— Двое, в кожаных куртках и фуражках! На чекистов похожи!
Холодно стало Самсону. Холодно в ногах и жарко в голове, словно он одновременно и страх, и мужество в себе ощутил.
— Ты дверь парадного открой, чтоб только прикрыта была, — зашептал он поспешно вдове дворника, — а сама спрячься в самый темный угол и сиди там!
— А Наденька! А если ее убьют?
— Она у родителей, не бойся за нее! — успокоил женщину Самсон.
Постоял еще, пока не услышал, как, выполняя его поручение, вытащила вдова внутренний засов двери парадного входа. Потом закрыл свою дверь на ключ и проверил жестянку, чтобы плотно она в зазоре дверной ручки сидела. Вернулся в гостиную.
— Скоро нападут! — сказал Холодному.
Тот сразу достал на стол свой маузер. Из кармана куртки высыпал горсть патронов, стал заряжать.
Самсон тоже достал из кобуры наган, но положил себе на колени, не выпуская из руки.
— Нам бы лучше их ранить, а не убить! — прошептал он. — Тогда и допросить можно будет!
— Попробуем! — согласился Холодный. — Убивать — нехорошо, не по-христиански!
Самсон посмотрел на товарища странно, услышав последние слова. Но Холодный не заметил, он все еще заряжал маузер, медленно и аккуратно.
— А сколько у тебя патронов в магазин влезает? — спросил Самсон.
— Десять, — ответил Холодный. — Говорят, есть еще маузеры на двадцать, но мне такие не попадались. Может, сейчас, в бою добудем? — усмехнулся он.
Самсон услышал отдаленный шум, шаги. Сразу понял откуда.
Раздалось три выстрела, и жестянка выпала из зазора ручки и звонко стукнулась о деревянный пол, покатилась.
Словно железное колесо трамвая прозвучало в голове Самсона, и он закрыл правой рукой ушную раковину, пытаясь ее защитить, но наган начал сползать с колен, и он схватил его снова и присел рядом со столом на корточки.
Дверь в коридоре распахнулась с силой и кто-то вбежал, стуча сапогами по полу. Раздались выстрелы, и Холодный, бросившийся под правую стену на пол, стал стрелять оттуда, а Самсон, выстрелив трижды в сторону коридора, увидел искру, высеченную пулей нападавших из стоявшего на столе медного чайника, перекатился налево, но остановился, не докатившись до шкафа, стоявшего между окнами, дострелял запас пуль в темноту. И стал лихорадочными движениями в темноте снова заряжать наган. Уронил патрон на пол, нащупал, вставил в барабан.
— Эй, — донесся до него шепот Холодного, — чё-то тихо!
Самсон, у которого в голове стоял шум и который на фоне этого шума услышал шепот товарища, удивился. Замер. Понял, что раз на фоне шума шепот услышал, то шум этот в его голове звучит, а шепот действительно из тишины пришел.
— Я не слышал, как они падали! — снова прошептал из темноты Холодный. — Может, притаились? Там же у тебя кухня и клозет!
Помолчав, прислушиваясь, Самсон через минуту ответил.
— Да, могли! — сказал он шепотом.
— Давай подползем, — предложил Холодный.
Пол казался Самсону удивительно холодным. Он, стараясь не делать лишних шумов, полз по полу, как ползают по земле черви. Сначала на два вершка подтянул ноги, потом оттолкнулся и выдвинулся телом. Он хорошо слышал, как полз. Слишком хорошо. И поэтому еще больше замедлил свое продвижение к двери в коридор.
И вдруг в нос ему ударил теплый запах крови. И ладонь легла на липкую лужицу в футе от лица.
— Тут кровь! — прошептал он.
— Ай, сука! — крикнул Холодный, и прозвучало несколько выстрелов подряд.
Во вспышке выстрелов Самсон увидел прямо перед собой и перед Холодным два неподвижных тела. В кожаных куртках, с пистолетами в руках. Они лежали ничком. Нога одного, того, что был ближе к Холодному, была поджата.
— Убили? — спросил Самсон уже не шепотом.
— Может, там еще кто есть? — Холодный приподнялся на колено, встал.
— Эй, выходи! — крикнул он в сторону открытой двери.
Выставив вперед маузер, переступил через труп и остановился у проема. Там же присел на корточки и переклонился на другую сторону почти лежа.
— Тихо! — прошептал он. — Нет там никого!
Он набрал полную грудь воздуха и с криком: — Руки-и-и! — вскочил и вбежал в кухню. Самсон услышал, как с силой распахнулась дверь в туалет и в ванную комнату.
В кухне зажегся свет. Холодный вернулся в гостиную и поднял лапку включателя света и там.
Они перевернули убитых на спину.
— Это Антон! — кивнул на одного Самсон.
Антон лежал с открытыми злыми глазами. Лоб был залит кровью. У второго из раны в шее еще лилась кровь. Он тоже был мертв.
— В темноте не убить нельзя, — сожалеюще выдохнул Холодный. — Я же не видел, куда стреляю!
— Я тоже, — сказал Самсон.
Обыскал карманы кожаной куртки, штанов и суконной гимнастерки Антона. Ничего, кроме россыпи патронов в левом кармане, десятка сложенных в несколько раз тысячерублевых «думок» и пачечки советских сереньких тридцатирублевок в правом. У второго убитого нашлись во внутреннем кармане куртки бумаги на имя Григория Шебуршина, красноармейца запасного батальона киевской губчека, удостоверенные подписями и треугольными или круглыми печатями. Григорий Шебуршин мог ходить без ограничений ночным Киевом, ему должны были оказывать содействие и помощь, он дважды закончил курсы красных стрелков и получил две недели назад на складе обмундирования две смены нижнего белья, кожаную куртку и фуражку, хромовые сапоги и к ним три пары портянок, а также ремень офицерский, царский, со стертой механическим путем пряжкой.
— То есть без двуглавого орла, — понял Самсон, снова складывая вдвое последнюю бумажку из кармана убитого. — Но Федор вроде говорил, что Гриша — повар?!
— Надо их чекистам отдать, — проговорил Холодный.
— А зачем им трупы?
— Ну у одного их документы! А второй был подельник. Может, отпечатки снимут, найдут на них что-то еще?
— Да, — согласился Самсон, и в памяти возникло лицо Нестора Иваныча и его дактилоскопический чемоданчик. — Ты прав! Надо им отдать!
— Полы есть кому помыть? — участливо поинтересовался Холодный, глядя на кровь.
— Есть, отмою!
— Ну, тут уже топтаться нельзя! Пошли в участок, вызовем сюда чекистов, пусть зарисовывают, разбираются! А мы там отоспимся! В твоих креслах!
Идея Самсону понравилась. Когда выходили, Самсон наклонился, поднял с пола жестянку из-под монпансье и сунул себе в карман куртки.
— Что, сладкое любишь? — спросил, оглянувшись, бывший священник.
Самсон кивнул. И хитро улыбнулся. Но этого Холодный, спускавшийся по лестнице первым, уже не заметил.
Глава 41
Описав подробно на обеих сторонах чистого желтоватого листа бумаги все, что произошло ночью, сунул Самсон этот лист в дело. Потом вспомнил про жестянку в кармане, переложил ее в верхний ящик стола, где ей уже было не привыкать храниться, и снова перебрался в мягкое, с излишним отклоном широкой спинки кресло. Задремал, думая о том, что чекисты в этот момент в его квартире орудуют. В дреме, правда, и дальше его сопровождали мысли о прошедшей ночи, но они как бы сбоку думались, а не как обычно — в самой середке мозга.
Перед тем, как только вернулись они с Холодным в участок, сразу Найдена разбудили и доложили ему, как все было. Он сам на Садовую позвонил. Оттуда сказали, что выезжают. А еще обозвал их — Семена и Холодного — дурнями, потому что о планах своих вступить в ночной бой с неизвестным количеством преступников ему заранее не доложили. Он бы не позволил! Так и сказал, но для того, чтобы рассердиться по-настоящему, был еще слишком сонлив и вял. Правда, после звонка в ЧК передал им приказ описать происшедшее подробно. Самсон, каким бы надломленным в тот момент ни был, а здраво решил, что для ЧК напишет Холодный, а сам он напишет для вложения в дело Якобсона и еще потом сделает копию для дела красноармейцев-дезертиров, один из которых уже, должно быть, лежал заслуженно среди «милицейских» трупов в покойницкой возле Собачьей тропы, если только чекисты свои трупы в другую покойницкую не отвозили.
В дреме вдруг возник милый образ Надежды, которую он уже больше суток не видел. С нежностью вспомнилась «неприкасаемая ночь», когда она его, взволнованного до бессонницы, к себе на кровать положила. И лежали они тихо в кровати, на которой два десятка лет его милые родители спали. Что-то было в этом волшебное. Эта неспешная преемственность неги и уветливости словно привиделась ему на средневековой гравюре. И почему-то в дреме увидел он под гравюрой фамилию автора, который явно был немцем, потому что назвал гравюру «Sorge» — «Забота». На гравюре, придуманной его дремой, на ложе, опрокинув голову назад, спал уставший герой. А за его сном участливо наблюдала полуобнаженная нимфа, лежавшая рядом на боку, но приподнявшаяся на локте. Ладонь поддерживала голову, а длинные волосы спускались словно по подставленной руке на ложе.
Кто-то заглянул в кабинет, но беспокоить не стал. Правда, стараясь тихонько закрыть дверь, недозакрыл ее. Теперь в кабинет влетали шаги, обрывки коротких разговоров. И вдруг донесся гул и шум. Что-то гупало внизу, на первом этаже. И несколько раз слишком громко хлопнули двери!
Самсон открыл глаза и оглянулся на второе кресло.
«А где Холодный?» — возникла первая мысль.
Потом вспомнил, что Холодный, подремав тут пару часиков, ушел к себе. Успокоился и сосредоточился на шуме снизу. Вышел к лестнице, спустился на несколько ступенек вниз и замер, уставившись на белые плотные мешки, стоявшие под стенкой и на ступеньках и прямо у входа по обе стороны. Прикомандированные красноармейцы заносили, сгибаясь под тяжестью, новые и сбрасывали кто где мог, стараясь оставить проход.
— Вниз не спускайте! — прозвучал голос Найдена.
Любопытство повело Самсона вниз.
— Да соль с воровского склада забрали, — не стал дожидаться вопросов Найден, увидев молодого следователя. — Агентов губпродкома вызвали, а они никак не доедут!
— Так много? — удивился Самсон, насчитав только под стенками лестницы и у входных дверей мешков двадцать.