Я сидел на подоконнике, поджав под себя ноги, и то перечитывал со сделанных смартом фотографий записи в карте медведя, то смотрел в окно, где через дорогу от общежития, на лужайке, близнецы с Вилли играли в петанк.
— Ты чего тут сидишь в духоте? — спросила меня Маша, забираясь на подоконник рядом. — Редкий день с хорошей погодой…
— Так. Есть одна задачка, я над ней бьюсь, да никак не могу решить, — ответил я.
В последние дни мы мало разговаривали с Машей, все мы приходили в общежитие и почти сразу же плюхались спать — так уставали на практике с непривычки. Ну, может, неугомонные близнецы продолжали разведывать территорию.
— Будет ещё время, — Маша покачала кудрявой головой, — я вот поняла, что наши задачки все какие-то… — она посмотрела в окно, где Вилли слишком сильно размахнулся, кинул тяжёлый металлический шар и от неожиданности рухнул вперёд, в траву, — детские.
— Почему детские? — спросил я чуть-чуть обиженно. Мне казалось, что моя задачка, может быть в первый раз в моей жизни, стоит того, чтобы над ней биться.
— Ну, знаешь. Вот Дар. Так все профессора Громова у нас в лаборатории называют, сокращение от имени Дарий, — пояснила Маша. — Он над настоящими задачами бьётся. Например, сейчас разрабатывают одно сложное направление в ксенотрансплантологии, хотят добиться, чтобы органы животных можно было пересаживать больным людям. Вот это взрослая, настоящая задача.
Я задумался. С одной стороны, Маша права, но ведь прежде, чем к такой задаче подступиться, надо ещё много чего узнать, да и вообще…
— Думаю, Ёжик, ты прав, — ответила мне она, когда я свои мысли сформулировал. — Поэтому пойдём-ка на улицу, пока снова не полило!
Я не очень понял, какая тут связь, но Маша смотрела на меня и улыбалась, и оттого мне казалось, что солнце светит не только через пыльное коридорное окно на её рыжеватые кудри, подсвечивает левое ухо и тонкую шею, но и прямо на меня. Так ярко, что слепит глаза.
— Красота, — сказал я невпопад, но Маша меня поняла, взяла за руку, и мы поскакали вниз по лестнице через три ступеньки и вскоре уже толкались на траве с близнецами, воюя за право первого броска в новой партии.
Я играл, разумеется, с Машей, и мы сыграли несколько партий, а проиграли по счёту только потому, что близнецы играли за одного человека и безбожно жульничали при этом.
— Теперь вы нам должны желание, — заявила Анка. — И я даже знаю, какое оно будет.
— Не придумывайте, — возмутилась Маша. Она раскраснелась от игры, пушистые волосы сияли вокруг её головы волшебным ореолом. — Знаешь, Ёжик, чего они попросят? Провести их в лабораторию, когда там никого не будет. Всё никак не могут утолить свою жажду исследователей новых территорий.
— Не можем, — довольно миролюбиво согласилась Ксанка. — Но раз проиграли, так надо платить. Если ты трусишь, то пусть хоть Ёжик проведёт нас в свой бокс.
— Ничего не выйдет, — сказал я, — там постоянно кто-то есть — днём Алёна, ночью дежурный зоотехник, вас запалят и надают мне по голове.
— Можно подгадать время, Ёжик, — неожиданно поддержал близнецов Вилли. — Например, в обед. Сава ведь ходит есть в главный корпус, это Пётр Симеонович лапшой быстрого приготовления питается.
— Ничего себе, Ви, — удивился я. — Ты предлагаешь мне нарушить правила?
Вилли смутился, очки начал поправлять. Видно было, как внутри его правильного мозга чувство справедливости борется со здравым смыслом.
— Вы проиграли, — сказал он наконец. — Правильно будет отдать долг. И это не такое уж нарушение правил: у близнецов есть допуск, их вполне доктор Осин может послать с каким-то поручением в наш корпус. А тут ты проведёшь небольшую экскурсию. Показать им Чарли, например, отличная же идея.
Он, конечно, совершенно безобиден и так радуется каждый раз, когда к нему в бокс приходят люди… Но ведь близнецы наверняка к медведям полезут! Знаю я их!
— Так, — сказал я, — вы должны слушаться и соблюдать все правила!
— Конечно, мы будем соблюдать, — быстро закивала головой Анка.
— Зуб даём, — поддержала сестру Ксанка.
Я вздохнул, не очень-то им поверив.
— Закажем пиццу? — спросила Маша, подводя итог этому «совещанию». По всей видимости, она была очень довольна тем, что ей не придётся тайно вести близнецов в лабораторию Громова.
Когда мы поднимались по лестнице в свои комнаты, она взяла меня за руку и шепнула на ухо:
— Я тоже хочу посмотреть оборотней, можно?
От её волос пахло ванилью… Конечно, я сказал да.
В понедельник, когда Сава ушёл на обед, я отправил всем заинтересованным лицам кодовое сообщение: «Долг платежом красен». Тоже бабушкино выраженьице. На моё счастье, Алёны Алексеевны не было в боксе, ещё с утра она ушла на совещание к Медузе, но пока не возвращалась. Так что всё должно было бы пройти гладенько.
Через пару минут я впустил в бокс Анку, Ксанку и Машу, которая прибежала из главного корпуса запыхавшись.
— Там такой дым коромыслом: Медуза хочет отдать вашего медведя Сухотину, но наш проф стоит насмерть, — сообщила она краткую сводку с фронта.
— Всё равно у нас не больше сорока минут на всё про всё, — сказал я. — Вилли постоит у двери и будет следить за временем, а вы со мной по боксам, но только без резких движений. Я возьму на всякий случай шокер из каптёрки, но не уверен, что смогу им воспользоваться, если что.
— Разве они так опасны? — спросила Анка недоверчиво.
— Нет, они спокойные звери, — ответил я, — но если вдруг что, любой оборотень, даже самый небольшой, вроде кролика, в несколько раз сильнее человека. Так что не дёргайтесь, не протягивайте к ним руки, только смотрите.
Я ужасно боялся. Все мои поджилки тряслись из-за того, что непредсказуемые близнецы того и гляди выкинут какой-нибудь номер. Но они, на удивление, вели себя смирно. Поглазели на лис, которые пошли на поправку, поразились маленьким размерам кроличьих гомункулов (самый крупный доходил Анке до груди), разумеется, восхитились сообразительностью Чарли. А вот медведи их не особенно заинтересовали. Старый Помидорка был грустен и задумчив, сидел на кушетке, сгорбившись и глядя прямо перед собой подслеповатыми глазками. К гризли, если честно, я вообще никого не хотел вести.
— Он наверняка привязан, — сказал я, стоя перед боксом в нерешительности, — не на что особенно смотреть.
— Ну и ладно, — заявили близнецы, — пойдёмте лучше опять к Чарлику!
Я согласился и уже отошёл от медвежьего бокса на пару шагов, когда Маша меня остановила, схватила за рукав и сказала твёрдо:
— Нет, я хочу посмотреть на гризли.
— Да дался он тебе, — заныли близнецы, — у нас минут пятнадцать осталось, лучше с собачкой поиграть.
Но Маша смотрела прямо мне в глаза! Разве я мог ей отказать?
— Ладно, идите с Вилли к Чарлику, — сказал я близнецам. Они радостно умчались по коридору.
Мы с Машей остались одни.
— Он опасен, — сказал я Маше. — Раньше не говорил, я читал его карту. Он не раз нападал на смотрителей и знает вкус человеческой крови.
— Да ладно тебе, Ёжик, — ответила она и улыбнулась. — Хватит трусить, пошли давай.
Я трусил, это правда. Но всё равно нажал кнопку, дверь из стеклика плавно отъехала в сторону, и мы вошли.
Медведь, как я и думал, был привязан за руки к кушетке автоматическими пластиковыми фиксаторами. Стоял на коленях. И глухо заворчал, едва мы вошли, даже не поворачивая к нам уродливой головы.
Спина и бока его были покрыты свежими следами от ударов.
— Ох, господи! — воскликнула Маша, едва увидев это. Она ничуть не испугалась, а наоборот, подошла к зверю и даже опустилась рядом с ним на корточки. — Бедненький. Почему с ним так обращаются?
— Сава говорит, что по утрам он не оборачивается в гомункул без… понукания, — сказал я.
Зверь тяжело дышал, с шумом втягивая воздух, раздувая грудную клетку, но рычать перестал, напротив, как будто бы наклонился слегка в сторону Маши, словно приглашая погладить…
— Ну разве так можно! — продолжала Маша. — Смотри, у него руки совсем затекли, ему больно.
Она в самом деле протянула руку и погладила по свалявшимся светлым волосам на медвежьей голове. Тот покорно подставил затылок и даже глаза прикрыл от удовольствия.
И тут Маша протянула руку и отстегнула его путы.
У меня волосы встали дыбом от ужаса. Судорожно я искал кнопку взвода у шокера и никак не мог найти. В моей голове уже проносились картины кровавой расправы, которую неадекватный зверь сейчас устроит.
Медведь, почувствовав, что свободен, посмотрел на свои руки, потом на Машу и на меня, загораживающего ему проход к открытой двери. Потом он медленно поднялся на ноги и расправил плечи.
— Нет! — закричал я, выставляя перед собой всё ещё не взведённый шокер. — Нет, не смей!
Не знаю толком, к кому я обращался.
Но ни медведь, ни Маша не послушались: зверь наклонил голову, изучая внимательным взглядом меня, мой шокер и открытую дверь позади. А Маша, должно быть пытаясь успокоить, схватила его за предплечье, вроде бы потянула к себе. Зверь развернулся, зарычал и с силой оттолкнул её.
— Нет! — послышалось мне в его рычании. — Нет!
Маша отлетела к кушетке и ударилась о металлическую петлю фиксатора, взвизгнула, а потом вдруг закричала на весь блок:
— Аааааа! Ааааа!
В ту же секунду в дверь влетел Сава, ловким движением вытолкнул меня в коридор и обрушился на медведя с резиновой дубинкой.
— Ах! Ты! Дрянь! Вонючая! Скотина! — приговаривал он при всяком ударе. Медведь не пытался ему сопротивляться, осел на пол, втянув голову в плечи и как-то обыденно, привычно подставляя под удары спину.
Маша, вся в слезах, выпрыгнула в коридор, по которому к нам уже мчались и Алёна Алексеевна, и Вилли.
— Ёжик, Евсевий Никитенко! Что тут происходит? — От возмущения глаза у Алёны стали огромными, как блюдца. Она едва не фыркала на меня.
— Зачем же ты это сделала? — спросил я у Маши обречённо. — Отстегнула фиксаторы.
Маша стёрла слёзы с лица, шмыгнула носом и сказала, но не мне, а Алёне: