абро сражался. Яростью и храбростью он напоминал своего деда. Командующий сжалился и хотел простить его. Но Норитакэ выступил вперед и сказал: «Господин, не забывайте, что, проявив жалость сейчас, вы можете навредить себе потом». Командующий кивнул в знак согласия, и Тиё погиб.
В самом замке пятьдесят или шестьдесят красивых женщин, прекрасно одетые, в ожерельях из золота и яшмы, рыдали в клубах дыма от горя. Их вывели и отдали воинам. Лишь жена Норито поступила по-другому: когда крепость была разрушена, она, держа на руках трехлетнего сына, сказала мужу: «Вас сейчас убьют. Я не смогу жить одна. Я хочу умереть прежде вас». И вместе с ребенком бросилась в пропасть. Это была женщина удивительного мужества.
Следующие два эпизода произошли уже после войны. Первый, описанный в «Кокон тёмон дзю» (разд. 338), повествует о великой славе Ёсииэ-воина и его образцовом отношении к Мунэто, одному из уцелевших братьев Абэ Садато.
Во время Двенадцатилетней войны Садато был убит. Но к Мунэто, сдавшемуся в плен, относились с рыцарской вежливостью. Утром и вечером он приходил к старшему сыну Ёриёси Ёсииэ.
Однажды Ёсииэ отправился куда-то и взял с собой Мунэто. Хозяин и его друг были одеты в охотничьи костюмы, за плечами у них висели колчаны со стрелами. Проезжая по широкому полю, они увидели бегущую лисицу. Ёсииэ вытащил стрелу с двойным наконечником и погнался за ней. Он решил, что убивать лисицу было бы жестоко, поэтому он прицелился так, чтобы стрела пролетела между ее ушей. И действительно, стрела вонзилась в землю прямо перед лисицей. Бежать ей было некуда, и она упала на землю, прикинувшись мертвой.
Мунэто слез с лошади и поднял лисицу. «Стрела даже не коснулась ее, – сказал он, – но она умерла».
Ёсииэ взглянул на лисицу и сказал: «Она испугалась и упала в обморок. Я не хотел убивать ее и намеренно промахнулся. Скоро она очнется. Отпусти ее».
Когда Мунэто подобрал стрелу и подошел, Ёсииэ позволил ему положить ее в колчан.
Слуги Ёсииэ, увидевшие это, испугались за хозяина: «О Небо, это было опасно. Конечно, Мунэто сдался, но чувство мести все еще живет в нем. Как наш господин мог позволить себе так раскрыться, разрешив Мунэто положить стрелу? Это было слишком рискованно. А если бы Мунэто в отчаянии решил нанести ему вред?»
Но Ёсииэ был человеком, почти равным божеству. Мунэто, со своей стороны, и не думал наносить предательский удар сзади. Оба они доверяли друг другу.
В другой раз Ёсииэ в сопровождении одного лишь Мунэто отправился к женщине. Дом у женщины был старый, глиняный забор осыпался, ворота накренились. Ёсииэ вошел через калитку у края навеса и встретил там женщину. Мунэто ждал снаружи, у средних ворот.
Шел пятый месяц. По небу, казалось, разлили тушь – таким оно было черным. Послышались раскаты грома, начался дождь. Мунэто почувствовал, что этой ночью должно что-то произойти. И тут он увидел грабителей. Выглядели они раздраженными. Прямо перед воротами они развели костер, и в свете пламени Мунэто насчитал их около тридцати. Он не знал, что делать, как вдруг откуда-то с лаем выскочила собака. Он вытащил стрелу хикимэ и выстрелил в нее. Собака завертелась на месте, воя и скуля. Спустя мгновение Мунэто пустил в собаку одну за одной еще несколько стрел.
«Кто там?» – позвал Ёсииэ.
«Мунэто, господин».
«Ты так быстро стреляешь. Хочешь удивить кого-нибудь?»
Услышав эти слова, грабители закричали: «О черт, да это господь Хатиман!» И бежали в полном испуге.
Потом Мунэто отправили в Иё, область на острове Сикоку, губернаторство над которой было даровано Ёриёси за заслуги в Первой Девятилетней войне. Затем его сослали в Дадзайфу, Кюсю, самый южный военный гарнизон того времени. Двор опасался иметь у себя под боком, рядом со столицей, «варвара эбису».
Следующий рассказ взят из «Кокон тёмон дзю» (разд. 337). Как мы помним, Ёсииэ, губернатор Муцу, занимал пост главнокомандующего.
После Двенадцатилетней войны, когда Ёсииэ отправился с визитом к господину Удзи[34] и рассказал ему о битвах и сражениях, господин Масафуса[35], который тоже присутствовал и внимательно слушал, пробормотал: «Он, несомненно, талантливый и мудрый воин. Но он не знает, в чем состоит искусство войны».
Один из воинов Ёсииэ случайно услышал его слова и возмутился дерзостью Масафуса. Когда генерал Оэ вышел, воин передал Ёсииэ, что тот сказал про него.
Ёсииэ произнес: «Я думаю, что он прав». Затем он подошел к Масафуса, который садился в повозку, и поприветствовал его. Вскоре он стал учеником Масафуса и прилежно посещал все его занятия. Потом, во время войны Эйхо[36], осаждая замок Канадзава[37], он увидел, как пролетавшая стая гусей начала спускаться на рисовое поле. Вдруг чем-то встревоженные птицы вновь стали подниматься вверх и в беспорядке полетели обратно. Командующему это показалось подозрительным. Держа лошадь за уздечку, он сказал: «Несколько лет назад генерал Оэ говорил мне: «Летящие гуси нарушают строй, когда видят спрятанных в засаде воинов». Должно быть, там укрылся враг».
И тогда он послал в тыл противнику отряд. Оставшуюся армию он разделил на несколько частей, и вскоре подозрительное место окружили с трех сторон. И действительно, там оказалось около трехсот всадников. Сражение между армиями было беспорядочным и долгим. Но, так как засаду обнаружили, командующий получил преимущество и, в конце концов, разгромил воинов Такэхира.
«Не запомни я урок генерала Оэ, – сказал после Ёсииэ, – я, наверное, проиграл бы битву».
Такэхира был старшим сыном Киёхара-но Такэнори, вождя эбису, который в ходе Первой войны присоединился к войскам, которыми командовал отец Ёсииэ Ёриёси. В награду Такэнори получил пост командующего и должен был держать эбису под контролем. То есть вождя эбису, не служившего правительству в Киото, поставили надзирать за эбису. Это кажущееся странным назначение было обусловлено тем, что семья Киёхара, в отличие от Абэ, не принадлежала к эбису и вела род от одного правительственного чиновника.
Вторая Трехлетняя война явилась следствием ссоры между членами семьи Киёхара. Ёсииэ оставался сторонним наблюдателем, пока его не заставили вмешаться. В итоге война оказалась такой же кровопролитной, как и предыдущая. Ёсииэ смог одержать победу, только осадив замок Канадзава и перерезав все линии снабжения. Тем не менее двор счел войну частным, а не государственным делом, и не дал Ёсииэ никакой награды после ее окончания. И тогда Ёсииэ сам вознаградил своих воинов. Подобное случалось не часто, и, говорят, щедрость Ёсииэ обеспечила клану Минамото беспрецедентную поддержку в области Канто.
Когда Вторая Трехлетняя война закончилась, Ёсииэ было уже почти пятьдесят лет. В последнем эпизоде, связанном с ним, который мы приводим ниже, он гораздо моложе – по всей видимости, события произошли вскоре после его возвращения в Киото с Первой войны. Рассказ включен в «Кокон тёмон дзю» (разд. 339).
В молодости Ёсииэ встречался с женой одного священнослужителя. Дом женщины находился неподалеку от пересечения улиц Нидзё и Икума. Над забором из глины возвышалась башня, а перед ним был вырыт ров, по краям которого рос колючий кустарник. Монах прекрасно владел оружием и постоянно совершенствовал свое искусство.
Ёсииэ приходил ночью, когда знал, что монаха нет дома. Он останавливал повозку у внешнего края рва, женщина открывала окно в башне и поднимала занавеску, и Ёсииэ прыгал в окно прямо с оглобли повозки. Ров был достаточно широк, и далеко не каждый человек смог бы совершить такой прыжок.
Они встречались так часто, что монах в конце концов узнал об этом и стал допрашивать жену. Когда она рассказала ему все, как было, он произнес: «Что ж, в следующий раз сделай все так, как будто меня нет, и впусти его». Женщина не могла отказаться и согласилась.
Монах хотел зарубить ночного гостя, как только тот появится. Он прислонил к стене доску, наподобие щита, в том месте, где должен был пройти ночной гость, в надежде, что тот споткнется. Вытащив меч, он стал ждать.
Вскоре подъехала повозка, женщина сделала все так, как обычно. Незнакомец прыгнул и полетел как птица. Но он сумел вытащить свой короткий меч, еще в полете ударил по прислоненной доске и спокойно приземлился.
Ошеломленный монах, решив, что обычный человек не смог бы сделать это, стоял не шелохнувшись. Затем, объятый ужасом, он в испуге выпрыгнул из башни и убежал.
Расспросив потом людей, он узнал, что человек был не кто иной, как Хатиман Таро Ёсииэ. И испугался еще больше.
Читатель, должно быть, удивился, что монах «прекрасно владел оружием» и имел жену. Секуляризация – или, если угодно, деградация – буддийских монахов началась в Японии очень рано. Основная причина тому – ослабление властями требований к обязанностям и нормам жизни монахов в IX в. Подобные меры стали необходимыми, ибо в стране было построено множество храмов, «нужны» были тысячи и тысячи монахов. Буддийские монахи освобождались от некоторых налогов и повинностей, поэтому стать монахом хотели многие. В 914 г. ученый-конфуцианец Миёси-но Киёцура (847–918) подал императору доклад, в котором говорилось о «страшном зле» времени:
«Сегодня так много людей бреют головы и надевают облачение священнослужителя, что у двух третей людей в Поднебесной – бритые головы. В домах у монахов жены и дети, они едят мясо. Внешне они выглядят как буддийские монахи; на самом же деле они ничем не отличаются от мясников».
Если уж нарушался обет безбрачия и употреблялись в пищу живые существа, то что уж говорить о том, что многие монахи носили оружие и упражнялись в военном деле. В 970 г. Рёгэн (912–985), главный настоятель храма Энряку на горе Хиэй, осудил нравы времени и сказал: те монахи, которые носят мечи, луки и стрелы и «наносят вред живым существам, ничем не отличаются от мясников».