К тому времени совсем стемнело. Тогда мы обратились к губернатору и выразили протест: «Господин, мы внимательно осмотрели место для сэппуку и нашли, что оно весьма отличается от того, что мы ожидали увидеть. Мы предполагали такую возможность и, как вы помните, говоря с вами выразили надежду, что не будет совершено никакой оплошности. Мы особо спрашивали вас, проверили ли вы все надлежащим образом. Вы ответили, что все приготовлено правильно. Поэтому мы положились на вас. Вы явно показывали нам, что не хотите, чтобы мы вмешивались, и мы оставили все на ваше усмотрение. Но посмотрите, что происходит, господин. Каждый из нас обязательно позднее доложит о том, как все было».
Губернатор разгневался.
«Поступайте, как вам будет угодно, – сказал он. – Все это мало касается меня, главного наблюдателя. Ступайте и доложите все, что считаете нужным».
Вот-вот должна была вспыхнуть серьезная ссора, но тут появился Укёнодаю и объявил: «Только что прибыл какой-то человек, назвавшийся Катаока Гэнгоэмоном[208], вассалом Асано Такуминоками, и сказал: «Я узнал, что мой господин приговорен к смерти в вашем доме. Господин и слуга расстаются навсегда, и я прошу вас позволить мне взглянуть на него последний раз». Я дважды пытался отправить его обратно, но он потребовал немедленно передать вам его просьбу. Он выглядел таким подавленным, что я подумал, не совершит ли он от горя какой-нибудь необдуманный поступок. Поэтому я здесь, господин».
Губернатор не ответил ему прямо и сказал только:
«Я не думаю, что это такое уж важное дело, которое непременно следует доводить до моего сведения». Он так и не сказал, следует ли удовлетворить просьбу слуги или нет.
Тогда я обратился к Укёнодаю: «Здесь не может быть никаких трудностей. Когда Такуминоками выведут и зачитают приговор, пусть слуга оставит свой меч и в сопровождении нескольких воинов охраны подойдет и посмотрит на своего господина. Вряд ли стоит до зубов вооружать охрану, ибо даже если бы он и попытался спасти своего господина, ваши многочисленные воины немедленно расправились бы с ним. Позволить взглянуть на своего господина в такой ситуации – акт сострадания, и я бы разрешил это».
Потом я повернулся к губернатору и спросил: «Что вы думаете об этом?» Он ответил: «Как вам угодно». Таким образом, мои слова были приняты.
Когда все препирания закончились, было уже поздно. Укёнодаю сказал Такуминоками: «Господин, некоторое время назад прибыли губернатор Симофуса Сёда Ясутоси и помощники генерал-инспектора Окадо Дэнпатиро и Окубо Гондзаэмон и объявили о своей миссии. Вы можете пройти к месту казни. Мы приготовили для вас одежду».
Потом, как нам передали, он достал одежду из ящика и положил ее на крышку.
Мы тем временем сидели в главном зале для гостей. Все уже было высказано, поэтому губернатор Симофуса молчал и лишь изредка спрашивал нас о каких-то деталях. Вскоре вошел Укёнодаю и сказал: «Я передал ваше, помощник Окадо Дэнпатиро, решение вассалу Такуминоками Катаока Гэнгоэмону. Он чрезвычайно благодарен вам и просил меня передать вам это. Он оставил свой меч в комнате, рядом со внутренним залом для гостей, и сейчас его охраняют мои воины.
«Прошу вас, внимательно наблюдайте за ним и будьте осторожны», – сказал я.
При этих моих словах губернатор Симофуса криво улыбнулся. Он явно не желал найти с нами общий язык. Мы оба спорили с губернатором. Что касается меня, то я с утра столь часто выражал свое мнение, что оказался под арестом. Я ожидал, что на следующий день буду смещен со своего поста. Конечно, губернатор был ошеломлен тем, что я, его помощник, протестовал по каждому поводу.
Укёнодаю добавил: «Когда Такуминоками приготовится, я приведу его слугу Катаока Гэнгоэмона и позволю ему взглянуть на своего господина, пока тот будет идти к месту, приготовленному для сэппуку».
Перед тем как отправиться к месту казни, губернатор обратился в главном зале к Такуминоками: «Сегодня во дворце вы забыли, где находитесь, и осмелились напасть с обнаженным мечом на Кира Кодзукэносукэ. Ваш поступок признали непростительным, и вы были приговорены к смерти».
«Да, господин, – ответил Такуминоками. – Я благодарен, что по военному обычаю мне оказана честь покончить с собой. Кроме того, хотя каждому из вас было дано соответствующее предписание, с вашей стороны исключительно благородно прибыть сюда и выступить помощниками».
Он выслушал приговор, ничуть не изменившись в лице. «Позволено ли мне будет задать маленький вопрос, господин, – добавил он. – Я никоим образом не хочу просить об отсрочке приговора, я хочу лишь узнать: как Кодзукэносукэ?»
Губернатор сказал: «Было решено, что он останется во дворце, пока не залечит свои раны».
«Думаю, вы разговаривали с ним, – сказал Такуминоками. – Как мне помнится, я нанес ему два удара. Насколько тяжелы его раны?»
Мы с Гондзаэмоном ответили в один голос: «Да, вы дважды ранили его. Раны неглубокие, но он – старый человек. Более того, затронуто опасное место, так что они могут оказаться смертельными. Он попытается выкарабкаться, но удары оказались столь сильными, а ранения – болезненными, что мы не уверены, что ему удастся это сделать».
При наших словах Такуминоками широко улыбнулся и чуть не проронил слезу.
Затем он обратился к Укёнодаю: «Ведите меня, господин». Он произнес это самым обычным голосом.
Мы подошли к месту для сэппуку, и каждый занял свое место. Сев, Такуминоками сказал: «У меня есть небольшая просьба. Должно быть, мой меч у вас. Я хотел бы попросить кайсяку воспользоваться им и потом взять меч себе в качестве подарка».
Губернатор, услышав его просьбу, обернулся к нам: «Что вы думаете об этом?»
«Мы сделаем так, как нас просят», – ответил я.
Мы сразу же приказали принести длинный меч Такуминоками. Потом Такуминоками попросил тушь, камень и бумагу. Пока ходили за мечом, он взял кусочек туши, медленно потер его о камень и написал кистью:
Ветер завлекает в объятья цветущие вишни.
А я – как мне быть с тем, что осталось
от весны.
Такуминоками ждал, пока мы передавали меч его кайсяку Исода Такэдаю. Тем временем Мидзуно Мокудзаэмон взял прощальное стихотворение из рук Такуминоками и отнес его Укёнодаю. Пока последний совершал церемонию приема стихотворения, кайсяку Исода вышел и доложил, что, согласно древнему обычаю, он выполнил свой долг и присутствовал при последних мгновениях жизни Такуминоками.
Было решено, что Укёнодаю передаст тело и выполнит все прочие формальности, и мы покинули его дом.
Опасения Окадо Дэнпатиро оправдались: члены семьи Асано, общий объем годового дохода которой составлял 370 000 коку, выразили возмущение действиями властей в отношении Такуминоками. Согласно официальным сведениям, губернатор Симофуса и генерал-инспектор Сёда Ясутоси был понижен в должности в восьмом месяце того же года. (Дэнпатиро сообщает, что это произошло уже через пять дней после происшествия.)
На следующий год понижен в должности был и сам Дэнпатиро, хотя причины этого не ясны. Сам он полагал, что это случилось не только вследствие его слишком настойчивых протестов, но и потому, что, когда были понижены в должности Сёда и некоторые другие, он открыто интересовался, почему же точно так же не поступили и с ним. Говорят, это вызвало недовольство вышестоящих.
Кадзикава Ёсобэ (1647–1723), схвативший и державший Такуминоками после того, как тот попытался убить Кодзукэносукэ, заслужил похвалу от властей. Его содержание увеличили на 500 коку. Но общественное мнение было настроено против него за то, что он помешал Такуминоками осуществить задуманное[209].
Около двух пополудни того дня, когда Такуминоками попытался убить Кодзукэносукэ, из числа находившихся в Эдо вассалов Такуминоками были посланы в Ако с новостями Хаями Тодзаэмон и Каяно Сампэй. Около девяти вечера за ними последовали Хара Содзаэмон и Оиси Сэдзаэмон, чтобы передать о смерти Такуминоками. Воины мчались без передышки, меняя один паланкин за другим, и в четыре с половиной дня покрыли расстояние в 620 километров.
Вести вызвали споры в клане Асано, многие запаниковали. Приговор хозяина замка к смерти означал конфискацию правительством его владений и лишение самураев привилегий. Главный вопрос, который необходимо было решить до прибытия посланников сёгуната, – как достойно встретить все это. Управляющие Оиси Кураносукэ и Оно Куробэ, а также 300 вассалов семьи Асано совещались день и ночь.
Было выдвинуто три варианта действий. Некоторые предлагали мирную сдачу замка – символа власти даймё – и мирный роспуск вассалов. Другие предлагали сражаться с войсками сёгуната до последнего, а когда замок падет – всем покончить с собой. Третьи – сдать замок и по примеру господина покончить с собой. Те же, кто остался в Эдо, настаивали на том, чтобы немедленно напасть на Кира Кодзукэносукэ и убить его.
Роспуск открывал самураю несколько возможностей. С одной стороны, он мог попытаться использовать незначительный шанс поступить на службу другому клану; или же заняться каким-нибудь считавшимся приличествующим самураю делом, например, преподаванием; или же он мог отказаться от прежнего статуса и вести обычную жизнь. С другой стороны, вопрос о том, как достойно выполнить свой долг перед лицом бесчестья для себя и господина – оставлял самураю единственную возможность: смыть позор, что почти всегда приводило к смерти или самым разным несчастьям. (Он, конечно, мог жить с этим позором, но это считалось совсем унизительным.) Подобная перспектива явно не нравилась многим вассалам Асано: люди начали разбегаться еще до принятия окончательного решения, а за несколько дней до того, как прибыли посланники сёгуната для «приема» замка, исчез и Оно Куробэ, исполнявший обязанности дзедай гаро, «хозяина замка», прихватив с собой большую сумму денег и драгоценности, вверенные ему на хранение.