Пока он говорил, вернулись Маэда Матадзаэмон, Мори Кавати, Мори Дзуро, Киносита Утаносукэ, Накагава Кинъэмон, Сакума Ятаро, Мори Косукэ, Адзики Ятаро и Уодзуми Хаято. Каждый из них нес головы поверженных врагов. Повторив им свой приказ, Нобунага повел воинов через холмы. Вдруг в лицо врагу ударил ливень, настолько сильный, что казалось, это куски льда, выпущенные из катапульты. Воины Нобунага набросились на врага с тыла. Ветер задувал так, что камфарное дерево, которое росло рядом с соснами в ущелье Куцукакэ и которое смогли бы обхватить лишь трое воинов, наклонилось к востоку и рухнуло. Людям казалось, что само великое божество Ацуна начало битву.
Когда небо прояснилось, Нобунага поднял копье и закричал: «Вперед! В атаку!» Враги, увидев наступление, подобное черному дыму, как волна, откатились назад. Луки, копья, аркебузы, знамена и флаги – все обратилось в хаос. Враг отступил, бросив даже паланкин Ёсимото.
Нобунага отдал приказ: «Это их лагерь! Вперед!» Около двух пополудни он начал наступать на восток. Вначале 300 всадников сделали круг и опередили отступавших воинов Ёсимото. Они вступали в сражение с ними два, три, четыре, пять раз. Их силы постепенно таяли, и в конце их осталось не более пятидесяти.
Нобунага слез с лошади и ринулся вперед вместе с молодыми воинами. Их ярость не знала предела, сам Нобунага сметал врагов и впереди, и позади себя. Звенели лезвия мечей, ударяли эфесы, летели искры, полыхал огонь. При этом воины не путали своих и чужих, отличая друг друга по одежде. Многие всадники и слуги Нобунага погибли.
Хасимото Кохэита напал на Ёсимото, но ему отрубили по колено ногу, и он упал. Мори Синсукэ зарубил Ёсимото и взял его голову.
Окэхадзама представляет собой долину. Местность там очень тяжелая, болота не дают возможности маневрировать, возвышенности переходят в низины. Те, кто оказались в болоте, увязли и могли лишь медленно ползти. Молодые воины Нобунага догоняли их и отрубали им головы. Каждый из них принес господину две-три головы врагов. Нобунага объявил, что он осмотрит все головы в Киёсу и что он очень доволен тем, что Ёсимото повержен. По той же дороге он вернулся в лагерь.
В самом начале данного описания говорится о «беседах» Нобунага. Подобные беседы хозяина со своими ближайшими помощниками, хоть нередко праздные и развлекательные, служили важным источником получения сведений и возможностью для оценки и анализа ситуации. В эту ночь сподвижники Нобунага, по-видимому, ожидали, что будет обсуждаться вопрос о том, как противостоять Ёсимото, причем каждому будет дано слово. Однако вечер прошел в разговорах о посторонних вещах. Вот почему помощники были озадачены.
Песня, которую пропел Нобунага, – из танца Ковака и называется «Ацумори». В основе этого танца – короткий, но впечатляющий эпизод из «Хэйкэ моногатари». Кумагаэ-но Дзиро Наодзанэ (1141–1208) убивает Тайра-но Ацумори (1169–1184), ровесника своего собственного сына. Стихотворение передает мысли Наодзанэ, который убеждается в бренности сущего и решает стать монахом.
Известно, что Нобунага часто пел стихи из «Ацумори». Он любил песни. Рассказывали, что однажды он трижды спел песню, чтобы вдохновить своих воинов, перед тем как они оставили свой лагерь и пошли в бой. Однако сам он, как отмечалось, нечасто составлял стихи. Тем не менее, в одном из эпизодов он все-таки предстает перед нами поэтом.
В этом эпизоде, который входит в «Синтё ки» («Биография Нобунага»), сочинение, принадлежащее Одзэ Хоану (1564–1640), описывается момент прибытия Нобунага в Киото в качестве военного сподвижника последнего сёгуна Асикага Ёсияки (1537–1597). Уже несколько десятилетий сёгунат Асикага не имел былого влияния. На родного брата Ёсияки, тринадцатого сёгуна Ёситэру (1536–1565) напали его собственные помощники, а сам Ёсияки был вынужден бежать. (То, как Ёситэру отказался отступить перед врагами и, воткнув в пол своей комнаты несколько мечей, сражался, хватая то один меч, то другой, стало частью самурайских легенд.)
Необходимость существования сёгуната была обусловлена, по крайней мере, одной причиной. С тех пор как в середине двенадцатого века страна фактически превратилась в вотчину самураев, перед каждым, кто хотел начать борьбу за гегемонию, местную ли или общенациональную, вставала дилемма: если ты заявляешь, что имеешь право занять все земли, какие только сможешь, ты тем самым даешь другим право поступить точно так же и с тобой. Поэтому большинство полководцев строго придерживались неукоснительного соблюдения должных отношений между господином и вассалом, и тем более требовали исполнения этого на самом высоком уровне, в лице императора и сёгуна.
Так, Ёсияки, даже будучи беженцем, по-прежнему мог заявлять претензии на сёгунство и искать у полководцев военной помощи. Во втором месяце 1568 г. убийцы Ёситэру поставили четырнадцатым сёгуном Ёсихидэ (1540–1568), племянника Ёсияки. Но Ёсихидэ оставался марионеткой в их руках. Более того, он не имел легитимного права на сёгунство. Наконец, в седьмом месяце того же года один из главных вассалов Ёсияки Хосокава Фудзитака (более известный под своим поздним именем Юсай; 1534–1610) убедил Нобунага, уже начинавшего свой путь наверх, поддержать Ёсияки.
Вот как об этом рассказывается в «Синтё ки». Отметим, что «Синтё ки» – исправленная версия «Синтё-ко ки», написанной Ота Гюити. Хоан обосновывает необходимость исправления тем, что сочинение Гюити слишком «упрощенное и неровное», что в нем есть «ошибки и упущения», которые заставляют его «скорбеть о том, что те, чьи подвиги не были упомянуты, печалятся». Араи Хакусэки, чей рассказ представлен в части III, сообщает, что в «Синтё ки» упомянуты предки его матери.
Когда господин Нобунага достиг Кодзёин, в храме Мии, повсюду поползли об этом слухи. Жители Киото, знатные и низкие, часто слышавшие, что он победил всех своих врагов, невзирая на их силу, и покорил множество провинций, спрашивали друг друга: наверное, он страшнее демона, не пошлет ли на нас Небо бедствия, если он войдет в Киото?
Казалось, их страх превосходил страх детей, пугавших друг друга разговорами о демонах, которые прибыли через океаны из далекой страны и теперь убьют их галькой[170] и будут их пожирать. Некоторые бежали в соседние провинции Тамба и Вакаси вне зависимости от того, были у них там родственники или нет, другие сели на лодки и по реке Ёдо собрались отправиться на далекие острова. Известные же люди отсылали жен и детей вместе с мебелью и всеми ценностями к тем знакомым, кому, они считали, можно доверять, а сами оставались в Киото, с тем чтобы поздравить господина Нобунага со вступлением в столицу. Однако даже они, собравшись вместе, выказывали беспокойство по поводу того, что может обрушиться на них. Некоторые пытались успокоить себя, размышляя вслух: «Кто знает, может, раз мы здесь, нам выпадет что-нибудь хорошее». Наконец, двадцать восьмого дня девятого месяца господин Нобунага прибыл в храм Токуфу, и все прежние догадки оказались бессмысленными.
Сразу же к господину Нобунага явились с подарками: мастера рэнга Сёха и Сёсицу Синдзэн, лекари Накараи Роан и Суитикуин Додзо и прочие, преуспевшие в своем деле, а также старейшины Верхнего и Нижнего Киото, принимавшие участие в любом совете. Сёха пошел прямо к нему, неся на подносе два развернутых веера. Все затаили дыхание: что же он делает? Но Сёха, преклонив перед господином колени, произнес, даже не поправив свое церемониальное облачение:
Два веера в ваших руках, и все исполнены
радости.
Господин Нобунага продолжил:
С ними будут танцевать и играть тысячи
поколений!
Узнав об этом, жители Киото, старые и молодые, были так потрясены, что не могли вымолвить и слова. «Господин – такой жестокий воин, что мы думали – он будет вести себя так, как Кисо, который вошел в Киото в эпоху Дзюэй[171]. Но он оказался необычайно галантным, не так ли? От него можно ожидать добрых дел». Так, возликовав, говорили люди, и вздыхали с облегчением.
«Развернутый веер» звучит как суэхирогари но оги. Выражение двусмысленно. Суэ в суэхиро также означает «будущее», а суэхиро, или суэхирогари – праздничное название веера. Поднося Нобунага суэхирогари но оги, мастер рэнга Сёха (также известен как Дзёха, фамильный знак – Сатомура; 1524–1602) тем самым приветствовал полководца, вступившего в Киото в качестве сподвижника сёгуната. Каждому было ясно, что этим Нобунага заявил претензии на то, чтобы «приказывать всей Поднебесной», как говорили в те дни.
Подлинной же уловкой Сёха стало то, что он преподнес два веера, оги нихон, ведь нихон также означает «Япония». Другими словами, говоря «с этими двумя вещами вы должны быть счастливы сегодня», Сёха подразумевал: «Япония в ваших руках, и сегодня вы заслужили наши поздравления». Получив, таким образом, приглашение посостязаться в рэнга, Нобунага тактично не заметил явно льстивую игру слов и сказал, что вееры – незаменимая вещь при исполнении традиционных японских танцев – подходят лишь для праздничного ритуала. Фраза маи асобу, «танцевать и играть», вызывает в памяти образы журавля и черепахи – заимствованные из Китая символы долголетия, а слова тиё ёродзуё, «тысяча, десять тысяч поколений» – стандартная поздравительная сентенция.
Сёха мог быть дальним родственником Акэти Мицухидэ (1524?–1582), одного из полководцев Нобунага, четырнадцать лет спустя, в 1582 г., убившего своего господина. К этому времени, согласно одной оценке, Нобунага овладел третьей частью страны. Хотя далеко не все полководцы вынашивали планы «приказывать всей Поднебесной», у него, несомненно, еще оставались могущественные соперники.
В третьем месяце 1582 года Нобунага расправился с Такэда Кацуёри (1546–1582), угрожавшим его северо-восточным владениям, и обратил свое внимание на запад. Он приказал самому спо