
— Стой! Погоди… — говорит первый солдат. — Передохнем.
Оба отряда останавливаются. Хмуро держась за мечи, тяжело и хрипло дышат.
— Уж мы б вас вздули, бергамцы паршивые, — сказал первый солдат, — вторые сутки вот без еды…
— Собаки! — закричал пришедший воин. — А мы, по-вашему?! Они голодные! А мы? Мы первые подошли к деревне! Деревня наша!
— Ваша?.. Возьмите, если ваша, — ответил солдат.
— Возьмем! — сказал воин.
— Возьмите!
— Вот отдохнем и возьмем.
— Ну, отдохнул, пожалуй, — сказал солдат и, подняв меч, бросился на воина.
Опять началась схватка, и все ушли сражаясь.
Стало совсем тихо в трактире. Зарево горящей Пизы освещало небо.
И тогда вышел хозяин и поднял поваленные скамьи.
— Плохие времена наступили… Джузеппе! — крикнул он. — Эй, Джузеппе! Испугался? Не бойся, дурачок… Они все ушли.
— Ушли? — ответил голос невидимого Джузеппе, и вылез парень.
— Все прибрать надо, — сказал хозяин, глядя в окно. — На то мы и хозяева трактира, чтобы наблюдать драки со всей округи… Вылез, Джузеппе? Вот и хорошо… А теперь обратно полезай… Опять солдаты идут…
— Ох, — сказал Джузеппе и скрылся.
— Э, погоди… солдаты — это мелочь, — сказал хозяин. — Тут поважнее господа едут… О господи, сам гонфалоньер Флоренции синьор Содерини жалует, и с ним кто же это, не разберу?.. Джузеппе! Черт проклятый, ты вылезешь наконец из ямы?!
— Иду, иду, — сказал Джузеппе.
Вошли Леонардо и Содерини, человек невысокого роста, с большим носом, с большой челюстью.
— Спокойнее, маэстро, спокойнее, — сказал он, — мои солдаты вас проводят. Если нужно, попугают мародеров.
— О! Попугают! — откликнулся Леонардо. — Все кого-нибудь боятся… Мирные волы и те пушки тянут… Сладостная военная жизнь… Мало еды, зато много крови…
— Ну, ну, не расстраивайся… Ты бы лучше подумал, как нам выиграть эту войну… Такому великому инженеру, как ты, грешно уклоняться…
— Я уже подумал.
— Ты шутишь… Все вон отсюда… Оставьте нас вдвоем.
Все ушли.
— Ну говори, — жадно придвинулся Содерини.
— Надо так сделать, — сказал Леонардо, глядя в окно. — Надо заключить мир с пизанцами.
— Что? — изумился Содерини. — Ну хорошо… Продолжай.
— Надо заключить мир… Это первое… Нужно построить канал на реке Арно, который соединит город Пизу с Флоренцией… Это второе, — сказал Леонардо твердо.
Содерини пристально поглядел на Леонардо и отодвинулся, поджимая тонкие губы.
— Я исследовал реку… Это вещь возможная… Канал нужно строить совместно с пизанцами… После этого войны ваши прекратятся, потому что канал обогатит оба города… Я сделал подсчеты.
— Ты сумасшедший, — сказал Содерини, внимательно глядя на Леонардо, — вот почему ты бродишь здесь между двумя лагерями… Я все понять не мог… Ну, прощай. — И он ушел…
— Привет вам, мастер Леонардо, — сказал хозяин. — Давненько к нам не заглядывали.
— А ты все тот же, что и был, — сказал Леонардо. — Неграмотен, как францисканец, но весел.
— Я потому и весел, что неграмотен, синьор Леонардо.
— Не притворяйся, друг, что ты глупей, чем есть.
— Вы сильно постарели, синьор Леонардо… Зато много успели, я слышал.
— Деньгами нищ, зато богат разлуками. Ну, прощай, пойду и я…
И Леонардо вышел из трактира.
— Постарел… Постарел, — сказал хозяин, глядя ему вслед. — Раньше он был спокойный.
Не с кем разговаривать
А приезжий тем временем видел сон. Но так как наступило летнее веселое утро, и город пробудился, и никому дела не было до чудака, который заснул в тени возле придорожного окраинного кафе, то мозг его слышал звуки, шумы, пение, музыку города. И отключенная воля не мешала мозгу перерабатывать информацию по-своему и приводить ее в соответствие с опытом жизни этого приезжего, с его тайными хотениями, с его талантом. А что такое талант — не знает никто. Может быть, это способность иногда побывать в четвертом измерении и оттуда поглядеть на наши три.
И тогда приезжий видит, как на скамейку, под часами, садятся старик и девушка.
— Сон, а сон, — сказал приезжий. — Я кому говорю!.. Ты мне снишься?
— Да отвяжись ты, господи, — сказал сон. — Я же на работе!
— Надоело мне это тиканье, — сказал приезжий. — Сил нет.
Тогда старик щелкнул пальцами, и тиканье пропало. Остался только писк транзисторов.
— Люди не любят, когда им заметно, как течет время, — сказал старик.
— Какой-то вы странный, гражданин, — сказала ему девушка. — Я вас где-то видела.
— Вряд ли мы могли встречаться, — сказал старик. — я чертовски стар. Фактически я ваш праотец.
— Какой-то вы странный, гражданин, — сказала девушка.
— Вы сидите под часами, — сказал ей старик. — Значит, вы пришли на свидание. Логично?
— Я пришла просто так. У нас общежитие еще закрыто. Я обыкновенная девушка.
— Еще одна сумасшедшая! — сказал приезжий. — Можно подумать, что бывают обыкновенные девушки… Послушайте, — сказал он старику. — А вы действительно тот самый?..
— Да, конечно. Я тот самый.
— Забавно, — сказал приезжий. — Итак, на бульваре сошлись трое — поэт того старомодного типа, который верит во вдохновение, девушка, считающая себя обыкновенной, и бог времени Хронос.
— Да. Я Хронос, — сказал старик. — Поэту не стоило бы удивляться. Я был всегда и всегда буду.
— Кстати, время относительно. Это доказал Эйнштейн.
— Э-э… — сказал старик. — Отдельному человеку это незаметно… Плохо, если поэт перепутал время.
— Не понимаю.
— Понимаешь, но боишься признать… Юность человечества прошла. Юный измеряет время биением сердца и не наблюдает часов. Тик-так — стучит его время, и он идет вслед за сердцем. Потом первый испуг — он видит день и видит ночь, и они не совпадают с биением сердца. Тогда он признается в поражении и придумывает часы… Что?
— Не слушайте его, — сказала девушка.
— Не бойся, — сказал приезжий. — Он прав.
— Человек стал маленьким, — сказал старик, — и сердце перестало влиять на жизнь. Удар сердца ничего не меняет… Время ревет в микрофоны, и песня человека — это писк мыши.
— Ну-ну… не надо так, — сказал приезжий. — Ты уже стар. А то тебя хватит кондрашка, и получится банальный сюжет…
— Сюжет, — презрительно сказал Хронос. — Картинки из жизни, в которых можно найти что угодно, кроме истины… Чем дальше идет сюжет, тем дальше он от жизни. Я перепутываю твои сюжеты, — сказал Хронос и взмахнул рукой.
Он кинул в воздух пачку исписанных листков. Белая метель. Крик девушки. Она хватает приезжего за руки, она пытается поймать листки. Но Хронос исчезает, и начинают все громче тикать часы: тик-так… Тик-так… Тик-так…
— Не смей! Не смей! — кричит девушка.
— Поздно, — говорит приезжий. — Хронос начал свою работу…
— Что же делать? Что делать? — в отчаянии говорит девушка.
— Смотреть…
— А ты не боишься, — спрашивает девушка, — что он прав?..
Тик-так… — стучат часы. Тик-так… — металлическое лязганье механизма. Что-то хрустит, хрипит, хрюкает и масляно чавкает — и все это тик-так… Тик-так… Девушка со страхом ждет ответа.
— Если поэзия — это истина, — говорит приезжий, — ее увидишь даже в обломках.
— А если нет?
— Значит, истина в твоих глазах, — говорит приезжий.
— Ты меня любишь? — спрашивает она.
— Как тебя зовут?
— Не важно. У меня некрасивое имя… Сначала скажи — любишь?
— Не знаю… — говорит приезжий. — Не знаю…
И надевает черные очки.
— Ты меня любишь? — говорит девушка. — Скорей!
— Как тебя зовут?
— Зовут Муська… Сокращенно — Муська… Скорей!
— А полностью?
— Полностью меня зовут Муза, — говорит девушка.
— Что?!
Но тут он всхлипнул и проснулся.
…Солнце палило вовсю.
Жара стояла такая, что у всех прохожих выросли животы.