Мунэцунэ, офицер стражи Внешнего дворца, нес тогда службу. Он сказал: «Мунэцунэ к вашим услугам, господин».
«Очень хорошо», – сказал Ёримити и, поскольку в то время Мёсон был еще не настоятелем, а всего лишь монахом, добавил: «Монах должен отправиться в храм Мии и вернуться прежде, чем наступит утро. Как сопровождающий позаботьтесь о том, чтобы так и было сделано».
«Слушаюсь, господин».
Лук и колчан со стрелами Мунэцунэ всегда держал наготове в своей комнате. Под циновкой были спрятаны соломенные сандалии. Слуга у него был всего один, явно низкого происхождения. Поэтому все, кто знал его, говорили: «Какой экономный человек!»
Получив приказ сопровождать монаха, Мунэцунэ немедленно подобрал края своего платья и связал их узлом. Затем он достал свои сандалии, надел за спину колчан со стрелами и вышел во двор, где стояла оседланная лошадь.
Монах спросил: «Как ваше имя?»
«Мунэцунэ, почтенный», – ответил тот.
«Мы направляемся к храму Мии, – сказал монах. – Что же вы стоите, как будто мы отправляемся туда пешком? Разве у вас нет лошади?»
«Даже если я на ногах, я ни за что не отстану. Тронемся в путь», – сказал Мунэцунэ.
Монах подивился про себя: «Однако это очень странно».
Слуга Мунэцунэ двигался впереди с фонарем. Они прошли семьсот или восемьсот ярдов, когда Мёсон вдруг увидел двух людей, одетых в черное и вооруженных луками, идущих прямо на него. Он очень перепугался. Однако, увидев Мунэцунэ, они упали на колени и сказали: «Вот ваша лошадь, господин!» Затем показалось несколько лошадей. Стояла ночь, и монах не мог различить, какого цвета лошади, но он увидел, что люди принесли также обувь для верховой езды. Мунэцунэ одел ее поверх соломенных сандалий и вскочил на лошадь.
Мёсона теперь сопровождали двое воинов с колчанами и луками. Он почувствовал себя в безопасности и продолжил путь. Они проехали еще ярдов двести, когда на дороге появились еще двое людей, с луками и стрелами, точно так же одетых в черное. На этот раз Мунэцунэ не сказал ни слова. Двое тут же привели своих коней и присоединились к эскорту. «Это тоже его люди. Невероятно!» – сказал монах самому себе.
Еще через двести ярдов опять появились два человека и также поехали рядом. И так через каждые двести ярдов к ним подходило по два человека, так что когда они добрались до реки Камо, всего сопровождающих уже было около тридцати человек. Пока Мёсон восхищался загадочными поступками Мунэцунэ, показался храм Мии.
Выполнив то, что ему было поручено, еще до полуночи, Мёсон отправился обратно. Впереди и позади него ехали те же воины. В окружении их он был спокоен. Воины сопровождали его до тех пор, пока они не достигли реки. Однако после того, как они въехали в Киото, воины без всякого приказания Мунэцунэ начали исчезать по двое там же, где они появились. Когда до дома господина Удзи оставалось не более сотни ярдов, с ними осталось лишь двое воинов, появившихся первыми. Мунэцунэ слез с лошади в том же самом месте, где и сел на нее, снял обувь и пошел пешком в соломенных сандалиях, в которых покинул дом. Двое воинов подобрали обувь и, ведя лошадей под уздцы, исчезли. Теперь монаха сопровождали только Мунэцунэ и его слуга. Они вошли в ворота в простых сандалиях.
Очарованный тем, как появлялись люди и лошади, как будто это было заранее определено, Мёсон отправился к Ёримити, намереваясь рассказать ему обо всем. Ёримити ждал его и не ложился спать. Сообщив о том, что он выполнил поручение, Мёсон добавил: «Мунэцунэ – необыкновенный воин. И у него способные слуги, не уступающие ему».
Но, вопреки ожиданиям Мёсона, Ёримити не задал ему никаких вопросов. Монах был обескуражен.
Мунэцунэ был сыном воина по имени Тайра-но Мунэёри. Он отличался отвагой и, в отличие от большинства людей, стрелял очень большими стрелами. Поэтому его прозвали Командиром Больших стрел стражи Внешнего дворца, Левого крыла.
Тайра-но Садацуна: Когда не следует рисковать жизнью
Самурай должен быть готов в любое время проститься с жизнью – но только если это необходимо. Он также должен знать, когда не следует подвергать жизнь риску, о чем свидетельствует следующий короткий отрывок из «Кокон тёмон дзю» (разд. 341).
О главном герое Тайра-но Садацуна известно очень мало. Сирабёси, «белый ритм» – танцовщица в элегантном и изысканном костюме, зачастую она же была и проституткой.
Вада Ёсимори (1147–1213) – доблестный воин с блестящим послужным списком. Когда Ходзё Ёситоки (1143–1224), регент сёгуната Камакура и фактический правитель Японии, убил своего брата, Ёсимори поднял против него армию, но потерпел поражение и был убит. Он будет важным действующим лицом в следующем разделе о Минамото-но Ёсицунэ.
Командир Левого крыла стражи Внешнего дворца Тайра-но Садацуна из Фурукори был пьян и спал вместе с танцовщицей-сирабёси по имени Гёкудзю, когда грабители проникли в его дом в Киото. Они ворвались в спальню, но Садацуна выхватил меч и заставил их отступить. Затем он протолкнул вперед себя Гёкудзю, отступил на задний двор, перебрался через живую изгородь кипарисов на участок соседа и бежал вместе с женщиной.
Люди узнали об этом и сказали: «Он бежал от разбойников. Это позор!»
Услышав такие слова, Садацуна произнес: «Если бы подобное случилось снова, я бы поступил точно так же. Я не хочу из-за разбойников рисковать жизнью. Но если в беду попадет мой господин, я отдам свою жизнь столько раз, сколько потребуется».
Садацуна сдержал свое слово. Когда командир Левого крыла стражи Внешнего дворца Вада Ёсимори вступил в битву, Садацуна мчался впереди войск, которые он вел. Днем он скакал на черном коне, накинув алое хоро[29], защищающее от стрел, ночью – на белом коне с черными яблоками, неся белое хоро. Он был настоящим воплощением «воина, стоящего тысячи». Верный своему слову, он оставался храбрым и отважным.
Когда его сторона потерпела поражение и никто не захотел принять его вызова на поединок, Садацуна покончил с собой.
Часть II. Сыгранные сражения
Минамото-но Ёсииэ: «Самурай величайшей храбрости»
Однажды, когда господин Сиракава спал, на него напал дух. Ему сказали: чтобы избавиться от духа, нужно положить на подушку оружие. Тогда Сиракава вызвал Ёсииэ. Ёсииэ сразу же предложил ему свой лук, сделанный из особого дерева и покрытый черным лаком. Как только господин Сиракава положил этот лук на подушку, дух перестал досаждать ему.
Потрясенный, он спросил Ёсииэ, не пользовался ли тот луком во время Двенадцатилетней войны. Ёсииэ ответил, что не помнит. Это, говорят, восхитило господина Сиракава еще больше.
Короткий эпизод из «Удзи сюи моногатари» («Истории, собранные в Удзи», разд. 66) подтверждает, каким большим уважением, граничащим с благоговейным ужасом, пользовался у двора во главе с императором Сиракава (1053–1129), здесь называемым господином Сиракава, самурай по имени Минамото-но Ёсииэ (1041–1108). К тому времени, когда произошел описанный выше случай, некоторые называли его «командиром всех самураев» и «самураем величайшей храбрости». Второе определение принадлежит Фудзивара-но Мунэтада (даты жизни неизвестны). Он записал его в своем дневнике в 1098 г., когда Ёсииэ был допущен ко двору Сиракава. Подобной чести удостаивались лишь очень немногие воины.
Ёсииэ прославился в ходе двух гражданских войн, которые традиционно называются Первой Девятилетней (1051–1062) и Второй Трехлетней (1083–1087)[30]. В первой он командовал войсками под началом своего отца Ёриёси, губернатора Муцу, а в ходе второй уже сам был губернатором той же провинции. Обе войны велись с целью уничтожить могущественные кланы области Муцу, стоявшие во главе племен эбису[31].
Считается, что члены семьи Абэ, занимавшие главные посты в области Муцу, прежде заселенной преимущественно эбису, сами принадлежали к этой народности. Их автономия крепла, и вскоре они фактически превратились в единоличных правителей области. К тому же они не только пользовались влиянием и поддержкой среди тех, кем управляли: они были высокообразованны. Это подтверждается описанным в следующем эпизоде обменом стихами (рэнга), который, по преданию, произошел в разгар битвы между Ёсииэ и Абэ Садато, возглавлявшим противников Минамото. Говорят, что Мунэто, брат Садато, сдавшийся в плен в конце Первой Девятилетней войны, опозорил знать столичного Киото, когда кто-то, желая продемонстрировать грубость и невежество Мунэто, попытался выставить его на посмешище. Указывая на цветущую сливу – древняя поэтическая тема – его спросили, знает ли он, что это такое. Мунэто моментально откликнулся стихом:
В своей стране я бы сказал,
что это цветы сливы.
Но как же называет их знать Киото?
Неудивительно, что для Ёриёси и его воинов борьба с народом, который возглавляли такие люди, борьба в чужой стране с плохим климатом оказалась делом изнурительным. Муцу была родной землей Абэ, снабжение оставалось постоянной проблемой для Ёриёси, и многие его воины дезертировали. Вожди местных кланов нередко коренным образом меняли свои пристрастия. Киёхара-но Цунэкиё, поначалу занявший сторону Ёриёси, переметнулся к Абэ вместе со своими восемьюстами воинами. За это предательство Ёриёси, как рассказывается в следующем повествовании, обрек Цунэкиё на мучительную смерть, когда тот был схвачен живым. В конце концов Ёриёси победил, когда Киёхара-но Норитакэ, могущественный лидер эбису из Дэва, присоединился к нему с 10 000 воинов. Под непосредственным же началом Ёриёси находилось всего около 3000.
В одной из первых жестоких битв начала войны Ёсииэ заслужил славу великого лучника. В «Муцу ваки», описании Первой Девятилетней войны, кратко говорится об этом.