На борту «летающей лодки» кроме меня и сопровождавшего меня ординарца в качестве пассажиров находились несколько военных корреспондентов. Мы приземлялись на Труке и Сайпане для дозаправки.
Долгое время мои ноги не ступали на родную землю. Я понятия не имел, что творится в Японии, но оказался совершенно не готов к потрясению, вызванному увиденным в Йокогаме. Мы приземлились в Йокогаме в субботу вечером. Сразу ехать в госпиталь не было смысла, и я отправился в город, где мог взять такси, чтобы добраться до дома дяди в западной части Токио.
Люди на улицах… Они, похоже, абсолютно не представляли себе, что такое война! Я изумленно взирал на спешащие куда-то толпы людей и яркие огни рекламы. Я не мог поверить доносившимся до меня звукам: слышались тысячи голосов и беззаботный смех. Неужели никто из них не знает о том, что на самом деле происходит в юго-западной части Тихого океана?
Несущиеся из громкоговорителей победные марши предваряли сводки новостей с подробностями выдающихся побед над американцами в морских сражениях у Соломоновых островов. Я слышал неправдоподобно длинные перечисления названий потопленных американских кораблей и сообщения о сотнях сбитых самолетов.
Толпы людей в ярких летних нарядах останавливались у магазинов и на углах улиц, где были слышны громкоговорители. При каждом упоминании диктором очередной крупной победы над противником слышались восторженные крики.
Народ был опьянен ложными сообщениями о победах. С трудом верилось, что где-то продолжается кровопролитная война. Я заметил, что лишь некоторые товары в магазинах отпускаются по карточкам, товары первой необходимости в изобилии лежали на прилавках.
Мне захотелось покинуть город, и сделать это как можно быстрее. Все происходящее в Лаэ и Рабауле казалось нереальным. Могли ли одновременно существовать два столь непохожих друг на друга мира? Кровь и смерть там, всего в нескольких часах полета, и вызванная несуществующими победами бурная радость здесь, дома?
Я остановил такси и назвал адрес своего дяди. Йокогама осталась позади, и мы въехали в Токио. Через несколько минут полицейский остановил машину и через окно стал рассматривать меня. Форма моя была в крови, а сам я все еще носил повязки.
– Что с вами произошло? – строго спросил он.
– Я вернулся с фронта, – хмуро ответил я.
– Вот как! – воскликнул он. – Вас ранили на фронте! Где? Расскажите, как это произошло?
– Я летчик, – буркнул я. – Меня ранили в воздушном бою у Гуадалканала.
– Гуадалканал! – Глаза у молодого полицейского загорелись. – Сейчас о нем только и говорят. Помнится, вчера было сообщение о сокрушительном поражении американцев. По радио передали, что наш флот потопил пять крейсеров, десять эсминцев и десять транспортных судов. Наверняка приятно смотреть такой отличный спектакль.
Это переполнило чашу моего терпения.
– Простите, сержант, – рявкнул я, – но я опаздываю. Поехали. Быстрее! – крикнул я шоферу.
Много лет прошло с тех пор, как я впервые переступил порог дома дяди. Мне показалось, что целая эпоха отделяет меня от прошлого. Несколько минут я стоял перед домом, вглядываясь в знакомые очертания и слушая привычные звуки. Странное чувство умиротворения овладело мной. Мое раздражение исчезло, я распахнул дверь и произнес те самые слова, которые всегда выкрикивал в детстве, возвращаясь сюда:
– А вот и я! Я дома!
Из кухни послышался испуганный голос:
– Кто там?
Я улыбнулся, узнав голос тети.
– Это я! – крикнул я.
На мгновение воцарилась тишина.
– Это я! Сабуро!
Послышался встревоженный голос дяди. Вскоре все обитатели дома выбежали в прихожую.
Целую минуту они изумленно смотрели на меня. Дядя, тетя, мои двоюродные сестра и брат, Хацуо и Митио, потеряв дар речи и раскрыв рот, не сводили с меня глаз. Я терпеливо смотрел на них, пока они разглядывали мою перепачканную кровью форму и повязки.
Вскоре послышался ворчливый шепот дяди:
– Неужели это и правда ты, Сабуро?
Я едва расслышал его.
– Это ты, Сабуро, а не твой призрак? – Он пристально всматривался в мои черты, опасаясь, что я растворюсь в воздухе.
– Нет. Я не призрак, – ответил я. – Я настоящий. И я вернулся домой.
Мне показалось, что я обрел новую жизнь. Сражения, смерть, раны, виражи уходящего от противника истребителя, лежание в грязи под бомбами… все это вдруг стало казаться чем-то далеким, несуществующим миром теней.
Оказаться снова в этом доме! Поговорить с дядей и тетей, снова увидеть Хацуо и Митио, расслабиться! Знать, что ночью не будет ни бомбежки, ни «Летающих крепостей», ни рева истребителей, ни взрывов, ни свиста осколков и трассирующих пуль… Прошло много времени, прежде чем мне удалось расслабиться в тот вечер. Время от времени я изумленно покачивал головой, не веря, что все это происходит на самом деле. Нам было о чем поговорить! Прошло почти три года с тех пор, как я ночевал в этом доме.
Та школьница, какой мне запомнилась Хацуо, исчезла. Я смотрел на нее, пытаясь узнать в этой молодой красивой женщине свою двоюродную сестру. Даже Митио, непослушный мальчуган, превратился в рослого юношу. Я не сводил глаз с Хацуо, стараясь мысленно наверстать все так странно и быстро пролетевшие годы.
Я остался ночевать у них. Впервые за многие годы я смог спокойно выспаться. Даже раны, не дававшие мне в последнюю неделю уснуть, не беспокоили меня.
На следующее утро я поездом уехал в Йокосуку. Дневная жизнь обитателей города потрясла меня еще сильнее, чем увиденное накануне вечером. Пассажиры поезда, в особенности молодые девушки и женщины, практически не замечали меня. Увидев меня, они с гримасой отворачивались в другую сторону. Их нарочитое нежелание смотреть на окровавленные повязки приводило меня в бешенство. Я перестал быть знаменитым асом, которого капитан Сайто просил вернуться назад. Окровавленный и грязный, я представлял собой – что там греха таить – неприглядное зрелище для своих соотечественников. Это вызывало у меня отвращение.
В госпитале в Йокосуке меня сразу направили в кабинет главного хирурга. Я удивился, поскольку было воскресенье. Лишь в чрезвычайных случаях главный хирург мог находиться на дежурстве по выходным. Еще больше меня удивило, что он обратился ко мне по имени.
Мое удивление вызвало у него улыбку.
– Я попросил уведомить меня, как только вы появитесь, – пояснил он. – Я только что пришел. Видите ли, я получил письмо от вашего командира капитана Сайто, в котором он просил сделать все возможное для вас. – Он пристально посмотрел на меня. – Капитан Сайто изложил в деталях ваши подвиги на Тихом океане. Следует понимать, что вы один из самых выдающихся наших асов?
Я кивнул.
– Тогда мне понятно, почему капитан Сайто так беспокоится за вас. Пошли, – он взял меня за руку, – прямо сразу и займемся вами.
Через несколько минут я уже находился в операционной. Врач обработал загноившуюся рану на голове. Он делал свое дело быстро и уверенно, не обращая внимания на мои стоны. Очистив рану и наложив четырнадцать новых швов, он лично отвел меня в глазное отделение.
– Мы вызвали для вас лучшего во всей Японии специалиста, – пояснил он. – Доктора Сакано, имевшего частную практику, призвали во флот, теперь у него звание старшего лейтенанта. Лучшего врача не найти во всей стране. Получив письмо от капитана Сайто, мы сразу уведомили доктора Сакано.
Итак, приближался решающий момент. Вскоре я узнаю окончательное решение: вернется ли ко мне зрение и смогу ли я снова летать. Я старался не думать о своих глазах, сейчас от этого не было никакого толку.
Врач осмотрел меня. Закончив осмотр, он встал, лицо у него стало серьезным. Он медленно произнес:
– Нельзя терять ни минуты. Нужно оперировать глаз прямо сейчас. Слушайте меня внимательно: сохранится ли ваше зрение, будет зависеть от того, что мне удастся сделать в ближайший час. – Помолчав, он произнес: – Сакаи, я не могу использовать обезболивающие средства. Если вы хотите видеть и сохранить хотя бы один глаз, вам придется терпеть боль, находясь в сознании.
Я оцепенел. Не в силах произнести ни слова, я молча кивнул.
Меня уложили на высокую кровать. Несколько санитаров привязали меня. Я не мог пошевелить ни руками, ни ногами. На лоб наложили ремень, удерживающий мою голову в одном положении, вдобавок медицинская сестра сжала мне виски, чтобы я не дергал головой. Врач попросил меня смотреть на висящую под потолком красную лампу.
– Смотрите на нее, Сакаи, – предостерег он меня. – Смотрите. Не отрывайте взгляда от света. Вам нельзя моргать, нельзя даже отводить глаза в сторону. Слушайте меня внимательно! Вы можете на всю жизнь остаться слепым, если не станете делать то, что я вам говорю!
Меня охватил ужас. Больше того, такой боли мне еще не приходилось терпеть. Я всегда считал, что могу вынести сильную боль. Кодекс самурая научил меня терпению и стойкости в самых тяжелых условиях.
Но это! Мне приходилось смотреть на свет. Я смотрел, пока красная лампа не заполнила собой все вокруг. Вскоре в поле зрения появилась рука врача с зажатым в ней заостренным на конце стальным инструментом, который опускался все ниже и ниже.
Я закричал. Неоднократно дикий крик срывался с моих губ от ужасной боли. Мне казалось, что я больше не выдержу. Мне хотелось, чтобы прекратилась эта нестерпимая боль, все остальное перестало иметь значение для меня. Мне было уже не важно, смогу ли я снова летать, даже желание видеть больше не имело значения. Боль! Я крикнул Сакано:
– Прекратите! Прекратите это! Сделайте что угодно, выдавите мне глаз, но только перестаньте!
Я пытался увернуться от скальпеля, старался выскользнуть из-под ремней. Но они крепко держали меня. При каждом моем крике врач орал:
– Заткнись! Ты должен терпеть! Иначе останешься слепым. Прекрати кричать!
Эта пытка продолжалась более тридцати минут. Мне они показались миллионом лет, казалось, что это никогда не прекратится. Когда все закончилось, у меня не осталось сил даже пошевелить пальцем. Я лежал на кровати, беспомощно глотая воздух, пока хирург пытался меня успокоить.