Но все увещевания лишь еще больше угнетали жену Такасада. «Пожалуйста, не мучайте меня, ничего больше не говорите об этом, – говорила она в отчаянии. – Если я понравилась этому несчастному человеку, моя репутация уподобится “переменчивым волнам на берегу Такаси”»[129].
Дзидзю ничего не оставалось делать, как отправиться к Моронао и все рассказать. Но Моронао лишь воспылал еще более. Он решил написать ей, в надежде, что жена Такасада смягчится, если он будет настойчиво говорить о своих чувствах. Моронао вызвал известного каллиграфа, отшельника по имени Кэнко[130], и приказал ему описать чувства на тонкой, ярко-красной бумаге, столь сильно пропитанной фимиамом, что, казалось, прикоснись к ней рукой, и она затеплится. С нетерпением стал он ждать ответа. Гонец вернулся и доложил: «Господин, женщина взяла ваше письмо, но даже не открыла его и бросила в саду. Я не хотел, чтобы кто-нибудь увидел это, и потому привез его обратно».
Моронао был потрясен.
«Что ж, – сказал он, – оказывается, мастера кисти бесполезны. Впредь не пускайте монаха Кэнко на порог моего дома!»
Тут по каким-то делам случилось проезжать Якусидзи Дзиродзаэмону Кинъёси[131]. Моронао позвал его к себе и сказал с горькой усмешкой: «Эта женщина даже не удосужилась прочитать письмо, которое я послал ей. Она так возмутительно безразлична ко мне. Что бы вы предложили сделать?»
«Ни одно человеческое существо нельзя уподобить ни скале, ни дереву, – сказал Кинъёси. – Какова бы ни была эта женщина, я не могу представить, чтобы она не покорилась, если вы так жаждете ее. Почему бы не послать ей еще одно письмо и не посмотреть, что будет?»
Потом он написал письмо от имени Моронао, в котором было только стихотворение:
Вы возвратили письмо, но, помня,
что его касалась ваша рука,
Я не могу остановиться на одном.
Гонец немедленно повез письмо. Жена Такасада очень удивилась, покраснела и какое-то время стояла молча, держа письмо в рукаве. Посланник решил, что она смягчилась, и, подворачивая рукава, спросил: «Что же вы хотите ответить?»
Но жена Такасада, перед тем как войти в дом, сказала лишь: «Ночная рубашка, лежащая поверх одеяла».
Гонец спешно вернулся и рассказал, как было дело. Моронао выглядел довольным и раздумывал. Вскоре он вызвал Кинъёси.
«Гонец передал мне, что женщина сказала в ответ: “Ночная рубашка, лежащая поверх одеяла”. Что же она хотела этим подчеркнуть: чтобы я послал ей шелковое кимоно? Если так, то я велю послать ей любую одежду. Как вы думаете, она это имела в виду?»
«Нет, господин, – сказал Кинъёси. – Она не подразумевала ничего подобного. В “Син-кокин”, среди стихотворений о десяти заповедях, есть такое:
Я думаю, она намекала на это, говоря тем самым, что вы просите ее о том, чего она должна избегать».
Моронао был потрясен.
«О, почтенный, – сказал он, – вы – несравненный знаток не только пути лука и стрелы, но и пути поэзии. Позвольте преподнести вам подарок».
Затем он сам вынул меч, украшенный золотом, и подарил его Кинъёси. Счастье сопутствовало не Кэнко, а Кинъёси; колесо удачи повернулось, они поменялись местами.
Получив такой ответ, Моронао время от времени вызывал Дзидзю, порой угрожая ей с перекошенным от гнева лицом, порой уговаривая ее, наклонив голову: «Я всегда считал, что в нужный момент не колеблясь отдам жизнь за своего господина. Но сейчас я теряю ее из-за какой-то женщины, и очень сожалею об этом. Когда дни мои будут сочтены, уверяю вас, я возьму вас с собой, и мы вместе пересечем гору Смерти и реку Сандзу».
Дзидзю не знала, как с ним быть. Но потом ей вдруг пришло в голову, что, возможно, Моронао разочаруется в жене Такасада, если увидит ее лицо после купания и без грима. И тогда она сказала, утешая его: «Господин, потерпите еще немного. Пока “я не то чтобы не видел ее и не то чтобы видел[133]”, все мои слова будут бесполезны. Я собираюсь устроить так, чтобы вы взглянули на нее, хотя бы издалека».
Моронао улыбнулся про себя и стал ждать удобного случая, как будто это должно было вот-вот случиться. Как-то Дзидзю принесла новости: служанка жены Такасада пришла к ней, как было велено, и доложила: «Сегодня мой хозяин уедет, а госпожа будет принимать горячую ванну». Вечером, вслед за Дзидзю, Моронао прокрался в дом Такасада.
Он оказался в зале с двумя колоннами и стал вглядываться в просвет между перегородками. Женщина, казалось, только что вышла из горячей ванны. Раскрасневшаяся, подобно цветку, она играла краем прозрачной, как лед, рубашки с короткими рукавами, мягко облегавшей ее тело. Длинные влажные волосы красиво ниспадали на плечи. Чувствовался сильный запах ладана, который она зажгла, чтобы одежда пропиталась ароматом. Где же еще можно увидеть такое, в смущении спрашивал себя Моронао. Думая о сказочных цветах святилища богини и ивах под дождем в деревне Чжао-цзюнь, он начинал сильно дрожать[134].
Прошло немало времени. Дзидзю боялась, что хозяин может вернуться, и потянула Моронао за рукав. Но когда они вышли из дверей Хадзитоми, Моронао упал ниц на крыльце и ни за что не хотел подниматься, как она его ни дергала. Дзидзю опасалась, что он даже может умереть здесь. В конце концов ей удалось доставить его домой, но с этого времени он окончательно заболел болезнью, которая зовется любовь, и во сне и наяву лепетал бессвязные слова. Боясь за свою жизнь, Дзидзю укрылась в деревне, где ее никто не смог бы найти.
Теперь у Моронао не было сводни. Не зная, что делать, он пребывал в печали, пока не придумал следующий план: разными способами он стал распускать слухи, что Энъя Такасада замышляет мятеж против властей, и довел это до сведения сёгуна и командующего Левого крыла стражи Внешнего дворца[135].
Такасада, узнав об этом, понял, что ему не спастись. Он решил бежать на время в свою родную провинцию, собрать армию из членов своего клана и погибнуть в борьбе с Моронао.
На рассвете двадцать седьмого дня третьего месяца [1341] Такасада вместе с тридцатью воинами, в которых был уверен, как в себе, одетыми в охотничьи костюмы и с соколами на плечах, направился к Рэндайно и Нисияма якобы для того, чтобы поучаствовать в ставках на соколиные бои. Однако около Тэрадо он повернул назад, к Ямадзаки, и поехал по дороге в Харима. Тем временем его жена и дети в сопровождении двадцати самых близких слуг тоже покинули дом под видом посещения святынь и храмов. Однако через час они тоже отклонились от первоначального пути и поехали по дороге в Тамба.
В те дни дети охотно поднимали руку на собственных родителей, а младшие братья запросто предавали старших. Не исключением был и младший брат Такасада Сиродзаэмон: он поспешил к губернатору Мусаси и все рассказал ему о планах Такасада. Моронао, когда получил это известие, долго обсуждал его со своими людьми. В конце концов, обозленный тем, что не смог завладеть женой Такасада, он отправился к сёгуну и сказал: «Господин, я предупреждал вас о заговоре Такасада и просил срочно принять меры, но вы не послушались меня. Сегодня же на рассвете он бежал на запад. Если он доберется до Идзумо и Хоки и укрепится с членами своего клана в замке, дело станет очень серьезным».
Испугавшись, сёгун сразу же начал отбирать людей для погони за Такасада. Но все, кто находились рядом, выглядели нервными и напряженными и явно спрашивали себя: выберут меня или кого-то другого? Сёгун понял, что никто из них не годится для того, чтобы убить Такасада. Тогда он вызвал Ямана Токиудзи, губернатора Идзу, Момонои Тадацунэ, губернатора Харима, Охира, губернатора Идзумо, и сказал им: «Я узнал, что Такасада бежал на запад. Отправляйтесь в погоню и убейте его». Все трое не возразили и торжественно приняли приказ.
Токиудзи, который, не зная, зачем его вызвали, явился в гражданском облачении, по-видимому, решил, что, если он отправится домой, чтобы облачиться в доспехи и собрать воинов, он потеряет много времени, и тогда настичь Такасада будет намного труднее. Поэтому он взял доспехи у одного из молодых воинов Моронао, надел их на плечи, а затем, уже взобравшись на коня, завязал веревки. Семь человек: отец, один из его сыновей и вассалы вскоре добрались до дороги в Харима и продолжили погоню. Вскоре за ними последовали в большой спешке еще 250 человек, в том числе старший сын Токиудзи, офицер Правого крыла стражи Внешнего дворца и двое его старших вассалов Кобаяси Минбунодзё и Сакёносукэ, все легковооруженные.
Момонои и Охира также не поехали домой: оба отправили слуг с приказом своим воинам сесть на лучших коней, взять оружие и следовать за ними. Сами же они поскакали по дороге в Тамба. Каждый раз, когда они встречали кого-нибудь, они спрашивали, не проезжал ли на запад кто-нибудь подозрительный. Все отвечали одинаково: «Спешно проезжала дама в паланкине в сопровождении двадцати воинов. Они, должно быть, опережают вас на несколько миль».
«Что ж, значит они не ушли далеко. Подождем наших воинов».
Ночь они провели на постоялом дворе в Хокабэ.
Молодые вассалы Такасада знали, что преследователи могут настичь их в любой момент, и спешили изо всех сил. Но женщина и дети, которых они должны были защищать, задерживали их, и уже в Кагэяма, провинция Харима, первые из преследователей заметили их. Увидев, что оторваться невозможно, они перенесли паланкин в маленький домик у дороги и повернулись лицом к врагу. Затем они сняли плащи, чтобы крепче держать в руках луки, и начали отчаянно стрелять в нападающих. Многие из преследователей были плохо вооружены. Пока они подъезжали и бежали вперед с обнаженными мечами, одиннадцать человек было убито и еще множество – ранено. Но преследователи все прибывали, в то время как у защитников заканчивались стрелы.