Господин Дадзаи, видимо, думает, что им следовало напасть, несмотря ни на что, и, вне зависимости от того, победят они или проиграют, умереть на месте. Он явно не понял подлинного смысла их намерений.
В конце концов, господин Асано, не в силах сдержать возмущение и гнев, решил убить Кира и умереть сам. Он прекрасно понимал, что тем самым положит конец своему дому. Но, не думая ни о чем, он все-таки напал на Кира, однако не смог его убить. В результате он погиб, его дом был уничтожен, а враг остался жив. Верные самураи не смогли свыкнуться с мыслью, что черви поедают костный мозг их господина, что от мук он переворачивается в могиле, и потому решили отомстить.
Если следовать нити рассуждений господина Дадзаи, то им следовало немедленно напасть на Кира, подобно собачонке, кидающейся на вас. А если бы опять погибли лишь они, и господин Кира мог бы стать еще спокойнее, ничего не опасаясь, а господина Асано по-прежнему поедали бы в могиле черви? Они не хотели, чтобы все получилось так.
Предположим, что если бы полководец, которому приказано уничтожить врага императора, думал о том, что не сможет утвердить свою славу, если враг вдруг умрет от болезни; если бы перед тем, как выстроить армию и построить укрепления, он один помчался бы, размахивая мечом, в лагерь врага и был бы убит – похвалил бы его тогда император как преданного подданного? Нет, он стал бы тогда посмешищем для всех.
Полководец должен первым делом укрепить свою армию и выработать стратегию: только тогда он может идти в землю врага, осуществить свой план и привезти голову врага, с тем чтобы успокоить тревоги императора. Вот как, полагаю я, должен действовать преданный слуга. Если же враг вдруг умрет от болезни, все, что остается – это отменить поход, что не будет позорным для полководца…
Сорок шесть воинов ничего не имели против Кира. Причиной смерти их господина стала его собственная опрометчивость, а не Кира. Воины убили Кира потому, что это хотел сделать их господин. Они хотели успокоить его прах. Вот почему, показав голову Кира перед могилой своего господина в храме Сэнгаку, они затем положили ее на церемониальный поднос и отдали монаху. Когда Тикара необдуманно произнес что-то оскорбительное у головы врага, [его отец] Кураносукэ твердо указал ему, что не следует вести себя грубо со знатным человеком, даже если он обезглавлен. Они не ненавидели Кира.
Они утвердили справедливость – как можно говорить о том, что они стали бы хлестать труп врага. Они думали совершенно иначе, чем У Цзы-сюй. Они также не были похожи на тех, кто завидует чужой славе и клевещет на другого…
Часть IV. Современная повесть
Мори Огаи: «Семья Абэ»
Тринадцатого сентября 1912 г., в день похорон императора Мэйдзи, генерал Ноги Марэсукэ и его жена покончили с собой. В своем завещании генерал написал: «Я с сожалением сознаю, что, следуя за его величеством, я совершаю тяжкое преступление. Но с тех пор, как в ходе гражданской войны десятого года Мэйдзи [1877] я потерял свой флаг, я все время искал смерти, но безуспешно. Более того, вплоть до сего дня император оказывал мне особые милости и относился ко мне с исключительным сочувствием. Я стал немощным и мог бы быть полезен уже очень недолгое время. И тут тяжелая утрата наполнила мое сердце таким отчаянием, что я принял решение».
Потеря флага в единственном сражении, равно как и чувство вины за то, что он не понес наказания, были не единственной причиной отчаяния генерала. Во время осады Порт-Артура в ходе Русско-Японской войны он понес огромные потери и, видимо, знал, что не был смещен со своего поста, как того требовал начальник Генерального штаба, лишь благодаря вмешательству императора Мэйдзи.
Поступок Ноги произвел впечатление на многих людей, хотя часть молодежи осудила его как «анахронизм». Например, в США поэтесса Харриет Монро (1860–1936) написала в его память стихотворение, которое так и называлось – «Ноги». Оно было опубликовано во втором номере только что созданного ею журнала «Поэзия»:
Великий воин древнего клана,
Пред угрюмым каменным лицом Порт-Артура
Вы обнажили боевой меч древней Японии
И сбросили Белого царя с азиатского трона.
Еще раз самурайский меч
Вошел по рукоять в ваше преданное сердце,
Чтобы ваш взошедший на небеса господин
Не один странствовал среди духов.
Своим гордым путем, о восточная звезда,
Вы величественно последовали. Этот путь
ведет
В высь небес, где покоятся все герои,
Возлюбившие смерть во имя цели и веры.
Одним из тех писателей, кого потрясла смерть Ноги, был Мори Огаи (1862–1922)[224]. Армейский офицер, он изучал медицину в Германии и сделал стремительную карьеру, уже в 45 лет став генералом медицинской службы. Кроме того, Огаи пользовался большим авторитетом в литературных кругах и всеми силами способствовал распространению в Японии философских идей и литературы Запада. Смерть друга Ноги привела его в замешательство. Уже 18 сентября, через шесть дней после смерти Ноги и в день его похорон, Огаи принес издателю свою первую новеллу о прошлом Японии. Она называлась «Завещание Окицу Ягоэмона» и начиналась так: «Сегодня я покончу с собой. Некоторых это удивит, и они скажут, что я, Ягоэмон, совсем одряхлел и выжил из ума. Но дело совсем не в этом». И далее Ягоэмон говорит о том, что произошло тридцатью годами ранее.
В январе следующего года была опубликована «Семья Абэ». Это вторая историческая повесть Мори Огаи. Хосокава Тадатоси (1586–1641) – сын Тадаоки (Сансай; 1564–1645), военачальника, известного своими знаниями в области дворцового этикета, традиционного стихосложения и искусства чайной церемонии.
Убийство Окицу Ягоэмоном одного из своих товарищей, которое он искупил самоубийством, произошло в тот момент, когда оба они по поручению Тадаоки отправились покупать чайную утварь.
Весной восемнадцатого года Канъэй [1641] Хосокава Тадатоси, господин старшего четвертого ранга первой ступени, младший капитан Левого крыла стражи Внутреннего дворца и губернатор Эттю, готовился лично возглавить большую и пышную процессию, приличествующую даймё с содержанием в 540 000 коку, покинуть сады своего удела в провинции Хиго, где вишни начинают цвести раньше, чем где бы то ни было, и отправиться вместе с весной на север, в Эдо, чтобы исполнить свой долг перед сёгунатом, требовавшим от всех даймё каждый второй год проводить в столице. Но внезапно он заболел. Лекарство, назначенное лекарем, не помогало, и день ото дня ему становилось все хуже и хуже. В Эдо отправили гонца с известием, что его прибытие откладывается. Иэмицу, третий сёгун Токугава, известный как выдающийся правитель, выразил беспокойство состоянием здоровья Тадатоси, который сыграл не последнюю роль в подавлении Амакуса Сиро Токисада, главаря мятежников Симабара[225]. Двадцатого дня третьего месяца он приказал Мацудайра, губернатору Идзу, Абэ, губернатору Бунго, и Абэ, губернатору Цусима, составить официальный запрос, скрепив его своими подписями, и отправил в Хиго знаменитого лекаря из Киото по имени Исаку. Двадцать второго в Хиго с письмом, подписанным тремя губернаторами, поехал самурай по имени Сога Матадзаэмон. Подобное внимание сёгуна к даймё казалось необычным. Еще с тех пор, как тремя годами ранее, в пятнадцатом году Канъэй, мятежники Симабара были усмирены, сёгун при каждом удобном случае оказывал Тадатоси любезности: в Эдо ему была выделена дополнительная земля для дома, ему также подарили соколов для охоты и пр. И когда до сёгуна дошла весть о болезни Тадатоси, он заботился о даймё настолько, насколько позволяли нормы отношений господина и слуги.
Однако еще до того, как сёгун принял меры, состояние Тадатоси ухудшилось и семнадцатого числа третьего месяца около четырех пополудни он скончался в своей резиденции в Кумамото в возрасте пятидесяти шести лет. Жена его была дочерью Огасавара Хидэмаса, господина пятого ранга в Военном ведомстве. Сёгун удочерил ее и отдал в жены Тадатоси. В тот год ей было сорок пять лет, все ее звали госпожой Осэн. Старший сын Тадатоси, Рокумару, шесть лет назад был посвящен в мужчины. Сёгун милостиво позволил ему взять часть собственного имени «мицу», и он стал зваться Мицусада. Одновременно он получил первую ступень старшего четвертого ранга и был назначен губернатором Хиго. Теперь ему было семнадцать. Смерть Тадатоси застала его в Хамамацу, провинция Тотоми. Он возвращался после пребывания в Эдо, но, узнав о кончине отца, сразу же приехал в столицу. Позднее он взял себе имя Мицухиса.
Второй сын Тадатоси, Цурутиё, еще в детстве был отдан в храм Тайсё на горе Татта. Он стал учеником наставника Тайэна из храма Мёсин, что в Киото, и носил имя Согэн. Третий сын Тадатоси, Мацуносукэ, воспитывался в семье Нагаока, издавна связанной с Хосокава. Четвертого сына Тадатоси, Кацутиё, усыновил его вассал Нандзё Дайдзэн.
У Тадатоси было также две дочери. Старшая, принцесса Фудзи, стала женой Мацудайра Тадахиро, губернатора Суо. Младшая, принцесса Такэ, позднее должна была стать женой Ариёси Таномо Хидэнага.
Сам Тадатоси являлся третьим сыном Хосокава Сансаи. У него было три младших брата: Тацутака, имевший пятый ранг в Ведомстве центральных дел; Окитака, занимавший пост в Ведомстве наказаний; и Нагаока Ёриюки, занимавший пост в Ведомстве церемоний. Его младшие сестры, принцессы Тара и Ман, стали женами Инаба Кадзумити и Среднего советника Карасумару Мицутака соответственно. Дочь принцессы Ман, принцесса Нэнэ, позднее должна была выйти замуж за Мицухиса, первого сына Тадатоси. Оба его старших брата приняли фамилию Нагаока, а две старшие сестры стали женами Маэно и Нагаока.
Его отец Сансаи Сорю был еще жив. Ему было семьдесят девять лет, и он давно ушел на покой. Когда Тадатоси умер, некоторые родственники находились в Эдо, как Мицусада, другие – в Киото, а третьи – в отдаленных провинциях. Когда до них дошла печальная весть, они горевали, но не так безутешно и сильно, как люди в доме господина в Кумамото. Мусусима Сёкити и Цуда Рокудзаэмон поехали в Эдо в качестве официальных посланников.