[54].
«Трудно было бы передать все картинное разнообразие „Пятерых“, – пишет в своем отзыве на роман Г. Адамович. – Жаботинский чрезвычайно щедрый писатель, все сыплется у него „как из рога изобилия“, и одной только вступительной сцены в театре, на премьере „Монны Ванны“, достаточно было бы, чтобы оценить его живой, животрепещущий беллетристический талант. На каждой странице – замечание или наблюдение, которое хочется запомнить, острые зарисовки, верные и правдивые портреты. Одно только соображение „критического“ порядка: Жаботинскому писание так легко дается, что иногда он этой легкости уступает – и сбивается на фельетонный очерк. Поток слов, все слова своеобразны и уместны, все легки и талантливы – но именно в избытке их тонет то незаменимое, таинственно-нужное, безошибочно выбранное слово, которого ищет художник. […] Давно уже было сказано, что Моцарты в наши дни не должны бы пренебрегать опытом Сальери: иначе они изменяют тому, что есть в них самого моцартовского, – и за первоначальной буйной радостью бездумного творчества забывают иногда глубокую и тихую работу вдохновения»[55].
В нескольких номерах нью-йоркской газеты «Новое русское слово» был напечатан основательный критический разбор романа, сделанный израильским публицистом Ю. Марголиным[56]. Жаботинский, пишет рецензент, был одним из проектировщиков возрождения еврейства, «но когда 30 лет спустя на склоне лет он обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на то время, и написал повесть „Пятеро“, – та же эпоха предстала ему, в свете опыта, как эпоха распада. И не рассвет нового дня он в ней увидел, а – по справедливости – то, чем она была в действительности для русского еврейства: предвестием конца и приближением ночи». Марголин считает, что «Пятеро» стоят «особняком не только в творчестве самого Жаботинского, но и во всей русско-еврейской литературе вообще» – роман, «подводящий итоги, роман-эпилог, роман-эпитафия». Повествование, построенное Жаботинским в «форме обманчиво легкой, без пафоса, временами с лиризмом и сентиментальностью, побуждающими улыбку», на самом деле, пишет Марголин, содержит куда более драматическую историю: «Но целое – не скрою – и посейчас производит впечатление тяжелое и потрясающее».
Вдумчивый марголинский анализ, при некоторой его полемичности, не утратил своей актуальности и в наши дни.
С. 351. …столицы Черноморья в акациях… – Образ акации тесно связан с Одессой, см. рассказ Жаботинского «Акация»; ср. у И. Бабеля в рассказе «Одесса»: «В Одессе сладостные и томительные весенние вечера, пряный аромат акаций…» (Бабель I: 63).
С. 352. …на первом представлении «Монны Ванны»… – Историческая драма бельгийского драматурга и поэта М. Метерлинка (1862–1949) – одна из наиболее популярных пьес романтического репертуара эпохи fin de siècle. (Известно несколько переводов пьесы на русский язык: Н. Минского, А. Чеботаревской, Т. Богдановича, Т. Щепкиной-Куперник и др. – критика ни один из них не отметила как удачный, см.: Новый путь. 1903. № 5. С. 169–172.)
…бытописатель босяков и порта… – Речь идет о писателе и публицисте Кармене (наст. фам. Лазарь Осипович Корнман; 1876–1920), отце советского режиссера-документалиста Р. Кармена.
Фигнер Николай Николаевич (1857–1918) – русский певец (лирико-драматический тенор), в 1895 г. получил звание солиста Его Величества. Брат Веры Николаевны Фигнер (1852–1942), участницы подготовки покушения на Александра II; в 1884 г. была приговорена к пожизненной каторге и 20 лет провела в Шлиссельбургской крепости.
С. 353. …играла актриса… – Речь идет об Анне Александровне Пасхаловой (наст. фам. Чегодаева; 1867–1944). В начале XX в. выступала на сценах Одессы, Ростова-на-Дону, Харькова и др. Играла в пьесах Жаботинского «Кровь» (1901) и «Ладно» (1902), см. ПМД (с. 36).
С. 355. …голубые фуражки… – Студенты в России с середины 80-х гг. XIX в. носили фуражки с синим околышем. Ср. у Жаботинского: «А я уже ученик седьмого класса, еще полтора года, и я смогу надеть синюю фуражку и черную тужурку студента». ПМД (с. 20).
С. 357. …за босявку держат. – К. Чуковский пишет, что слово «босявка» на одесском жаргоне означало не просто босяка, но оборванных, бездомных детей (Чуковский; с. 65).
…«Ну, старик, теперь готово…» – Из стихотворения А. Майкова «Кто он?», рассказывающего о встрече рыбака, у которого неизвестные продырявили лодку, с Петром I, в полчаса ее починившим; стихотворение было популярным у чтецов-декламаторов и часто перепечатывалось в хрестоматиях для народного чтения.
С. 358. La cadet de mes soucis… – Это последнее, что меня беспокоит (фр.).
Педель – так в России начиная с XIX в. называли школьных (гимназических) инспекторов, надзиравших за поведением учащихся [название от Pedell (нем.) – школьный сторож].
…депонировал ранец у соседнего табачника… – Cр. в ПМД: «Порою я отправлялся поутру в гимназию – но вот улыбается солнышко, распустилась сирень… и я бросал ранец в бакалее, что была около нашего дома, и бежал в порт ловить раков на огромных камнях мола, которые называются „массивами“» (с. 18).
Tout à fait potable – вполне приемлемо, сносно (фр.).
С. 359. Трамонтан (искажен. от ит. трамонтана) – холодный северный и северо-восточный ветер в Италии и Испании; см. жаргонное переименование в «тармонтан», о чем Жаботинский писал в очерке «Моя столица» (приведено во вступительной заметке к примечаниям).
Затабаньте первым… на той дубок. – От «табанить» – грести в обратную сторону для заднего хода или разворота лодки; дубок – самодельная лодка.
Морская свинья – название дельфина морской свинкой зафиксировано в «Толковом словаре» В. Даля (см. вступительную заметку к примечаниям).
С. 360. …везут монастырские кавуны. – Определение кавунов (арбузов) как «монастырских» было общеупотребительным. Ср. в рассказе Жаботинского «Белка»: «Я сказал: „Кися, я не хочу есть, возьми все, – кроме половины моего кавуна“… и удалился, погрузив рот и щеки в упругое, ароматное, прохладное мясо монастырского арбуза» (Рас; с. 166).
«Скандибобером!» – «Этимологический словарь русского языка» М. Фасмера под кандибобером понимает франта (т. 2. М.: Изд-во «Прогресс», 1967. С. 179).
С. 360–361. Сирожка, – ты куды, гобелка? ~ логарифмы сторчат, как облупленные! – О покоряющей силе одесского жаргона см. в рассказе Жаботинского «Описание Швейцарии» (1911): «Откуда-то выплыли на поверхность памяти клички, которыми нас называли в гимназии, и сам собой вспомнился своеобразный язык Молдаванки и порта, на котором воспитывалось наше поколение в прежней Одессе. Прекрасный язык, сочный и звучный не только в смысле фонетики, но и в смысле богатства и смелости лексического материала. Вспомнились давно-давно забытые меткие словечки, добрую половину которых трудно воспроизвести в печати» (Рас; с. 98–99).
С. 361. Table manners (англ.) – поведение за столом.
Бублик семитати… – «Фирменный» одесский бублик, посыпанный кунжутным семенем; см. упоминание бублика семитати в очерке Жаботинского «Моя столица» (фрагмент приведен во вступительной заметке к примечаниям).
С. 362. So siehste aus. – Вот как [ты] выглядишь (нем.).
Банабак. – По наблюдению М. Соколянского, «в рассказе Бабеля „Фроим Грач“ мадам Пескина обзывает своего мужа Бонабаком…»; тот же автор отмечает, что это «достаточно распространенное в Одессе» прозвище означает человека восточной внешности, кавказца (Соколянский; с. 254); ср. использование этого жаргонного слова в рассказе Л. Кармена «Утопленник» (Кармен. Рассказы. Т. 1. СПб., 1909. С. 172).
Сирский рахат-лукум – сирский (т. е. сирийский) рахат-лукум, восточные сладости.
С. 363. …на самой границе двух его миров – верхнего и гаванного. – Дом князя Гагарина расположен между Думской площадью и обрывом над гаванью и портом.
Ришелье (герцог Арман Эмманюэль дю Плесси Ришелье; 1766–1822), эмигрировал в Россию во время Великой французской революции; в 1805–1814 гг. был генерал-губернатором Новороссии, способствовал хозяйственному освоению края и развитию Одессы. В 1814 г. вернулся во Францию.
Де Рибас (Осип [Иосиф] Михайлович Дерибас; 1749–1800) – основатель Одессы; русский адмирал испанского происхождения; с 1772 г. на службе в России; участник Русско-турецкой войны 1787–1791 гг., в том числе штурма Измаила и Хаджибея.
Воронцов (светлейший князь Михаил Семенович Воронцов; 1782–1856) – новороссийский генерал-губернатор (1823–1844); в период ссылки Пушкина в Одессу (1823–1824) – один из главных преследователей поэта и мишень его эпиграмм.
…Пушкина, который там писал Онегина… – Пушкин жил на Итальянской ул., № 13 (нынешняя Пушкинская).
…к Английскому клубу… – На Думскую площадь и Пушкинскую улицу выходило одноэтажное здание Английского клуба (арх. Г. И. Торичелли, 1841 г.).
«Литературка» – одесское Литературно-артистическое общество (ЛАО), членом которого с 1902 г. был Жаботинский. Возникло в сентябре 1897 г. и просуществовало до 1919 г. Жаботинский упоминает данное общество в своем фельетоне «Странное явление» (1912): «Газеты одного крупного города черты оседлости, описывая тамошнюю попытку публичного чествования Комиссаржевской, устроенную литературно-артистическим клубом, отметили, что русской публики на торжестве было мало, а зато было очень много публики еврейской» (Фел; с. 156).
С. 364. «Затонувший колокол» – символистская пьеса немецкого драматурга Г. Гауптмана, пользовавшаяся большой популярностью в России в начале XX в. Ср. в ПМД: «Я застал в Одессе „Литературно-художественный клуб“: раз в неделю, по четвергам, мы собирались, чтобы обсудить новую книгу или пьесу, которую ставил в те дни городской театр, но во всех речах и докладах звучали намеки на „освобождение“, и в спорах по поводу „Потонувшего колокола“ Гауптмана сталкивались (каким образом – не знаю) принципы Маркса и „Народной воли“» (с. 33).