Тут я уже не холодел, наоборот, почувствовал, как уши начинают полыхать. Получается, что Цейхман всё с рук сойдёт, а у меня «профессиональная непригодность».
— Что ты на меня зубами скрипишь? — Медуза не желала сдаваться. — Ты не скрипи. Ты привёл постороннего человека в бокс к опасному зверю. Могла произойти трагедия, твоя одноклассница, твой товарищ, могла погибнуть, а ты даже не испытываешь раскаяния!
Я и вправду скрипел зубами, не в силах выдавить из себя нужные Медузе слова, и не испытывал раскаяния. Вот ведь беда! Должен бы испытывать, ведь зверь в самом деле опасен…
— Он не опасен, — начал я, и Алёна Алексеевна вдруг меня перебила:
— Он раскаивается.
— Вы так считаете, доктор Линькова?
— Да, Маргарита Николаевна. Ты ведь раскаиваешься, Ёжик?
Они обе напряжённо на меня уставились, так что теперь я вспотел.
— Раскаиваюсь, — сказал я. Это было ложью. Мама давным-давно научила меня не лгать, просто потому, что от вранья становится плохо именно тебе. Вот и сейчас меня даже затошнило.
— Умница, — сказала мне Алёна совсем как лабрадору Чарли. — Маргарита Николаевна, у меня нет важного эксперимента, но Ёжик, то есть Никитенко, нужен мне в боксе. Поэтому прошу его не отстранять, если это возможно.
Вот это да! Тут я так удивился, что и тошнота прошла. И сразу как-то почувствовал, что всё обойдётся, и Медуза смилостивится, и я вернусь снова в наш третий блок.
Медуза посмотрела на Алёну и выгнала меня за дверь.
А через пять минут оттуда вышла улыбающаяся доктор Линькова.
— Испытательный срок до конца практики, — сказала она так счастливо, словно сообщала мне о победе в олимпиадном конкурсе.
— Всё отразится в характеристике! — донёсся из кабинета строгий голос Медузы.
— Спасибо! — сказал я в ответ сразу им обеим.
Через минуту мы с Алёной уже шли к блоку под едва моросящим дождиком.
— Как думаешь, Ёжик, — спросила меня она, глядя на проясняющееся небо, — можно вывести Чарли на прогулку?
Отчего-то я понял, что ей самой очень хочется, чтобы было можно.
Вилли, когда увидел меня в блоке и узнал, что меня оставили, хотя и на испытательный срок, едва не запрыгал от радости.
— Как же здорово, друг! — всё повторял он, хлопая и хлопая меня по спине. — Это просто здорово!
— Алёна неожиданно встала на мою сторону, — сказал я ему потихоньку. — Ты её попросил?
Тут Вилли неожиданно смутился. Ну конечно, он хотя и друг получше Маши Цейхман, но слишком уважает всякие правила и инструкции. Я слегка поёжился от неприятного холодка, снова пробравшегося в живот, но решил выкинуть это из головы — в конце концов, у меня всё ещё есть проблемы посерьёзнее, чем эта.
Алёна решила из прогулки с Чарли сделать ещё и обучающее занятие по обращению с оборотнями, которых держат в качестве петов. Поэтому заставила всё делать нас с Вилли, хотя и под внимательным взором Петра Симеоновича, который дежурил сегодня.
Пета нельзя выводить в аниме, только в гомункуле. При этом ему необходимо обеспечить специальную одежду, чтобы не смущать окружающих, и специальный ошейник-намордник, который препятствует произвольному переодеванию зверя в шкуру.
— Что за дурацкое правило, — не удержался я, застёгивая ошейник из жёсткого пластика на шее Чарли, который подставлял её, радостно улыбаясь во весь рот, — видно, прежняя хозяйка гуляла с ним и он привык носить эту сбрую.
— Не дурацкое, — конечно же, возразил мне Ви. — Гомункул гораздо безопаснее анимы.
— Это-то понятно. Молодец, Чарли, — похвалил я зверя, закончив. — Но, по-моему, в аниме они гораздо симпатичнее, что ли, выглядят, даже красивее.
Тут Вилли молча пожал плечами. «Ага, возразить-то нечего», — подумал я злорадно, но всё-таки решил не нарываться на ссору.
Мы вывели Чарли на газон между карантинными блоками, где нас уже ждала Алёна. Чарли бросился к ней с такой радостью, что она даже не успела отстраниться — он упал на колени и обнял её ноги, весь прижался к ней.
— Ну хорошо, хорошо, Чарли, — успокоила она его, похлопав по спине. — Давай-ка поиграем. Что у нас тут есть? Смотри-ка, мячик!
И она недалеко бросила жёлтый теннисный мяч, который достала из кармана.
Чарли с готовностью попрыгал за ним.
Мне вдруг стало не по себе. Странно было видеть человека, который бегал за мячом, «служил» за орешек арахиса, перепрыгивал через палку и проделывал другие вполне собачьи штуки. «Он не человек, он зверь, — подумал я, — и люди тоже играют в мяч».
Ко мне подошёл державшийся до того в стороне Пётр Симеонович.
— Подфартило тебе, парень? Простили тебя?
— Да, — ответил я. — С испытательным сроком.
— Это ничего, это обычное дело. Ты парень хороший, я за тебя замолвил словечко докторше, вот так.
— Спасибо. — Я совершенно некстати вспомнил, как только вчера Пётр Симеонович шатался и путался в словах от плюсны.
— Ну и вот, — продолжил он, странно мне подмигивая, — ты не думай, что я конченый человек, что я удержать себя не могу, понял?
— Да я и не думал, — ответил я удивлённо и только тогда понял, что он так призывает меня не рассказывать никому, что плюсну жуёт. Вроде и не запрещено, но с опасной работы зависимого могут и уволить.
— Вот и лады, — сказал он, кривовато, по своему обыкновению, улыбаясь, — вот и лады.
— А давайте все вместе поиграем! — поскорее сказал я Алёне Алексеевне. — В «стеночку»?
«Стеночка» очень простая игра, совсем для малышей. Мяч, конечно, нужен побольше, но мой расчёт был на то, что Чарли сумеет сообразить, как играть, или хотя бы не будет сильно мешать остальным.
Мы выстроились друг за другом перед стеной второго блока, Чарли специально поставили позади меня и Вилли, чтобы посмотрел и смог понять, что к чему. Первые несколько раз Чарли по собачьей привычке ловил свой мяч, а не пропускал, как нужно по правилам. Но Алёна как-то так ему всё объяснила, постоянно нахваливая и подкармливая арахисом за правильные действия, что очень быстро дело пошло на лад. Даже Пётр Симеонович решил поиграть с нами. А потом, услышав стук мяча, из второго блока выскочили любопытные близнецы — тогда уж игра и вовсе разгорелась на полную.
— Надо закругляться, — сказала нам Алёна, когда время подошло к обеденному перерыву и из соседних блоков и корпусов на наше веселье стали подтягиваться другие сотрудники Конторы.
Вилли с готовностью кивнул и подозвал Чарли, чтобы увести в блок.
— Жалко его, — сказала раскрасневшаяся Алёна, провожая их глазами.
— Вилли, то есть Вильямса? — удивился я.
— Чарли, глупый ты Ёжик. Пойдём, нам ещё плановый осмотр проводить, придётся сегодня в сокращённом варианте, а то мне домой надо к шести.
И она пошла к нашему блоку.
Я немного постоял и посмотрел на близнецов, которые собрали желающих играть в вышибалы в обеденный перерыв и делили всех на две команды по справедливости, придирчиво оценивая физические возможности участников. Почему Алёне жалко Чарлика?
Я побежал в блок, постучался к ней в кабинет и сразу заглянул.
Алёна причёсывалась перед круглым зеркалом на стене рядом с дверью. Её густые светлые волосы никак не хотели лежать ровной волной, и она снова и снова расчёсывала их круглой щёткой. Большие голубые глаза оживлённо блестели. «Красивая она всё-таки, — подумал я. — Неудивительно, что Вилли на неё запал».
— Чего ты, Ёжик? — спросила она, увидав меня. — Обход сделаем после перерыва, вы с Ваней сходите поешьте.
Я едва не поперхнулся. Ваней она назвала Вилли, которого жестокие родители назвали Иваном… Иван Вильямс среди друзей в момент стал Вилли, и я даже и забывать стал его настоящее имя.
— Я не хочу есть, — ответил я, когда справился с оторопью. — Спросить хочу, Алёна Алексеевна.
— Ну заходи, спрашивай, — сказала она, точно ждала этого разговора, точно знала, что я обязательно приду задавать вопросы.
Я вошёл и присел на кушетку. Алёна отложила расчёску и посмотрела на меня:
— Что же ты хотел спросить?
— Я хотел… Почему вы вступились за меня у Меду… у Маргариты Николаевны? Вас Пётр Симеонович попросил?
Алёна вздохнула, посмотрела на меня, потом перевела взгляд в окно и наконец сказала, устало и грустно:
— Он просил, но я сказала Марго, что ты мне нужен, не поэтому, Ёжик. Ты хороший парнишка, но ты поступил безответственно. Не будь других обстоятельств, я бы не стала вступаться за тебя.
— Так почему? Что это за обстоятельства?
— Пока тебя не было, кое-что произошло. Было заседание комиссии по распределению зверей. Громов с Сухотиным ругались до посинения и приёма успокоительных, но всё решила характеристика гризли как опасного. Он напал на практикантку. Да, Цейхман оказалась в боксе в нарушение правил, но поведения зверя это не отменяет.
— Он не нападал, — сказал я одними губами, — она сама…
Я страшно трусил, что Алёна сейчас разозлится, что я всё ещё, несмотря на мои слова о раскаянии у Медузы в кабинете, стою на своей версии, но она не разозлилась, только рукой на меня махнула.
— Может, и так, — сказала. — Но это всё равно, особенно теперь, когда гризли, как агрессивного, отдали Громову, а он свою практикантку выгородил. Это ведь небывалое дело, чтобы завлаб за какую-то школьницу стоял горой.
Страшная догадка так поразила меня, что я с минуту сидел молча, схватившись побелевшими пальцами за край кушетки и глядя на свои коленки.
Алёна мне не мешала, просто поставила чайник и достала печенье. Я не заметил, как в кабинет шмыгнул Вилли и выложил на стол хлеб и котлеты, за которыми успел сбегать в столовую. Очнулся я только тогда, когда мне налили чая в фаянсовую кружку с красными горохами и Вилли сказал, подавая холодную котлету на куске хлеба:
— Давай, Ёжик, подкрепись.
— И что же, — спросил я, взяв у него бутерброд, — раз гризли распределили Громову, Сухотин возьмёт Помидорку и Чарли?
— Не Чарли, — ответила Алёна, снова глядя в окно, — только чёрного медведя. Чарли отдают биохимикам. Эксперимент с эвтаназией в конце.