Под милицейским учреждением стоял легкий грузовоз «Уайт». Возле кабины курил Пасечный и разговаривал с водителем через опущенное стекло дверцы. Водитель тоже курил. Самсон видел, как облачко папиросного дыма вылетело из кабины. Подошел. Поздоровался.
— Еще одного товарища ждем, — предупредил его Пасечный.
— А как товарищ Найден? — поинтересовался Самсон.
— На месте. Вчера вечером врач его смотрел, сказал пока из дому не выходить.
— Так он дома?
— Тут его дом, — Пасечный кивнул на двери участка. — В своем кабинете на кушетке лежит. А что это они тебя не по форме одели? — Пасечный с интересом поднял глаза на бобровую шапку.
— Нет, это я пока отцовскую взял. Мне вчера ничего на голову и не предложили!
— Ну да, не буденновку же тебе носить! — закивал понимающе Пасечный. — Ничего, найдем что-нибудь! Да и мастерские скоро заработают! Тринадцать швейных машин уже реквизировали, скоро сядут за них работницы, и польется песня по просторам! Ты что, не куришь?
— Нет, — признался Самсон. — В гимназии попробовал — не понравилось!
— Ага, — усмехнулся Пасечный. — Значит, ты только то, что нравится, делаешь? О! А вот и товарищ Холодный! — переключил он вдруг внимание на кого-то за спиной Самсона.
Самсон обернулся и увидел перед собой крепко сбитого, щекастого мужчину с удивительно белой кожей на нижней части лица, в коричневой кожанке и черных мешковатых штанах.
— Это вот Самсон Колечко, тоже наш новый сотрудник, — кивнул на Самсона Пасечный.
— Се́ргий Холодный, — представился подошедший.
— Се́ргий? — переспросил Самсон, так же, как и представившийся, сделав ударение на первом слоге имени.
— Ну как хотите, — махнул рукой мужчина. — Называйте просто — товарищ Холодный!
— Товарищ Холодный был служителем культа, — пояснил Самсону Пасечный. — Осознал ложность религии и недавно от Бога отрекся! Хочет со злом бороться! Поэтому к нам пришел!
Самсон глянул в лицо Холодному с новым интересом, и тут ему стала понятной непривычная белизна нижней части лица бывшего служителя культа. Видно, очень долго он носил бороду и вот только недавно сбрил. Кожа, не видевшая света белого из-за защищавшей ее бороды, пока словно стыдилась окружающего мира.
— Так, — привлек их внимание к себе Пасечный, достав из кармана часы и отщелкнув серебряную защитную крышку. — Пора нам уже! Залазьте в кузов!
Уселись Холодный и Самсон на лавки лицом друг к другу. Грузовичок тронулся, и сразу жесткость его деревянных лавок дала о себе знать. Хоть и не разгонял водитель машину, а трясло их по булыжной улице сильно. Пожалел в мыслях Самсон, что не на трамвае они поехали. Ведь трамвай тоже в ту сторону ходит! Но не ему решать, каким транспортом должно в бывший тир Общества правильной охоты добираться.
После Галицкой площади кружил водитель странными улочками, пока не выехали они минут через сорок перед Кирилловской площадью и дальше медленно поехали по широкой Куреневской, то и дело утыкаясь в подводы и крестьянские телеги и иногда удачно их обгоняя, при этом заезжая на трамвайные рельсы, из-за чего руки Самсона и Холодного сами хватались за лавку.
— Я тут вчера уже был, — кивнул Самсон Холодному на трамвай, поехавший в сторону Подола.
— На курсах?
— Нет, на складе обмундирования! А вы в каком чине Богу служили?
— Священником, — охотно и громко, чтобы перекричать шум движения, ответил собеседник. — В Черниговской губернии.
— Семья там осталась? — спросил Самсон.
— Семья в Чернигове пока! Некуда ее звать! Вот приселят меня в какую квартиру, тогда позову! Хотя там, в Чернигове, понадежнее! И к Москве ближе! Я сначала думал в Москву ехать и там от Бога отречься, но там уже таких много!
— Да, в Киеве о таком я не слышал, — признался Самсон.
— А вы-то сами, товарищ Самсон, от Бога тоже отреклись?
— Я с гимназических лет атеист!
— А, так вам и не пришлось! А скажу, что жаль мне вас! Не пережили вы такого душевного очищения, какое я пережил!
Территория бывшего тира Общества правильной охоты больше напоминала огороженный участок леса. Но среди сосновых стволов то и дело стояли фанерные истуканы, разрисованные плохим художником в разнообразных врагов революции. У всех этих врагов на нарисованных носах сидели нарисованные очки и пенсне. Каждый третий фанерный истукан изображал бородатого попа.
Эхом в кроны уносились короткие, как точка, выстрелы. Сейчас стреляла группа из четырех начинающих чекистов. Инструктор выстроил их в линию и сначала исправил начальную стойку для стрельбы из нагана, а потом уже по очереди позволял стрелять по фанерным мишеням.
Далее около получаса инструктор занимался девушками в длинных черных юбках и в черных кожаных куртках с кожаными беретами на головах. Их форма Самсону приглянулась, но вид стреляющих из нагана девушек внушил осторожность в суждениях о них. Тем более, что они, как оказалось, уже не первый раз тренировались на курсах и стреляли отлично. В какой-то момент Самсону показалось, что одна из девушек неожиданно отвлеклась от прицела и бросила на него вопрошающий взгляд. Он тут же отвернулся.
Только потом очередь дошла до Самсона и Холодного. Держать наган на весу оказалось делом не таким легким, как Самсону думалось раньше. Кроме того инструктор заставил его снять бобровую шапку, сказал, что такие шапки при стрельбе очень мешают. Болела кисть, но Самсон старался исполнять все указания инструктора. Стрелять, согнув руку в локте, ему было легче, чем с вытянутой руки. Но пули летели мимо разрисованной фанеры. Не то что у Холодного, который с первого разу попал в лицо прообразу врага да и держал наган так крепко и уверенно, будто родился с ним. Самсон даже позавидовал бывшему священнику. А инструктор, поработав с Холодным, вернулся к Самсону и, в конце концов, добился от него относительного прогресса. Последние пять выстрелов достигли своей фанерной цели.
Перед тем как покинуть территорию тира, Пасечный завел обоих в деревянный домик бывшего Общества правильной охоты, взял в канцелярии две рукописные бумажки с лиловыми печатями. Одну дал Холодному, вторую Самсону. Тот сразу уставился в документ.
«Выдано Колечко Самсону Теофиловичу в том, что он закончил курсы красной стрельбы 22 марта 1919 года».
— Берегите бережно и всегда в кармане! — наказал Пасечный. — Вообще, чем больше в кармане документов, тем лучше!
— А новые паспорта выдавать будут? — спросил вдруг Самсон, вспомнив о старом семейном паспорте, в котором главной персоной значился покойный отец, а значит, без отца этот паспорт для остальных членов семьи, живых и неживых, оказывался бесполезным.
— Будут, — кивнул Пасечный. — Как только определятся границы нашей власти, сразу будут и паспорта!
Вернувшись в милицейский участок, Самсон и Холодный получили на руки наганы с ремнем и деревянной кобурой и с десятком патронов каждый, а к ним письменное разрешение на оружие.
Самсон подпоясался и ощутил на ремне справа приятный вес. Теперь жизнь должна была измениться. Она всегда меняется, когда человек получает оружие.
— Я тебе на стол пару дел царской полиции положил, чтобы ты понял, что такое сыск и разведка, — сообщил Пасечный Самсону. — Иди работай, а мы с товарищем Холодным обсудим другие дела!
В кабинете Самсон воодушевленно уселся за родной отцовский стол, осмотрел всё еще опечатанные печатью Пасечного ящики. Сорвал печати, выдвинул левый верхний. Посмотрел с нежностью на круглую жестянку из-под монпансье и на вспоминаемый недавно семейный паспорт отца.
Потом пододвинул к себе папку, на которой красивым размашистым почерком было написано: «Дело об убийстве заводчика Корниенко С. П. и членов его семьи по адресу Жилянская, 47, третий этаж».
Перед глазами Самсона всплыло знакомое здание в двух кварталах от его дома. Поискав на папке дату, он понял, что дело было заведено в январе 1916 года. Раскрыл и принялся вчитываться в первый рукописный листок — донесение о преступлении, одновременно пытаясь припомнить: не слышал ли он об этом убийстве ранее?
Память в ответ напомнила, что в те годы он старался не слышать об убийствах, потому что случалось их множество, и жизнь из-за этого казалась хрупкой и нуждающейся в защитном футляре, как сосуд из венецианского стекла. Теперь, когда на правом боку он ощущал вес нагана, читать описание убийства целой семьи, жившей неподалеку от них, на той же улице, было не так волнительно и боязно.
Глава 16
Трофим Сигизмундович, открыв дверь квартиры, испугался, сначала не узнав Самсона, а когда узнал, то испугался еще раз, но внутрь пустил.
— Вам все-таки гимназическое пальто больше к лицу, — сказал он, ожидая, пока гость повесит на вешалку ремень с кобурой и куртку.
Надежда же особенно не удивилась новому виду Самсона. Хотя во взгляде девушки он и прочитал жалость и сразу понял, что причиной этой жалости стало не покрытое бинтом правое ухо. Он сразу внутренне в комок сжался. Шапку-то тоже на вешалке оставил, не садиться же в ней за стол?
Чай по чашкам разлила Людмила, мама Надежды. Она же еще и пряники в игривой фарфоровой конфетнице выставила.
— Я, извините, ваше отчество забыл, — заглянул в глаза Самсону отец девушки.
— Теофилович.
На губах Трофима Сигизмундовича вздулась улыбка одобрения. И одновременно в глазах Надежды проблеснула ирония.
— Человек должен иметь право освобождаться от того прошлого, которое стесняет! — сказала она хитроватым тоном.
— Мне вот не от чего освобождаться, — вставил отец.
— А мне есть, — упрямо, но довольно весело заявила она. — А вам, Самсон?
Парень задумался.
— Мне бы кое-что из утраченного вернуть, — произнес осторожно, боясь, что девушка потребует продолжения мысли. И сразу решил поменять тему. — У нас в милицейском участке новый сотрудник появился! Бывший священник!
— Расстрига? — оживился Трофим Сигизмундович.
— Да, сказал, что от Бога отрекся и хочет бороться за порядок!