Доктор задумался. На его похудевшем лице заиграла мечтательная улыбка.
— А если б я был хирургом, то такой подарок на юбилей меня б порадовал! Серебряный скелет! Для гостиной комнаты хирурга! А? Разве не чудесная идея?
— Так вы думаете, это для подарка делалось? — с сомнением произнес Самсон.
— Ну я этого не говорил! Это я так, фантазирую! Может, лучше у хирурга спросить? Я ведь не по костям, как вы знаете! Не по ушам и не по костям!
— А у вас есть знакомые хирурги?
— Да, конечно! Есть одна! Княжна Гедройц…
— Княжна? Хирург? — В голосе Самсона еще больше сомнения зазвучало. — А разве хирурги — не мужчины?
— Конечно, обычно мужчины! Но она сильнее, она особенная! И умна, как Брокгауз и Ефрон!
— А мы можем сейчас прямо к ней пойти?
— Ну пойти будет далековато, а если у вас деньги на пролетку есть, то можем поехать!
— На пролетку будет! И назад вас привезу! — пообещал Самсон. — Главное, чтоб извозчики уже из своих дыр повылезали! Они же боялись, что мятежники у них лошадей отберут!
— Возле бани напротив народного дома обязательно найдем! — уверенно заявил Ватрухин и стал поспешно натягивать на толстую холщовую рубаху шерстяную кофту, застегивать ее на пуговицы. — У нее прислуга готовит отменно! Может, повезет нам с ужином! — сладко произнес он. И тут же извиняющимся тоном добавил: — Что-то размечтался я сегодня! Это, видимо, от радости, что живым вас вижу! Только не подумайте, что я к вам как-то по-особенному привязался! Один французский поэт писал: «Если я вижу, что вы живы, значит и я живой!» Понимаете, жизнь, особенно чужая, передается в ваш мозг через зрение! Почти все передается в мозг через зрение! Где же мои сапоги?
Ватрухин на мгновение замер и тут же решительно зашагал в коридор.
Глава 37
Как вскоре выяснилось, знакомая Ватрухина княжна-хирург проживала совсем близко — на Круглоуниверситетской, 7. Однако расстояние глазной врач мерял не верстами, а усталостью ног. А ноги его теперь уставали очень быстро, после пяти минут ходьбы.
Самсон на это не обиделся. Даже наоборот — взыграл духом, поняв, что извозчик за такую дистанцию много не потребует.
Вера Игнатьевна Гедройц оказалась действительно человеком не только мужской профессии, но и мужской осанки. Роста она была такого же, что и Самсон, встретила их в черном брючном костюме, хотя покрой пиджака имел мягкие, женственные линии. Ватрухину она протянула руку довольно резким движением. После и Самсон ощутил ее сильное рукопожатие, убедившее его тут же, что сил для хирургических операций она имеет в руках достаточно.
— Это мой добрый знакомый, — отрекомендовал Самсона глазной врач. — Сейчас такое время, что знакомые могут кем угодно оказаться! — добавил он, как бы извиняясь. — Вот Самсон пошел служить в уголовный розыск, хотя всю жизнь об электричестве мечтал!
— Ну заходите, заходите уже! — оборвала Ватрухина хозяйка. Тембр ее голоса был низким. — Можем чаю с ветчиной выпить! Я как раз собиралась! Лажечка, ты где? — обернулась она назад.
— Тут я! — донесся голос прислуги.
— Нарежь еще два куска! — крикнула ей Вера Игнатьевна.
Провела их в комнату, которую легко можно было назвать залом. Широкие стулья с гнутыми ножками, что стояли вокруг стола, напоминали неких благородных пауков. На столе красовалась лампа с фарфоровой нимфой, державшей ручками легкий небесного цвета абажур.
Пелагея, прислужница, лицо которой не выдавало возраста, принесла и поставила возле нимфы самовар, потом снова появилась с тарелью, половину которой занимала порезанная булка, а вторую половину — толстые и душистые куски ветчины.
— Вот все как бы есть, — пробасила Вера Игнатьевна. — А масла нет! Лажечка, ты же чай разольешь?
Прислужница сначала налила в чашки самого чаю из стоявшего на вершине самовара заварника, а потом добавила кипятка.
Ветчина пахла сладким древесным дымом. Самсон не удержался и потянул себе кусок булки и кусок ветчины.
— У Самсона Теофиловича странный предмет оказался, — сквозь жевание проговорил Ватрухин. — Самсон, покажите, что же вы его на пол опустили!
Самсон наклонился, вытащил серебряную кость и протянул ее, ощущая вес, хозяйке.
Вера Игнатьевна словно выхватила кость из рук парня. Легко и уверенно. Сначала пробежала ее взглядом бегло, но потом остановилась внимательно на одном крайнем закруглении, а потом на втором, которое было менее крайним и имело как бы коротенькое продолжение.
— Что скажете? — спросил Ватрухин. — Я этакой os femoris еще не встречал, но ведь я и не по костям!
— Очень уж подробная работа, — задумалась вслух Вера Игнатьевна. — Подробнее, чем у ювелиров! И collum femoris в идеальной пропорции! Даже не знаю, зачем бы такую идеальную копию кости делать?
— Ну вот я припоминаю случай, когда профессору глазных болезней фарфоровый глаз на юбилей преподносили! — заговорил Ватрухин. — При мне было! Очень красиво! В коробке-футляре! При застолье вытащили — все просто ахнули!
— Мне, Николай Николаевич, челюстно-лицевая хирургия ближе! — усмехнулась Вера Игнатьевна. — Но подари кто серебряную челюсть, сразу бы моим пациентом стал! Или вашим! Это же дурновкусица — такое дарить!
— Но вкусы-то у людей разнятся! — Ватрухин раздумчиво пожал плечами. — Для одних и Арцыбашев — писатель, а для других…
— А ветчина вам нравится? — перебила глазного доктора хозяйка, указав взглядом на остававшийся на тарели, еще не взятый ею розовый кусочек мяса.
— Конечно! — ответил Ватрухин.
Самсон тоже закивал.
— Видите, есть критериум вкуса и есть его отклонения, обсуждать которые можно, но оправдывать — ни в коем разе!
Самсону вдруг интонация сказанного знакомой показалась. Задумался и припомнил, что учитель один в гимназии любил так певуче сентенции произносить, и к тому же к фразе «ни в коем разе» тоже имел привычку.
— О чем задумались? — обратила Вера Игнатьевна внимание на лицо молодого гостя. — Или не согласны?
— Отчего же, согласен! — отвлекся Самсон от воспоминаний. — А ваш интерес к челюстной и лицевой хирургии только челюсть охватывает? — неожиданно спросил он.
— Нет, весь череп! — усмехнулась она и, чуть наклонив голову, присмотрелась к рубцу раны на месте его правого уха. — Вас уже скальпель касался? — спросила участливо.
— Нет, сабля! — сказал Самсон и вздохнул: — Я вот думал, можно ли как-то исправить… Ну как протез сделать! Пришить?
— Рана ведь зажила! — утвердительно произнесла Вера Игнатьевна. — Новое не вырастет, а накладные протезы, какие иногда себе пациенты заказывают и на веревочках носят, негигиеничны! Я бы об этом думать не советовала!
И хозяйка наконец взяла с тарели последний ломоть булки и последний кусок ветчины. Откусила аппетитно. Ее нижняя челюсть задвигалась решительно вверх-вниз, придавая лицу мужское выражение.
— А вы знаете, — вдруг ее лицо замерло. — Есть в Еврейской больнице один говорливый хирург, над которым все потешаются! Так вот он то и дело говорит что-то вроде: «Были бы кости серебряные, не болели бы и не ломались!» Кто-то из больных мне рассказывал!
— А врачам дорогие подарки часто преподносят? — Самсон посмотрел в глаза Вере Игнатьевне, а потом перевел взгляд на Ватрухина, вспомнив его историю с подношением юбиляру фарфорового глаза.
— Хорошим врачам часто, — ответил Ватрухин.
— Эта ветчина — тоже подарок! — призналась Вера Игнатьевна. — Целый окорок свиной преподнесли вчера! С благодарностью!
— Отличная ветчина! — протянул глазной врач и облизнулся, глядя на уже пустую тарель. Словно хотел еще попросить.
— Сейчас без этого прожить трудно, — призналась хозяйка. — Голодного хирурга к операции допускать нельзя!
Возвратив на пролетке Ватрухина домой, решил Самсон подскочить на Немецкую к Сивоконю. Портной оказался дома, хотя и не работал. В окнах первого этажа ни свечного, ни керосинового освещения не было. Но сразу после стука услышал Самсон открывшуюся на втором этаже дверь и шаги по лестнице.
— А! Кунсткамерщик за костюмчиком явился! — пошутил портной, увидев, кто пришел. — Прошу, прошу! Проходите!
В тусклом свете керосиновой лампы заметил Самсон в мастерской надетый на раздутый швейный манекен пиджак. Портной тем временем выкрутил побольше фитиля наверх, и стало в мастерской ярко, как от электричества. И пиджак на манекене теперь лучше был виден и отличался странной, крупной формой.
— Если и есть такой клиент, — подошел к манекену Сивоконь и погладил его по плечу пиджака, — то уж точно он уродец или с физической болезнью!
Он взял со швейного стола брюки от костюма, приложил к низу пиджака.
— Ноги тонкие, и широкий шаг в таких штанах не сделаешь! А от пояса — совсем другой размер, — портной дотронулся до полы пиджака, — получается человек выше талии несуразно толстый, а от талии вниз как усохший! Может, ноги отнялись? Тогда понятно! Тогда он сидячий должен быть! Потому что в таких штанах ходить невозможно! И еще тут кое-что интересное!
Он поманил Самсона к манекену.
— Загляните в карман! — Портной оттянул край бокового кармана и занес над ним чуть наклоненный плафон лампы.
Самсон присмотрелся, потом сунул руку. В кармане к основной части пиджака было что-то пришито. Пальцы словно вошли и застряли в каких-то отверстиях. Словно он сунул руку в перчатку.
— И с другой стороны такое же! — сообщил портной. — Я думал, ошибка, когда по выкройке шил, а оказывается, нет! Так и задумано!
— А что это? — спросил Самсон.
— У заказчиков иногда странности бывают! Однажды я шил фрак с тайным внутренним карманом для кинжала! Так вот мне тот кинжал на день давали, чтобы я по размеру все сделал.
— А эти дырки на что похожи? — Самсон посмотрел на опытного портного, как на уважаемого гимназического учителя.
— Это не дырки! — портной хитро улыбнулся. — Это тайный патронташ!
— То есть?
— В каждый карман можно по пятнадцать патронов вставить. От пистолета, конечно!